По законам войны, стр. 28
Штурмбанфюрер. Лучше — дай бог, чтобы это было так… Мальчишка чрезвычайно умен…
Шавырин. Не знаю. Ума его я не видел. Просто возомнил о себе, что он пуп земли, вот и все!
Штурмбанфюрер. Он вас просто не уважает. Дети чувствуют ограниченность…
Шавырин. Я бы не нянькался с ним, я бы — за горло…
Штурмбанфюрер. Если он лжет — чем меньше выкажете вы подозрений к нему, то тем раньше он выдаст себя. На берегу оцепим район. Но вы приглядывайте за ним. Помните, что эта посылка прежде всего — ваша судьба. А если он зачем-то выдумал все эти гроты… Фальшивит он или нет — заставим работать на нас… Вечером, как освободитесь от него, зайдите. Придумаем новую систему воздействия…
Тимка развернул заглушку в нормальное положение, сунул на место флажок, выглянул из-за рубки — никто не обратил на него внимания.
И, только подходя к орудию Макса, он испытал тяжелое волнение. Вторично за время своего пребывания на корабле он сделал глупость: этот подслушанный разговор, как и его ребяческая шутка с Максом, ничего ему не давали, а потому не следовало рисковать…
От напряжения, от запоздалой тревоги глаза его замутилисъ влагой, и он как бы ослеп на время: глядел через леера и не замечал, как эсминец разворачивается, как дает задний ход… И вдруг увидел, что они уже вошли в бухту между Летучими скалами.
ПЛАН СКЛАДЫВАЕТСЯ ОКОНЧАТЕЛЬНО
Впервые Тимка смотрел на Летучие скалы изнутри и так близко. В тот раз, когда заходили сюда на глиссере, впечатление было не таким сильным. Скалы тяжело нависали над самой головой, и не зря артиллеристы опять непроизвольно опустили стволы. Тимка проверил для себя: орудие Макса было развернуто точно в диаметральной плоскости корабля. Да и какой артиллерист бросит его развернутым как попало! Если теперь опустить ствол ниже, до упора, а затем развернуть на три — четыре градуса влево или вправо — все должно получиться как надо…
Гремела якорная цепь. И где-то поблизости этот грохот слушали дядя Василь, Ася…
Тимка опять глянул вверх, на скалы. В порыве неощутимого здесь, в затишье, ветра мелькнула на фоне серого неба зеленая ветвь сосны… И новая неожиданная идея осенила Тимкину голову. Будто невзначай, то задирая голову кверху, то поглядывая вниз, на палубу, он скользнул на мачту, к хозяйству сигнальщика.
Но тот оказался на месте. И встретил его таким взглядом, что, не познакомься Тимка с ним раньше, подумал бы теперь, что сигнальщик видел, как он подслушивает у переговорных труб.
Но сейчас Тимке было не до этого. Пока не дали отбой, пока весь экипаж находился на боевых постах, он метнулся по трапу вниз.
Матросы взглядывали на него удивленно, когда он пробегал мимо. Но ему было все равно, как они смотрят. Пусть злятся, думая, что он разбаловался.
На юте уже отдавали трап.
Тимке во всех отношениях было удобней попасть на среднюю палубу через носовой люк. Там, почти под люком, находился ящик с боцманским хозяйством. И когда Тимка соскочил на среднюю палубу, возле ящика никого не было. Одно мгновение — чтобы оглянуться, одно — чтобы открыть ящик, два-три мгновения — на выбор из десятка тросовых бухт одной, компактной, но чтобы в ней было не менее двадцати — двадцати пяти метров, потом еще мгновение — чтобы сунуть трос под кожанку, и одно, последнее мгновение — чтобы закрыть ящик.
Тимка огляделся. Никто не видел его во время операции. Стучали на палубе шаги, раздавались голоса команд.
Теперь скорее в каюту, пока не вернулся Шавырин.
У двери чуть не налетел на сопровождающего с блямбой. Извинился, огибая его. В каюте пока никого не было.
Изнутри она не запиралась. Тимка заметил это еще при самом первом ознакомлении со своим новым жильем. Надо было действовать, не теряя ни секунды. Вытряхнув трос на рундук, Тимка бросил на него кожанку. Завернул куртку на животе, выдернул из-под брюк тельняшку… Уложив трос на левом боку и на животе так, чтобы не очень выпирал из-под одежды, одним движением заправил тельняшку под ремень, а когда набросил кожанку, уловил шорох за дверью.
Распахнул коробку конфет и загреб их всей горстью.
Штурмбанфюрер открыл дверь без стука.
— Вот ты где, Тима!
— Я только что пришел!
— А почему запыхался?
— Хочу артиллеристов угостить! Я там познакомился с одним — Максом зовут! — Тимка показал штурмбанфюреру конфеты. — Веселый…
Штурмбанфюрер махнул рукой, опускаясь на рундук Шавырина, и закинул ногу на ногу.
— Конфеты потом, Тима… Потом угостишь. Артиллеристы — взрослые люди, обойдутся…
Тимка высыпал конфеты назад, в коробку.
— Присядь… — штурмбанфюрер указал на противоположный рундук.
Тимка сел, выжидающе глядя на него, и не спеша застегнул кожанку.
— Что, ты считаешь, может понадобиться нам? — спросил штурмбанфюрер. — Люди? Инструмент?
— Инструмент? — повторил Тимка и задумался. — Конечно! Ведь, наверно же, если что-нибудь прячут — зарывают, наверно? Лопаты и все, чем роют! Люди, конечно! Вы же не будете сами копать?
— А как долго, по-твоему, нам придется искать? — перебил его штурмбанфюрер.
Тимка замялся.
— А я… н-не знаю… Может, сразу, а может… Ведь это и вы не знаете. А гроты мы найдем быстро!.. — заверил он. — Главное, найти их все! Я даже так помню некоторые! Это тут справа сейчас от вас, на склоне! И по всему склону! Если не найдем сегодня… — Тимка засомневался: — Если не сегодня, так завтра! Это ж как повезет! А может, повезет сразу! — Он радостно улыбнулся.
И похоже, что убежденность его понравилась штурмбанфюреру. В ответ на улыбку он тоже улыбнулся и, дружески хлопнув Тимку по плечу, поднялся.
— Разыщи своего товарища… Где он? Собирайтесь и выходите на ют, к трапу. Кстати, я разрешал тебе одному ходить по кораблю, о товарище твоем уговора не было… Ты напомни ему об этом.
— Да он, наверно, где-нибудь здесь! — сказал Тимка, поднимаясь вслед за офицером. — Он выпил немножко, а так он не выходит!
Штурмбанфюрер одобрительно кивнул, приоткрыв дверь на выход.
— Нравится тебе каюта?
— Удобная! Только иллюминатор не открывается.
— Я поговорю насчет иллюминатора, — пообещал штурмбанфюрер и, еще раз кивнув на прощание, вышел.
Шавырину, когда он вернулся, Тимка дал нагоняй:
— Вы вот меня удерживали здесь, а сами ходите! Вам же не разрешали ходить! Мне сейчас из-за вас попало! Выпьете, а потом начинаете всякое! Вас еще заметят, а мне запретят! И я должен буду вот так сидеть здесь сложа руки! — Тимка показал, как сидеть.
— Ладно, ладно… — ворчал Шавырин, не зная, что ему ответить на это. — Разрешили тебе, — значит, никто не запретит…
— Никто! — повторил Тимка. — Я еще за вас вступился: здесь он, говорю! А вы, может, надумаете удрать без меня! А я вступайся!
— Ну, ладно! Спасибо, что вступился, хватит! — не выдержал и взмолился Шавырин.
— Собирайтесь, и выходим… — сбавив тон, приказал Тимка.
Но поскольку собирать ни тому, ни другому было нечего, оглядели пустую каюту и друг за другом вышли на палубу.
Летучие скалы ждали чего-то, склонясь над Тимкой, словно им очень нужно было что-то сказать или передать ему, их старому-старому другу, но они не могли наклониться ниже, чтобы шепнуть на ухо, а говорить громко было нельзя.
НА ЛЕЗВИИ НОЖА
В распоряжении Тимки было очень мало времени. Сегодня ему еще удастся поводить за нос штурмбанфюрера в оставшиеся три — четыре часа до темноты. Но завтра все обернется против него, и Тимка не заблуждался на этот счет.
По топоту ног на палубе во время его беседы со штурмбанфюрером он понял, что вокруг Летучих скал выставили охранение.
На развернутых шлюпбалках правого борта уже покачивалась над водой приготовленная к спуску шлюпка, хотя при таком ветре даже отличному пловцу не уйти морем. Но если Тимка отважится на это — в шлюпку прыгнут гребцы, и через две-три минуты его вытащат на борт, как нашкодившего кутенка… Впрочем, там, на склоне, ему предоставят, конечно, видимость свободы; ни шлюпки, ни часовых… Только это ему и нужно.