Большие каникулы, стр. 43

Риза в ужасе остановился и посмотрел на карту. Месопотамия была вылитый верблюд. И между ее горбами красовалась четверка.

Он повернулся к Тику. Тот тоже смотрел на свою карту широко раскрытыми глазами. Река Евфрат вытекала из-под чего-то, похожего на крыло, а там, где она встречалась с Тигром, красовался цветочек и что-то, напоминающее клюв дубоноса. Он повернулся направо. Влэдуц сидел, обхватив руками голову. Он прочитал свою контрольную и теперь пытался понять, что общего может быть между Месопотамией и чем-то вроде локомотива на шесть колес, под которым печатными буквами написано: «Карта Мезоротамии».

Не знаю, уловил ли Влэдуц это общее. Может быть, до него это дошло только тогда, когда он поднял листок и увидел под ним вырезанный на парте локомотив на шесть колес. Или когда, стоя рядом с Ризой и Тику, он, опустив голову, слушал суровый выговор классного руководителя.

Затем — как я уже сказал — последовал конкурс мастеров рубанка. Жаль, что вы не были в тот день в пятом классе! Ибо, видя, как Риза, Тику и Влэдуц строгали свои парты, вы поклялись бы, что они — участники именно такого конкурса. Через несколько минут у локомотива было только два колеса, у верблюда лишь четверть горба, а от птички не осталось ни перышка.

…И все-таки мальчики не бросили резьбу. Они занимаются ею и сейчас, долбят и вырезают — любо-дорого. У них есть даже закругленное долото и всевозможные молоточки. Но парты у них гладкие и ровные — как положено.

Риза, Тику и Влэдуц стали «ассами» школьного кружка резьбы. А когда им снова дают контрольную работу, они так и пишут «культура», и ни у одного из них не получается ни «кантора», ни «структура», ни «фактура».

Потому что спорт — это спорт, искусство — это искусство, а парта… это парта.

СЕКРЕТ

СТРАННЫЙ МНЕ ПОПАЛСЯ ГИД! Он водил меня по школьной выставке, надутый, даже мрачный. Видно было, что он изо всех сил старается быть сдержанным и скупым на слова, но как только мы останавливались перед каким-нибудь экспонатом, он забывался, его глаза сияли восторгом и он начинал жестикулировать, показывать, объяснять, но вдруг снова мрачнел и, словно пряча свое воодушевление, сухо заканчивал: «Да… вот так!» — и шел дальше. Потом, перед новым экспонатом, я снова слышал его сердечные, горячие слова:

— Это рельефная карта нашей родины. Вы, конечно, такую уже видели. Оригинальность данного экземпляра заключается в том, что благодаря системе управления — через простые коммутаторы — она может показать всю сеть перевозок в нашей стране… Видите? Достаточно повернуть эти переключатели, и все приходит в движение. Речные пароходики на Дунае, грузовые суда на Черном море, самолеты, которые взлетают и приземляются на невидимых нитях, локомотивы, грузовики… Целую минуту все движется в различных направлениях…

— Очень интересно!

— М-да… Вот так…

Я посмотрел на него в недоумении.

— Ты с чем-нибудь не согласен?

— Нет. Но… открою вам секрет. — Он мельком огляделся и таинственно зашептал мне тоном, в котором, несомненно, было что-то от сплетни: «Она не вся сделана географами. Им помогли кое в чем пионеры из кружка телекоммуникаций. И из кружков авиа- и судомоделизма… Понимаете?»

Я не понимал, что в этом плохого, но не успел я попросить новых разъяснений, как мальчик снова воодушевился:

— Это наша метеорологическая станция! Как здесь написано, все выполнено маленькими метеорологами из Дворца пионеров: анемометр, дождемер, флюгер… А здесь — барометр с лягушонком…

— Очень интересно! Лесенка, по которой он прыгает, показывает атмосферное давление, верно?

— М-да!.. Вот так…

— Но в чем дело?

— Не понимаете? Лесенка-то сделана — но это секрет! — в столярном кружке, тоже во Дворце пионеров. Метеорологи здесь не при чем.

Он говорил это с явным удовлетворением, словно бы «секрет», который он мне открывал, освобождал его от тайной тяжести. Потом он остановился перед большим столом и с удовольствием и гордостью рассказал, показывая мне новый экспонат:

— Это макет нашего квартала… Со школой, библиотекой, новым кинотеатром, с новыми парками и магазинами…

— Очень красивый квартал!

— Да. Но я должен открыть вам секрет…

— Еще один?

— Тс-с-с! Тут есть одна идея, с разборными деталями. Смотрите. Например, молодежный Дом культуры. Он поднимается и видно, что было на его месте несколько лет назад… Знаете, что это?

— Пустырь! Очень интересно.

— М-да! Это я и хотел сказать. Это не их идея. Я видел что-то подобное в Байя-Маре, когда был там на экскурсии в прошлом году.

— Но это же превосходно!

— М-да… Вот так!

Это было каплей, переполнившей чашу терпения. Чувствовуя, что закипаю, я спросил его, еще сдерживаясь:

— Послушай, мне кажется, ты не слишком доволен… Ты с чем-то не согласен?

— М-да!

— Но я не понимаю, в чем дело. Это труд твоих друзей, твоего класса. Ты должен был бы гордиться… Ведь выставка замечательная!

— М-да! Вот видите? Поэтому мне и грустно.

Огорчение явно читалось на его лице.

— Ничего не понимаю…

— Я вам расскажу. Дело в том, что я тоже сделал один экспонат, но его отвергли… Вот так!

— Какой?

— Колоссальный! — раскраснелся мальчик. — Светящуюся вывеску. Да, да, со светящимися буквами. Трансформатор я сделал сам! У него была автоматическая система включения и выключения, действующая при приближении каждого посетителя к ручке двери…

— Интересно!

— Правда?

— Но где она? Я ее не вижу.

— Она провисела здесь всего один день. Один-единствен-ный день…

— Но почему же ее сняли?

Мальчик глубоко вздохнул:

— На ней было написано: «Выставка открыта с 8 до 10 часов…»

— Ну и что же?

— А то, что по общему требованию выставка открыта теперь целый день! Вот так…

Мальчик не понял, почему я обнял его и расцеловал. Он смотрел на меня удивленно. Я поднес к губам палец и, уходя, шепнул, подражая ему, таинственно и с чувством:

— Секрет, дорогой! Вот так!

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

(Из дневника одного звеньевого)

2 июля

ВОТ УЖЕ ДВА ДНЯ, КАК Я СНОВА В ЛАГЕРЕ. И опять в Хомороде. Здесь все по-прежнему. Может быть, только кровати стали поменьше. Кроме меня в комнате еще шестеро ребят. Они никогда еще не были в Хомороде. С первого же дня я сводил их к «римской дороге», к мельничному пруду, к заброшенной шахте, возле Копыльницы, на плато, ведущее в Сату-Лунг, ко всем семи минеральным источникам, которые я знаю — и, представьте себе, совсем рядом с нашей дачей мы обнаружили восьмой… Я показал им, где и как ловятся раки… На другой день я повел их в теплицу, на заброшенную овчарню, где мы написали углем на балках наши имена; а возвращались мы через лес, неся за пазухой лисички и рыжики, круглые и нежные, как апельсины.

Симпатичные ребята!

3 июля

Симпатичные — мало сказать: сегодня они выбрали меня звеньевым. По этому случаю я выучил новое слово: «единогласно». Красивое слово, не правда ли? Е-ди-но-глас-но… Сразу же после выборов мы провели за-се-да-ни-е (настоящее заседание, все сидели на стульях).

— С завтрашнего дня начинаем работать по режиму, — сказал нам начальник лагеря. — А режим нужно соблюдать — каждый пункт и каждую минуту. Это зависит прежде всего от вас, здесь присутствующих, от вашего личного примера.

— Я покажу пример! — хотелось мне крикнуть, и я жадно впитывал каждое слово начальника лагеря, объяснявшего, что это «не легко», что «будет трудно» и что речь идет об «ответственности». Пусть будет как можно труднее! — думал я и с замиранием сердца ждал, когда сообщат режим, словно готовясь к борьбе с врагом, который только что объявил нам войну.