Тайна Высокого Замка, стр. 18
— Ой, постирать ещё так-сяк, а вот гладить! — закатывает глаза Ганнуся, словно собирается умереть на месте от страха. — Уж больно они тоненькие, эти кружева….
Мама ей объясняет, что эти кружева называются валансьен. Их делают во Франции, и стоят они очень дорого.
В подоткнутой маминой юбке, обмотав вокруг головы косички, Ганнуся кажется совсем взрослой.
— А, пропади они пропадом! — сердится Ганнуся. — Боюсь и притронуться утюгом к этим валансьенам клятым!
— Давайте убежим с этой работы, — предлагает Петрик. — А что? У дяди Тараса лучше жить, чем тут. Там есть Юлька и Франек. И во дворе гуляй сколько хочешь. А тут сиди всегда под замком…
— Дядя Тарас в том дворе уже больше не живёт, — говорит сестра.
От этого печального известия лицо Петрика тускнеет.
— А Юлька и Франек?..
— Живут ещё в гараже. Куда им деваться? — безнадёжно машет рукой Ганнуся.
Петрик долго наблюдает, как Ганнуся с лицом сосредоточенным и серьёзным растирает крахмал на воротничке, груди и манжетах белоснежной сорочки пана коммерсанта.
— Это ты чего её киселишь? — интересно Петрику знать. — Голодная она, что ли?
— Не киселю, а крахмалю.
— А зачем?
— Чтобы не было пузырей во время глажки, — объясняет сестра.
Тем временем мама, окутанная паром, с большой осторожностью погружает в горячий крахмал воротничок, грудь и манжеты, боясь, как бы не брызнуть крахмалом на другие части сорочки. Крахмал очень горяч! Обжимая его, мама то и дело опускает руку в таз с холодной водой.
— Каторжная работа, — вздыхает Дарина, обливаясь потом.
Глядя на эту кропотливую, изнурительную, «каторжную работу», Петрик опять, на этот раз уже более настойчиво, предлагает:
— Давайте убежим с этой работы…
— Шёл бы ты в комнату, — сердито говорит мама.
— Хны-ы, хочу на воздух, — робко заявляет Петрик.
— Шшш-а… — шипит Ганнуся. Она уводит Петрика в комнату и запирает его там на ключ.
Через дверь слышно, как мама с кем-то разговаривает.
Петрик перестаёт всхлипывать и прислушивается.
Так и есть, это кухарка принесла в стирку ещё один узел тонкого крахмального белья. Значит, мама и Ганнуся будут торчать в прачечной до полуночи.
Кухарка жалуется маме, что скоро прямо-таки сойдёт с ума в этом проклятом доме. Ну и ну! Оказывается, новая молоденькая служанка тоже «нечиста на руку». У пани Стожевской пропали бриллиантовые серьги. А всякий раз, когда из шкатулки в будуаре исчезает какая-нибудь драгоценная вещь, кухарка умирает от страха. Очень просто, а ну как взбредёт в голову этой молоденькой негодяйке подбросить серьги в кухаркину корзинку с вещами?
— Ах, пани Ковальчукова, — стонет кухарка. — Как я горюю, что пани хозяйка отказались взять к себе в покои вашу Ганю.
— И слава богу, что не взяли. Не место моей девочке в панских спальнях прибирать да глядеть, между нами будет сказано, на всю эту грязь да подлость…
Кто знает, сколько бы ещё Дарина с детьми могла прожить в прачечной, если бы не один злосчастный вечер, сразу изменивший всё.
В доме коммерсанта праздновали день рождения Ядвиги Стожевской. Ещё с утра Дарина и её девочка находились на кухне, помогая кухарке печь традиционный именинный пирог, торты и бисквиты, которыми кухарка завоевала в этом доме легендарную славу.
Маленький узник, задобренный куском бисквита и душистым апельсином, который тайком принесла из кухни Ганнуся, сидел на полу возле топчана и всё не решался съесть «золотое яблоко», как он окрестил апельсин, увиденный впервые в жизни.
Когда совсем стемнело, Петрик одетым лёг на топчан и сам не заметил, как уснул. Трудно сказать, сколько он проспал, но разбудил мальчика какой-то внезапный шум. И в то же мгновение Петрик увидел через окно дождь разноцветных шариков, сыпавшихся в панский сад. Это сказочно волшебное зрелище повторялось несколько раз, а потом вокруг снова стало темно, и только красивая музыка доносилась из освещённого панского дома.
Петрик больше не мог уснуть.
«Надо пособирать эти разноцветные шарики и подарить Юльке, — с волнением думает мальчик. — Франек тоже не откажется принять такой подарок… Данько-пират лопнет от зависти, если увидит такие разноцветные шарики!»
Петрик достаёт из-за шкафчика брезентовый кошель, с которым мама ходит на базар.
Через минуту, вслушиваясь в тишину за окном, маленький узник подносит к подоконнику табурет, взлезает на него и осторожно открывает окно.
Сердце стучит где-то в горле, но Петрик зажмурил глаза — и прыг!
Нет, даже не ушиб коленки… И, поднявшись с земли, он осторожно пробежал двор и остановился у кали-точки сада.
Как хорошо, что калиточка не заперта! Тяжело дыша, Петрик стоит уже в саду, где так чудесно пахнет цветами, и всё вокруг окутано тёплой полутьмой.
Но почему нигде не видно шариков?
Вдруг — голоса. Петрик так и присел за высокими гладиолусами.
— Нет, Казимеж, эта угроза не повергнет его в ужас, даже не лишит его обычного хладнокровия, — произнёс женский голос.
— Пожалуй, ты права, — ответил чей-то мужской голос, показавшийся Петрику знакомым.
И в ту же минуту мимо притаившегося мальчика по дорожке прошла Ядвига в роскошном белом длинном платье с накинутым на оголённые плечи шарфом. Её сопровождал Казимеж Войцек в чёрном смокинге с белой махровой гвоздикой в петлице.
Разумеется, из-за темноты Петрик не рассмотрел их лиц и не узнал своих былых покровителей.
Он уже хотел идти дальше, опасаясь, как бы те двое, что ушли вглубь сада, не подобрали все шарики, когда почти над самым его ухом кто-то проронил сквозь сжатые зубы:
— Конечно, это так… Никто не делается другом женщины, если может стать её любовником… О, змея!.. Какая чёрная неблагодарность!..
— А-ай! — вскрикнул Петрик, когда «кто-то» наступил ему на ногу.
— У, пся крев! — ругнулся «кто-то» и больно схватил Петрика за плечико. — Я тебе покажу, как воровать цветы!
— Прошу пана… Я не цветы… Тут разноцветные шарики насыпались… Я соберу только одну жменьку, добре?!.
— Не прикидывайся дурачком!
— Я не дурачок, я очень разумный, мама говорит, — с обидой в голосе возразил Петрик.
— А кто есть твоя матка?
— Она тут прачка.
«Кто-то» тихо пробурчал себе под нос непонятное ругательство и приказал:
— Прочь, пся крев! Прочь!
Петрик не ожидал, что разговор окончится так быстро и обидно. Он сильно потянул носом и сразу догадался, что «кто-то» уже хватил спиртного.
«А чего с пьяным разговаривать? — подумал Петрик. — Выдумывает: «воровать цветы…»
Мальчик быстро побежал по дорожке к фонтану, освещённому то синим, то малиновым, то жёлтым светом, в надежде найти там цветные шарики.
«Кто-то» большими шагами настигал Петрика.
— О, пан Стожевский! Как вы могли нас покинуть? — в один голос произнесли две нарядно одетые дамы, нежданно вынырнувшие из темноты аллеи. Петрик был спасён.
Но радость по поводу того, что «кто-то» уже не гонится за ним, сменилась досадным огорчением: ни около фонтана, ни даже около ярко освещённой электричеством беседки никаких шариков не оказалось.
Фейерверк, выманивший доверчивого Петрика в сад, стал причиной того, что утром пан Стожевский самолично явился в прачечную и приказал Дарине немедленно убираться из его дома.
— Нет, нет, нет и нет! Мне не нужны в доме воры! Ваш сын есть вор! Он воровал цветы! — орал взбешённый коммерсант. — Я не желаю больше иметь дело с полицией! Нет, нет и нет! Прочь! Прочь!
Дарина собирала свои жалкие пожитки с выражением такого отчаяния на лице, точно она стояла с детьми на осколке льдины, и их уносило течением неизвестно куда.
Глава двенадцатая. Олесь и Василько
Трудную зиму переживала Дарина с детьми. Они ютились в сырой, полутёмной подвальной каморке, рядом с большим овощным складом, откуда целыми днями слышались крикливые голоса торговок, увозивших на базар огромные плетёные корзины и мешки с товаром для продажи.