Большие каникулы, стр. 39
— Но как? Как?!
— Откуда я знаю? Как все чистят! — решил он. — С водой и с мылом…
— Не все же чистят с мылом. Мама, например, окна моет керосином.
— Моя мама тоже! — печально отозвался Лика.
— Вот видишь! Но картошка никогда не пахнет керосином.
— Да и мылом не пахнет.
— Тогда помоем ее одной водой. Ясно, как день! Давай, начинай… Мы и так потеряли слишком много времени! — сказал Мишу, берясь за тяжелую кастрюлю.
— Что ты хочешь делать?
— Понесем ее в ванную. Там вода горячая, холодная, душ…
С полчаса они старательно отмывали каждую картофелину, одну за другой, и оттирали паркетной щеткой. Теперь картошка снова лежала в кастрюле, но друзья были недовольны.
— Смотри, какие на ней пятна!
— Но ведь пятна не сходят!
— Нет…
— И все-таки, — мрачно заметил Мишу, — чем-нибудь их наверняка можно вывести. Дома, на блюде, на картошке никогда не бывает таких пятен.
Приятель смотрел на него, покусывая кулак.
— Я так боюсь, что нас вот-вот позовут из кухни, а картошка не чищена…
— Раз пятна не выходят! — всхлипывал Мишу.
— Погоди… Я кое-что придумал…
— Спросить на кухне? Ни за что на свете! Лучше уехать из лагеря… прямо сейчас!
— Нет, что ты, спрашивать мы не будем! — испуганно откликнулся Лика. — Но я думаю, чем-нибудь их наверняка можно вывести. Ведь сестра и мама не носят картошку в химчистку. И бензином она не пахнет и… гидросульфатом щавелевой кислоты.
— А это еще что такое?
— Не знаю! Но этой штукой мне чистили костюм, когда я сел на блюдо с сардинами… Пожалуйста, мы вот уже полчаса трем щеткой, а пятна не сходят…
Лика смотрел на свои красные пальцы.
— Я думаю, их все равно нужно тереть. Только чем-нибудь другим.
Но Мишу его не слушал; кусая губы, он со злостью ковырял продолговатую картофелину.
— Здорово! — воскликнул вдруг Лика. — Вот в чем дело! Смотри, я царапаю ногтем, и пятно выходит… Царапай и ты… Большим ногтем большого пальца! Ковыряй!
Несколько минут они скребли картошку, удивляясь:
— Смотри, как просто!
Потом Мишу вдруг остановился.
— Не очень-то! У меня палец болит. Эх, если бы у нас были наперстки…
— Наперстки?.. Не наперстки, Мишу, а лезвие, нож… что-нибудь такое…
— У меня есть точилка.
— Ну и что? Разве картофелина в нее влезет? Нет, я думаю надо попробовать ножом!
— Да? — с сомнением спрашивает Лика. — Если так… вот, смотри, на дне моей кастрюли есть нож. Как ты думаешь, он подойдет?
— Откуда я знаю? Не слишком это будет… грубо?
Мишу взял нож, со страхом попробовал его острие, потом немного осмелел.
— Идет! Ты знаешь… просто здорово! Лика, но ведь это великое открытие! Посмотри, как просто! И подумать только, что хозяйки чистят ее гидросульфатом или кто его знает чем… Ты представляешь, какая это экономия? Ведь это настоящее открытие, правда?
— М-да… Только я тоже сделал сходное открытие! На дне моей кастрюли. Вот! — и он протянул ему точно такой же нож.
— Знаешь, он был там с самого начала! Видно, его положила повариха, чтобы чистить картошку…
— Тогда — что же делать?
— Я думаю — сохранить тайну!
И оба засмеялись. Издали до них долетали обрывки песен.
Каждый стол уже был украшен букетиком васильков, фиалок или незабудок, стаканы сверкали, а ярко раскрашенные билетики на столах весело и в то же время сдержанно говорили то, что скоро каждый должен будет сказать вслух, со слезами в голосе: «До свиданья, милый лагерь!»
Запах жареной картошки плыл по столовой. Дети распевали хором:
Лику и Мишу разносили по столам блюда с золотистой картошкой и время от времени, встречаясь, весело переглядывались, но тут же подносили палец к губам:
— Тайна!
ИНТЕРВЬЮ У ЗЕРКАЛА
СЕГОДНЯ, СЕГОДНЯ ОН НА НЕМ ПРОЕДЕТСЯ! Нет, не завтра-послезавтра, как он говорил вчера и позавчера. А сейчас же. Сию же минуту. Во что бы то ни стало. Ясно?
Гогуца стоит перед шифоньером, у зеркала и препирается сам с собой, сердито и недовольно:
— Чего ты так смотришь?
— Смотрю — и все…
— Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Тогда признайся: ты трус.
— Ладно, но…
— Никаких «но!»
Мальчик прижимает нос к зеркальному стеклу и цедит сквозь зубы:
— С малыпами ты смел, молодец против овец! Друца, что живет напротив, зовет тебя «дядь Гогу». А ты и рад! И когда он знакомил тебя с двоюродной сестрой, тебе понравилось: Товарищ Гогу! Дай-ка я возьму у тебя интервью, господин Гогуца, без «дядь» и без «товарищей», а с глазу на глаз, как среди равных.
— Значит, тебе страшно?
— Ага…
— Но ты на него сядешь?
— М-да…
— Сегодня же?
— Да!
— Поклянись.
— Да, да, да! Чего тебе еще?
— Ничего, я кончил! Вечером еще поговорим. Можешь итти!
И интервью было припечатано хлопнувшей дверью.
Уже дня три как на пригорке, на окраине нового города пасется осел. Пешком до этого склона четверть часа. Но Гогуца едет на велосипеде.
Пять минут — и он уже там.
Осел останавливается, навострив уши.
— Не нервничай! Меня зовут Гогуца. Сегодня я буду ездить на тебе, согласен? Впрочем, хочешь-не хочешь, а я все равно на тебе проедусь.
Однако пока что Гогуца обходит осла уважительно, на расстоянии. Особенно не нравится ему та часть, что со стороны хвоста. Он переходит вперед. Здесь тоже ничего хорошего. А если он кусается? Может, укус осла ядовитый? Но осел снова начинает мирно пастись. И даже, вроде, становится меньше ростом.
«Вот сейчас! Сейчас сяду на него! — решает Гогуца. — Теперь он стоит ниже. Сосчитаю:…раз… два… И на „три“ вскочу ему на спину».
— Раз… — ’начинает Гогуца дрожащим голосом и… останавливается.
Он пытается себя подбодрить. Ведь на велосипеде ездить он не боится. А этот несчастный осел в конце концов тоже что-то вроде велосипеда. Конечно, он не никелированный. И потом, велосипед не лягается педалями.
— Два! — бормочет мальчик, — Пожалуйста — снова отошел. А как его, интересно, зовут? Я подозвал бы его поближе. А вообще, как кличут ослов? Кис-кис… нет! Да и какое мне до этого дело?
— Три!
Прыгнул? Да, но слишком далеко. Слишком разбежался и не сумел ухватиться как следует за руль… или как его?.. Ну ничего, в другой раз он попробует подбежать снизу.
— Ура! Он на осле!
Гогуца победоносно смотрит вокруг. Деревья стали как будто меньше. Да и пригорок, кажется… только он, Гогуца, вырос. Как жаль, что его никто не видит!
И вдруг Гогуца чувствует, что его начинает подбрасывать. Это осел побежал.
— Эй ты, куда? Что ты делаешь? Зачем бежишь? Не надо! Э-э-эй! Хо-о! Или не так говорят, когда надо остановить осла? Но почему же он не останавливается? Стой, стой, тебе говорят!
Но животное бежит все вперед, и Гогуца, прильнув к его спине, в отчаянии взывает:
— Останови-и-ите!
Он хочет спрыгнуть, задирает одну ногу… И вдруг оказывается, что его перебросило… лицом к хвосту!
— Остановите! Уберите его из-под меня!
Но гонка продолжается. Мальчик закрывает глаза и в отчаянии бормочет:
— Мама! Почему ты не взяла меня на рынок? Сейчас я был бы не здесь, я нес бы тебе картошку, капусту… Я буду послушным, трудолюбивым, добрым… и…
Но что это? Он остановился? В самом деле остановился? Да! И лает. Но разве ослы лают? Мальчик открывает глаза. Вокруг — овцы и несколько овчарок. Это они лают. Что же теперь будет? Теперь они на него набросятся… И разорвут в клочки!
— Дядя пасту-у-ух!
Неторопливо появляется человек в накинутом на спину кожухе.
— Циба! — кричит он, и собаки замолкают и отходят, ворча.