Наследники испанского пирата, стр. 40
Голди тоже была в карете. Собака слишком устала за последние сутки, чтобы можно было позволить ей бежать рядом.
Глава 46. Прощай, Барселона!
Дома спасенных и их освободителей встретили как героев. Луиза обнимала детей, Матильда тараторила без перебоя, время от времени вскидывая руки к небу, призывая в свидетели святую деву Марию.
Накрытый стол ждал проголодавшихся участников событий. Жена Хулио, Мария, без конца подкладывала еду в их тарелки. Когда, наконец, все насытились, Мелвилл торжественно объявил, что корабль готов к отплытию.
— Остаток сегодняшнего дня и вечер даю на сборы. А теперь разрешите откланяться, мне нужно быть на судне, еще многое надо сделать до отплытия, — сказал он.
Капитан покинул дом. Хулио тоже куда-то засобирался.
— Знакомый пастух обещал мне хорошую молочную козу для Изабеллы. Ребенку нужно молоко, но никто кроме меня об этом не подумал, — с упреком глядя на Шелтона, сказал он.
— Я с тобой! Я с тобой, — Бобби помчался догонять соседа.
— Спасибо, Хулио, что ты это сделал за меня! — крикнул ему вслед доктор.
Все разошлись, в гостиной остался только Шелтон. Няня Кончита принесла Изабеллу. Малютка только что проснулась и была в прекрасном настроении. Ник протянул к дочери руки и глаза его засветились нежностью.
— Господи, Белл, как я соскучился по тебе, — он взял девочку на руки.
Малышка радостно залопотала и занялась пуговицами на его рубашке. Доктор осторожно перебирал розовые детские пальчики и нежно целовал их. Белл это очень нравилось, она совала ручки в рот к отцу, заливаясь серебристым смехом. Ник делал вид, что пытается откусить ей пальчики. За этим занятием наблюдала Ровена, тихонько проскользнувшая в гостиную. Шелтон внезапно поймал ее пристальный взгляд и почувствовал, как живительные лучи ее зеленых глаз проникают прямо в его сердце.
Сильное желание обнять и поцеловать девушку охватило доктора, но разум взял верх над чувствами. «Да она просто околдовала меня! Кажется, я не смогу больше жить без нее. Неужели, это любовь?» — в смятении думал Ник, поднимаясь с кресла.
— Рони, ты уже собрала вещи? — строго спросил он девушку. Этот вопрос он задал, чтобы скрыть смущение. Ему хотелось говорить ей совсем другие слова, нежные и ласковые. Но доктор считал, что не имеет права смущать покой совсем юной девушки, почти ребенка.
«Нельзя поддаваться обаянию этого прелестного существа», — подумал он и вышел из гостиной с малышкой на руках, не дожидаясь ответа на вопрос.
Ровена осталась одна, она проводила доктора тревожным взглядом. Еще утром ей казалось, что между ними возникло какое-то чувство похожее на любовь, но прошло совсем немного времени и Ник опять стал таким же холодным, как обычно.
«Что же мне делать? — думала девушка, возвращаясь к себе в комнату. — Каков он настоящий? Нежный, ласковый или сухой и холодный? Что ждать от него? Завтра на корабле я обязательно поговорю с ним. Неизвестность хуже всего!»
Ее грустные размышления прервал вернувшийся Бобби.
— Рони, Рони! — затараторил мальчик. — Ты не представляешь, какую красивую козочку мы с дядей Хулио отвезли на корабль. Она белая, как снег, а вместо рогов у нее на лбу маленькие шишечки, еще у нее длинная шелковая бородка, по бокам головы — сережки. Я назвал ее Кетти, и она сразу же стала откликаться на это имя. Завтра утром ты с ней познакомишься.
В комнату заглянула Луиза и сказала, что все вещи Бобби уже собраны, а теперь нужно проверить, не забыла ли чего-нибудь Ровена.
Брат и сестра вышли на балкон, оттуда они увидели, как доктор куда-то отправился вместе с Хулио.
— Они идут в порт. Там моряки нашли брошенное пиратами судно Калиоко, и Ник собирается передать его Хулио, — пояснил всезнающий Бобби.
— Это правильно, не можем же мы бросить корабль без хозяина? Пусть им владеет хороший человек, — сказала Ровена.
— Я тоже так думаю, — согласился Бобби.
Вскоре Мария пригласила Луизу и детей к столу, она испекла миндальные печенья по старинному испанскому рецепту.
— Это печенье очень любила Соледад, я испекла его много, чтобы дать вам с собой в дорогу. А сейчас попробуйте его с молоком, — добрая женщина поставила на стол кувшин молока и блюдо печенья.
Ровена ела нехотя, а Бобби и мисс Луиза уплетали за обе щеки. В дверях появился Хулио Эстрада, его лицо сияло от счастья.
— Отныне фелука «Жемчужина» принадлежит нам, доктор Шелтон оформил ее на меня, — торжественно сообщил он жене.
— Какая радость! Огромное спасибо доктору, а где он сам? — спросила Мария.
— Он отправился на кладбище, попрощаться с могилой Соледад, — ответил Хулио.
За столом воцарилось молчание, всем стало грустно.
— Нику захотелось молча посидеть у могилы, чтобы никто не мешал, — пояснил сосед.
Солнце уже скрылось за горизонтом, когда доктор Шелтон вернулся домой. Ровена заметила, что его лицо стало спокойным и просветленным, будто горе отступило и он готов к новой жизни.
«Может быть, простившись с могилой, он, наконец, понял, что жизнь продолжается?» — думала девочка, глядя на доктора.
А он, как будто, понял немой вопрос девушки и ответил ей долгим, ласковым взглядом. Окрыленная надеждой, Ровена простилась и ушла в свою комнату.
Поговорив еще немного о предстоящем путешествии, люди разошлись, чтобы лечь пораньше. Только Ник все еще сидел в своем кресле, думая о странном облегчении, которое он почувствовал на могиле Соледад.
— Она отпустила меня, — сказал он вслух и отправился собираться в дорогу.
Быстро упаковав одежду и уложив в чемодан шкатулку с драгоценностями жены, доктор стал собирать многочисленные рисунки и наброски. Был еще парадный поясной портрет, написанный маслом за месяц до кончины жены. На нем доктор запечатлел Соледад в лучшем платье и с бриллиантами на шее. Этот портрет очень ей нравился.
— Я на нем настоящая королева, тебе он очень удался, милый. Нужно обязательно сохранить его для нашего ребенка, — говорила испанка.
Портрет стоял за шкафом, повернутый лицом к стене. Ник ни разу не смотрел на него после смерти Соледад, слишком тяжело было его видеть. Теперь его предстояло упаковать для перевозки.
Шелтон зажег несколько свечей, чтобы лучше рассмотреть картину. Тут он заметил странную вещь: что-то изменилось в выражении лица Соледад на портрете. Но что именно? Ник не мог сразу понять. Постепенно до него дошло — кончики ее губ слегка приподнялись, словно, испанка старалась сдержать улыбку. Этого не могло быть! Он прекрасно помнил, что лицо на портрете было серьезным, без тени улыбки. Соледад сама так захотела, для торжественности, сохранить строгое выражение лица. Улыбки он не писал, он точно знал. Что же произошло с картиной? Может быть, краски оказались некачественными и мазки поменяли направление?
Он осторожно дотронулся до картины в районе губ, все было в порядке — ни отслоения, ни трещин, краски лежали ровно. «Здесь какая-то загадка. В чем же дело? — думал Ник. — А вдруг это знак, который подает мне Соледад?»
Шелтон никогда не был мистиком, всем чудесам он мог найти разумное объяснение, но только не в этот раз.
«Неужели дух умершей вселился в портрет? Что она хочет мне сказать? На могиле я почувствовал умиротворение и понял, что она не желает, чтобы я страдал. И здесь, на портрете, своей улыбкой она подтвердила, что отпускает меня. Неужели Соледад из другого мира наблюдает за мной? Значит, она знает, что я влюбился в Ровену и хочет, чтобы я был счастлив с ней», — размышлял доктор.
Он еще раз внимательно вгляделся в лицо жены: на ее губах застыла слабая, едва заметная улыбка.
«А может я просто забыл, что запечатлел эту полуулыбку, чтобы придать лицу загадочное выражение, как у Моны Лизы?» — Ник уже ни в чем не был уверен и, со вздохом, упаковал портрет в бумагу.
Одежду и обувь Соледад доктор отдал жене Хулио, женщины были одинакового телосложения, обе маленькие и хрупкие, так что все оказалось Марии впору.