Тайна Высокого Замка, стр. 68

— Стойте! — остановил их Юра и, приникнув к стене, замер.

Теперь и автоматчики ясно услышали приближающиеся шаги.

Гитлеровцев уже было четверо и все с автоматами.

Озираясь по сторонам, они вышли на верхнюю лестничную площадку.

Юра дал понять автоматчикам, чтобы они не двигались с места. Лучше, всего было выждать, когда немцы начнут спускаться вниз, и тогда бросить гранату.

Так и есть! Гитлеровцы не свернули в коридор, а торопливо пошли вниз.

Прошли, не заметив Юру и автоматчиков.

На нижней площадке немцы сбились в кучу, тихо о чём-то совещаясь.

И тогда, подобно буре, Юра вырвался на верхнюю площадку.

— За Сашу Марченко! — крикнул юноша и, прежде чем враги успели опомниться, метнул гранату.

Всё было кончено в одну секунду. Ни один из четырёх не ушёл живым.

Когда автоматчики снова вернулись к винтовой лестнице, Папаша, опустившись на одно колено, осторожно перевязывал голову Марченко.

— Ну как? — подбежав, спросил Юра.

— Плохо, — вздохнул старый солдат, — пуля вышла вот здесь, у самого уха. Две пули пробили грудь.

Неподвижно сомкнутые побелевшие губы Марченко что-то чуть слышно прошептали.

— Сынок, что ты, а? — прильнул к нему Папаша, с надеждой заглядывая в открывшиеся на миг глаза Марченко. Но тот не узнал автоматчика.

Юра увидел, как выпала из глаз бородатого друга слеза.

Товарищи подняли на руки Марченко и осторожно пошли. Впереди, обеими руками до боли сжимая автомат, шёл Юра.

Последняя ступенька, ещё полутёмный кусочек коридора, и из подъезда, в простенке под арками, показались танк и каменные львы. Солнце ослепительно ударило в глаза.

— Что с ним? Сашка, друг мой, — бросился навстречу командир танка.

— Сашка, Сашок, ты меня слышишь? — шептал Фёдор Сурков, опускаясь около товарища на броню танка.

В эту минуту над головой танкистов просвистел снаряд, а за ним ещё и ещё…

— С Высокого Замка картечью бьют, — сказал Юра.

— Князев, ты поведёшь танк. Пусть Федя и Панаша прикроют Сашку, — приказал Додонов.

— Есть, вести танк! — ответил автоматчик.

Скрежеща гусеницами, танк повернул влево и, не доезжая Русской, резко свернул в полутёмную, одетую камнем Сербскую улицу.

Стрельба осталась позади.

Вдруг Марченко широко открыл глаза и приподнялся на локтях.

— Мама!.. Как ты ждала меня!.. Ну вот и встретились… Ты её полюбишь, мама… Она такая добрая… Хорошая…

— Саша, Саша, дорогой… Это я… Федя… — шепчет Сурков, стирая со лба друга крупные капли пота.

— Федя… — хватают воздух посиневшие губы друга. — Найди её… Это там… на Высоком Замке… Ганнуся.

Юра поднёс флягу к воспалённому рту Саши.

— Спасибо, Федя… — не узнал Юру Марченко.

— Эх, сынок, сынок, — осторожно положил под голову раненого свои большие руки Папаша.

Сурков чувствует, как холодеют руки Саши в его руках.

Бернардинская площадь. Над головой неожиданно вспыхивает воздушный бой. В воющем гуле моторов нельзя разобрать, что кричит Юра, указывая рукой по направлению улицы слева, сразу же за колонной с каменным монахом, воздевшим к небесам руки.

По улице Батория «Гвардия» вышла на Кохановскую улицу. Тут Юра заметил выбежавших из-за угла мальчиков.

— Звезда на танке! Наши! Урр-а-а! Наши!

И в то же мгновение над белокурой головой босоногого, знакомого Юре мальчугана большой птицей взметнулось алое полотнище.

Юра узнал Петрика, узнал пионерское знамя в его руках… А вон и Франек! Олесь, Кузьма, Йоська!

Танк остановился возле сквера, напротив аптеки. Юра спрыгнул на мостовую и бросился навстречу друзьям.

— Хлопцы, так это ж наш Юра! — не помня себя от радости, вскрикнул Петрик.

— Ты уже солдат! — обнял Юру Франек.

— Да нет, не солдат, Юра командир, — возразил Йоська тоном совершенно убеждённого человека. — У него даже орден…

— Я знал, что вы сохраните знамя… А где же Василёк, почему его нет с вами?

— О, долго рассказывать, такое тут было! Скорохода нашего чуть не убили, теперь дома сидит. Но присягу он сдержал, — сказал Олесь. — Василько спас от фашистов это знамя… На нём даже кровь видна… И вообще, мы тут воюем! — гордо выставил Олесь вперёд свою раненую руку, при этом, должно быть, для солидности, откашлялся баском.

Друзья увидели, как крепко закусил губы Юра, и в глазах его, больших и горячих, вспыхнули знакомые огоньки, которые зажгли когда-то в их сердцах верность тому, что было дороже всего на свете пионеру Юре.

— Я клянусь вам, хлопцы, что наше пионерское знамя донесу до Берлина.

Он поцеловал знамя и прижал к своей груди.

— Младший сержант! — позвал кто-то Юру из танка.

Друзья побежали вслед за Юрой. И то, что увидели они в следующую минуту, болью и гневом переполнило их сердца.

На разостланной окровавленной шинели, в сквере под клёном, лежал Александр Марченко, сурово сомкнув тёмные густые брови.

В глубокой печали стояли танкисты, держа в руках рубчатые шлемы.

— Заснул наш орёл, — поднялся с колена бородатый автоматчик, первый нарушивший молчание.

— Здесь похороним, — сказал Фёдор Сурков.

Слёзы, одна за другой, часто капали из глаз Петрика и нестерпимо жгли ему щёки…

Глава двадцатая. Рассвет

Два дня не стихали жестокие бои во Львове. Танк «Гвардия» не выходил из жарких схваток.

У старинной Цитадели мальчики неожиданно снова столкнулись с Юрой. Танкисты только что выбили из, казалось, совсем неприступных высоких кирпичных стен крепости гитлеровцев, которые дрались как дьяволы, шесть часов подряд. Здесь же мальчики встретили доктора с группой рабочих. Среди них Петрик узнал товарищей отца. Они помогали советским воинам штурмовать крепость, где томились военнопленные.

Кованые ворота Цитадели настежь распахнуты. Юра и бородатый автоматчик слились с отделением сапёров и бегут к кирпичному зданию. Петрик бежит за ними, то и дело оглядываясь. Он растерял хлопцев, которые как на зло разбрелись в солдатской массе где-то внизу под холмом.

В ушах Петрика ещё отдаётся только что смолкнувший стук пулемётов, свист пуль. И вдруг очень близко оглушительно что-то рвануло, задрожала земля, и в тот же миг неподалёку рухнула высокая тюремная стена. Взрывной волной Юру и Петрика отбросило к кургану, оглушило и слегка присыпало землёй.

— Тебя не задело? — встревоженно прошептал побледневший Петрик, первый вскочив на ноги.

— Мы, брат… — стряхивая с себя землю, силился улыбнуться Юра, — и в воде не утонем и в огне не сгорим… Ах, гады… Кажется, взорвали…

— Скорее всего так. Должно быть, много там народу погибло… Бежим, может, кто ещё живой… поможем…

Они побежали.

— Петрик, ты поосторожнее! Тут не долго на мину нарваться, — предостерёг Юра, сам не без труда пробираясь через дымящиеся руины.

— Ага, вон и ребята! Олесь! Хлопцы! — замахал руками Петрик. — Сюда-а!

Когда мальчики поровнялись с группой сапёров, бородатый автоматчик сердито крикнул:

— А ну, Юра, гони их отсюда по домам! Здесь, можно сказать, смерть людям в очи глядит…

— А мы не боимся! — обиженно нахмурил брови Петрик.

— Сказано вам, марш домой! — приказал бородач ледяным тоном, не допускающим возражения.

— Товарищи! Сюд-а-а! — послышалось откуда-то из глубины коридора.

Солдаты бросились на этот призыв.

Петрик и его друзья секунду-другую растерянно потоптались на месте. Но после короткого совещания пустились догонять Юру, бегущего со всеми по коридору с низким сводчатым потолком.

Подоспевшие сапёры извлекли из стен в коридоре три мины, которые вот-вот должны были поднять в воз дух всю северную часть Цитадели.

Гулко стуча сапогами по каменным ступенькам, люди осторожно спускались в подземелье, пока не наткнулись на окованную железом дверь. Она была заперта.

— Давай, хлопцы! — скомандовал Папаша, и солдаты налегли на дверь.

И когда, наконец, преграда рухнула, кто-то из бойцов, первый шагнувший в темноту, внезапно крикнул: