Тайна Высокого Замка, стр. 45
— Глядите, хлопцы, опять какой-то новый приказ…
— Читай, читай, Петрик, — попросил Йоська, который из-за близорукости не мог ничего разобрать — приказ висел высоко.
«За малейшую попытку насилия и вражеские выступления против всех, принадлежащих к немецкой армии, виновные караются смертью, — читал Петрик. — Если не удастся задержать виновных, будут применены репрессии к ранее задержанным заложникам…»
— Как это — репрессии? — не понял Василько.
— А заложники? — пожал плечами Йоська.
— Расстреляют — вот и всё…
Петрик, соблюдая осторожность, повёл ребят через какой-то проходной двор, потом через бывший пассаж Миколяша и, наконец, расставив на улице своих дозорных, шмыгнул в нужный ему двор.
Через несколько минут мальчик остановился у знакомых дверей и условно позвонил.
Дверь не открывали.
Он ещё раз позвонил по всем правилам, как его научила Ганнуся.
— Иду, иду! — послышался чей-то недовольный, хриплый женский голос.
— Чего тебе? — открыла дверь женщина в пижаме и с сигаретой в зубах.
Петрик медлил.
— Чего тебе тут нужно? — переспросила она по-польски.
— Прачка просила передать, что бельё…
— Какое ещё бельё? — зябко пожала плечами женщина и захлопнула дверь перед оторопевшим Петриком.
Нет, Петрик не ошибся адресом. Это был именно тот дом, и та лестница, и та дверь…
Он опять вернулся и, набравшись духу, позвонил.
— Что ты хулиганишь, паршивый мальчишка! Хочешь, чтобы я полицию позвала? — как с цепи сорвалась женщина в пижаме. — Сейчас же убирайся вон и не смей больше тут звонить!
Дверь захлопнулась.
Петрика обдало ледяным ветерком страха.
«Неужели арестовали?..»
С тяжёлым сердцем он вернулся к друзьям.
Не успели мальчики завернуть за угол, в сторону главной почты, как вдруг Петрик тихо вскрикнул, почувствовав, как у него сразу пересохло во рту.
— Чтоб я так жил… Это ж старый профессор! — вскрикнул Йоська.
Старик нахмурился, давая мальчуганам понять, что им не следует его узнавать.
— Пошли как ни в чём не бывало, — шепнул Петрик, пересилив внезапный испуг.
И мальчики прошли мимо старого профессора, которого двое повели к машине.
Первым сел в машину чиновник рейхскомиссариата (мальчики определили по форме), затем профессор, а вслед за ним протиснулся тучный господин в гражданской одежде.
Петрик до боли стиснул руку Васильку.
— Арестовали…
Совсем побелевшие за последние дни волосы профессора, откинутые назад, открывали огромный лоб. Густые с проседью брови были строго сомкнуты. Но вот его глаза скрестились с горящими глазами Петрика. И в этот короткий миг, когда ни один мускул не дрогнул на лице профессора, казалось, Петрик уловил в уголках губ старика добрую улыбку друга.
Хлопнула дверца, приглушённо заурчал мотор и «Мерседес» рванулся вперёд.
— Бежим… надо выследить, куда они его повезут!
Мальчики бросились вслед за Петриком, но машина, как ртуть, ускользнула и где-то в сплетении улиц за Академической совсем скрылась из виду.
Между тем, «Мерседес» остановился на улице Пининского, возле белой виллы вице-губернатора Отто Бауэра. Тот, что был в штатском, очень вежливо попросил профессора сойти.
Старый профессор обвёл глазами знакомую улицу. В ста шагах от белой виллы находился дом великого украинского писателя Ивана Франко. При жизни писатель дружил с профессором. Сколько смелых дум когда-то рождалось под крышей этого дома! Сколько жестоких битв и сколько трудных побед одержали Иван Франко и его единомышленники, прокладывая чуть ли не первыми дорогу передовым идеям того времени. Теперь этот дом-музей занимал немецкий барон, который варил во Львове мыло.
Профессор поднял голову. Ещё никогда ему не приходилось видеть такого неба. Один край был голубой, с редкими розовато-прозрачными облаками, другой — совсем затянут свинцово-чёрными тучами. Там, над холмами, шёл дождь. И вдруг неожиданно ярко от светлого края неба за Черногорским лесом, в самую толщу этих туч, как меч, вонзилась радуга.
Сопровождающий в штатском распахнул перед профессором чугунную калитку. Он же проводил профессора в кабинет вице-губернатора.
— О! Я рад, очень рад вас видеть у себя, герр профессор! — как старого друга, встретил старика Отто Бауэр, хотя до этого никогда не встречался с учёным.
Огромный кривоногий бульдог, рыча, приподнялся с ковра.
Бауэр бросил испытывающий взгляд на профессора, как бы желая увериться, какое впечатление произвёл на гостя его свирепый телохранитель.
Но глаза профессора были прикованы к уникальному автопортрету Рембрандта. Узнал он и знаменитые картины художников Матейка, Рубенса, Дюрера. Всё это профессор ещё недавно видел во Львовской картинной галерее. Вероятно, дорогие гобелены, ковры и мебель в этом доме тоже были награблены.
— Прошу вас, присаживайтесь, герр профессор, — угловатым жестом скупца показал Бауэр на коричневое кожаное кресло.
Профессор медленно сел.
— Мне известно, вы прекрасно владеете немецким языком.
— Знаю этот язык, — сухо ответил профессор.
— Вот и отлично, мы будем говорить с вами как добрые, старые друзья. Вы, конечно, не догадываетесь, зачем я вас пригласил к себе.
— Нет.
— Так вот, мы хотим, чтобы вы, герр профессор, написали статью о вашем великом национальном герое Богдане Хмельницком.
— Богдане Хмельницком? — удивлённо приподнял левую бровь профессор и пристально посмотрел на Бауэра.
— Да, дорогой герр профессор, — тем же скупым жестом протянул через стол свой золотой портсигар вице-губернатор.
Профессор отрицательно качнул головой и, молча достав из кармана трубку, зажал её в зубах.
— О, понимаю!
Профессор ничего не ответил. Закрыв глаза, он думал.
— Герр Бауэру, конечно, известно, — наконец твёрдо сказал он, — что я много лет вёл борьбу с Грушевским и его буржуазно-националистической школой.
Бауэр заметно побагровел.
— Но я надеюсь, что в вопросе жизни и деятельности Богдана Хмельницкого у вас с покойным профессором Грушевским не могло быть расхождений.
— Вы ошибаетесь! Самый важный и прогрессивный шаг в жизни и деятельности Богдана Хмельницкого — союз с братским русским народом — Грушевский оценивает, как ошибку.
— Но да! — вскипел Бауэр, — сам Хмельницкий готов был каждую минуту порвать этот союз!
— Клевета на великого патриота. Это измышление пана Грушевского Ему за это щедрый гонорар заплатила буржуазия, которой он с рабской угодливостью прислуживал, продавая интересы всего трудового украинского народа…
Бауэр был предупреждён о резкости суждений профессора Квитко, его горячности, но это… но уже неприкрытый большевизм!..
Профессор страстно говорил, заставляя себя слушать.
— Мне незачем говорить о колониальной политике царизма. Вы ведь сами отлично знаете, что это ничего общего не имело с русским народом. Ход исторических событий подтвердил, что присоединение…
— Я не нуждаюсь в большевистской пропаганде, герр профессор! — холодно прервал Бауэр. — Вам заплатят утроенный гонорар, и вы напишете то, что нам нужно. Вы старик, а старики любят комфорт…
— Скажите, какой ценой вы заплатили за свой комфорт? — в тоне профессора прозвучал убийственный сарказм. — Как мне известно, эти картины — собственность народа. Их не могли вам продать…
Багровые пятна выступили на лице Бауэра. Глаза его округлились, и весь он стал похож на тугой, не в меру надутый мяч, который вот-вот лопнет.
В два прыжка Бауэр очутился за спиной профессора. Выстрел в затылок оборвал большую, светлую и честную жизнь профессора Квитко.
Глава вторая. Обман
Петрик и Василько сидели на порожке и накладывали в баночки ваксу собственного производства. Нужда заставила их стать уличными чистильщиками обуви, чтобы заработать на кусок хлеба.
Во двор, словно угорелый, забежал Йоська.
— Поджигают! — закричал он, отчаянно жестикулируя руками. — Чтоб я так жил, поджигают!