Тайна Высокого Замка, стр. 6

— Тоже сравнил. Да таких людей теперь днём с огнём не найдёшь. Можно сказать — други они наши, — смягчается пани Андрииха.

— Таких гораздо больше в жизни, мама, чем Антонюков. И они не сидят сложа руки, они борются за лучшую долю своего народа. Ты на самого жалкого червяка наступи ногой, и тот поднимется. А тут людям на горло становятся… рабочим людям на горло становятся… Но ничего, скоро за всё посчитаемся. У наших продажных правителей уже горит земля под ногами…

— Замолчи, бога ради, — испуганно замахала руками мать. — Не хочу, не хочу я в доме слышать никакой политики… Хватит того, что вот уже два месяца ты ходишь без работы из-за этих своих митингов… И панна Ванда, такая элегантная, такая образованная, отвернулась от тебя…

— Об этом не надо, прошу…

— «Не надо, не надо»… Что я, не вижу? Ходишь, сохнешь. Хорошо знаю, любовь — не огонь: водою не зальёшь… Она теперь поёт у венгерца в джаз-банде. Ты зайди в бар «Тибор», попроси у девушки прощения.

Владек кривится, как от зубной боли.

«Ох, эта мама! — нервничает Франек. — Зачем вмешиваться в чужие дела, если ничего не знаешь?»

Франек-то знает, почему брат поссорился с этой обманщицей. Когда Данько-пират сказал, что надо выслеживать, где это гуляют. Владек с молодой жилицей из мансарды, разумеется, Франек, как кровно заинтересованное лицо, старался больше всех.

В один солнечный воскресный день Данько принёс на «остров» свой пыльник и раздобытые где-то очки с тёмными стёклами. Спрашивать, для кого это предназначалось, понятно, никто не стал. И без того было ясно.

Франек надел очки, пыльник, поднял воротник и, засунув руки в карманы, неотступно как тень, осторожно последовал за Владеком и его возлюбленной.

На Стрелецкой площади, когда. Владек покупал в киоске сигареты, он едва не обнаружил Данька-пирата и его команду. Но те истинным чудом успели юркнуть за круглую рекламную тумбу.

Франек, издали наблюдавший всю эту картину, внушительно показал «пиратам» кулак, и они после этого стали гораздо осторожнее.

Конечно. Владек и его возлюбленная опять взобрались на Княжью гору к своему заветному местечку — большому камню в развалинах Высокого Замка.

Потом Данько-пират страстно уверял (пусть лопнут его глаза, если он не видел, притаившись за каменным львом), как. Владек целовался с этой «вертихвосткой».

Но это была гнусная ложь! Кому другому, если не Франеку, незаметно подползшему на животе почти к самому камню, где сидела панна Ванда, было всё видно и слышно.

— Я не упрекаю, иначе ты не можешь поступать, — печальным голосом сказала она.

— Если ты меня любишь, ты этого не сделаешь, Вандзя, — ласково произнёс. Владек.

— Что же тут плохого, если я буду петь в джаз-банде? — растерянно спросила Ванда.

— Ты не совсем представляешь себе, что такое бар. Вокруг пьяные, грубые циники. Тебя могут обидеть, оскорбить.

— У меня есть сильный, смелый рыцарь, он меня защитит.

— Но у этого рыцаря, во-первых, пока ещё нет приличного костюма, чтобы не скомпрометировать тебя, во-вторых, — денег, перед чем обычно отступают люди подобного сорта. А кулаками их не испугаешь, для них вся сила человека заключена в деньгах. Деньги — их бог! К тому же я надеюсь в ближайшее время получить работу и, не исключена возможность, буду иногда занят до полуночи.

— У меня нет другого выхода, Владь… В конторе ко мне пристаёт этот плешивый нотариус… Я не хочу оставаться…

Владек сжал губы и отвёл злые глаза. Он достал сигареты и закурил, о чём-то думая. Тогда панна Ванда поднялась с камня и подошла к Владеку. Он сразу бросил сигарету, повернулся к ней лицом и вдруг прижал панну Ванду к своей груди.

— Да, нелёгкая у нас судьба… Они отнимают молодость, все силы, радость, даже любовь… Но лучше умереть в бою, чем жить на коленях… — тяжело поднял голову. Владек.

— Какой ты красивый, Владь, — прямо посмотрела в глаза Владеку девушка. — Я горжусь… я люблю… Обещай мне быть осторожным… — взмолилась она.

— Ванда, милая, ты ведь умница, ты гордая, ты сама говорила, что любишь меня за то, что я не бескрылая птица… Я не скрыл от тебя, что я солдат великой борьбы за свободу и справедливость… И ты сама понимаешь, на войне всякое может случиться… — не договорил он.

— Я не могу тебя потерять, Владь.

— Пока нет основания тревожиться. Я прошу тебя сейчас только об одном: ты не должна ступить в это болото…

— Неужели ты ещё надеешься найти работу, Владь? — робко спросила она.

— Больше, чем когда-либо раньше. И обещай мне, любимая, ты подождёшь. Ты не будешь петь в баре? Да? — заглядывал ей в лицо. Владек.

— Ну, хорошо, я обещаю, — улыбаясь, сказала Ванда.

Тогда они оба засмеялись и, взявшись за руки, побежали по тропинке вниз.

Неблагодарная! Владек на последние гроши угощал её в павильончике мороженым, потом купил у продавщицы цветов пучок красных гвоздик и подарил панне Ванде. А она, коварная, обманула Владека. Не прошло и месяца, как панна Ванда всё же поступила в этот ненавистный Владеку джаз-банд и поёт себе песенки как ни в чём не бывало.

Разумеется, пока ещё не случалось, чтобы панну Ванду кто-нибудь провожал домой. За этим Франек ревниво следит, оберегая честь брата. Но в душе Франек всё равно глубоко осуждает возлюбленную Владека.

Никто в семье так ласково не обходится с матерью, как. Владек. А выслушивать её жалобы надо иметь железное терпение. Вот и сейчас она завела:

— Ой, загонит меня безвременно в могилу ваш отец-пьяница. Останутся дети малые сиротами в этой горькой как полынь жизни.

— Успокойтесь, родная, — говорит. Владек. — Так всегда не будет… Отец не от радости пьёт, сами знаете. А умереть я вам не дам, мама. Вы ещё будете жить у меня в хорошей квартире, няньчить внуков.

— Помирись, сынок, с панной Вандой. А?

Владек молчит.

В строгой фигуре и спокойной уверенной походке Владека нет ничего похожего на отца. Он подошёл к двери, снял с гвоздя кепку и старенький дождевой плащ.

— Куда? — спрашивает мать.

— Зайду к дворнику, узнаю что и как. Он не такой, чтобы честных людей продавать.

У Франека что-то больно сдавило в горле, мешая дышать. С каким удовольствием он сейчас набил бы морду и проклятому маклеру, и его Даньку-пирату. Прямо руки чешутся…

— Я ещё загляну к фонарщику, может, отец там, — говорит. Владек.

— А где ему ещё быть в этот час, если не у этого пьяницы. Пусть скорее идёт домой, не могу я сидеть и ждать его, зря жечь керосин.

Владек уходит.

Глава пятая. Франек порывает с «пиратами»

С Франеком творилось что-то странное. Невозможно было припомнит случая, когда бы он, положив голову на подушку, мгновенно не засыпал мертвецким сном. Но вот уже кончается ночь, а Франек никак не может сомкнуть глаз. Впервые он с тревогой прислушивается к сдавленным стонам матери, которая тоже не спит. Ей давно нужно ложиться на операцию, доктора нашли у неё камни в почках…

Отец громко храпит на сундуке, изредка бормоча что-то во сне. Место на полу под окном сегодня пустует. Владек, по совету дворника, ушёл ночевать к одному своему другу.

«И всё это из-за меня», — упрекает себя в душе Франек.

Только теперь проясняется в сознании всё: и зачем Данько-пират так интересовался Владеком, зачем заставлял за ним следить, и почему забегал сегодня домой, прежде чем вложил ему в руку ключ.

«Данько-пират — предатель! Предатель! Предатель! — казалось, выстукивает сердце Франека. — Дурак, кого ты за друга считал! Дурак, кого ты так много раз грудью защищал!»

Франека душит досада и отвращение к самому себе. Только бы скорее наступило утро…

Троекратный протяжный свист служил «пиратам» сигналом: «тревога!». Каждый, где бы его ни застал сигнал, обязан был бросать все свои дела и мчаться на «остров». Сигналить имел право только сам Данько-пират и то в исключительно важных случаях. Поэтому не трудно представить, как опешил Данько-пират, когда неожиданно услышал этот свист. Он так и застыл с поднесённым ко рту куском отварной курятины.