Враг мой (Авторский сборник), стр. 111

— Джетах, — говорю я Джеррибе Заммису, — в бизнесе я не смыслю, но навязчивое присвоение кораблям названий в честь погибших пилотов и затонувших судов выдает излишнюю угрюмость характера.

— Зато еще раз напоминает о необходимости страховки в таком дальнем путешествии, — отзывается Заммис. — В общем, я бы предпочел еще подождать и полететь на другом корабле, пока что не прибывшем на планету. Но окончательное решение — за дядей.

21

В имении мы застаем хаос, почти не поддающийся контролю, несмотря на все усилия Тая. Ундев Орин, Мизи Унтав и остальные слуги мечутся с этажа на этаж, из крыла в крыло, таская вещи. Добравшись до своей комнаты, я убеждаюсь, что мои пожитки уже собраны.

Я возвращаюсь в вестибюль и иду следом за Джеррибой Таем в его кабинет, где застаю Заммиса: тот оседлал дальнюю связь и диктует инструкции одновременно в несколько адресов. Тай приступает к аналогичному занятию. Дождавшись паузы, я интересуюсь, что происходит?

Сначала Тай глядит на меня так, словно не может сообразить, кто я такой и какое имею отношение ко всей этой суматохе. Потом приподнимает брови, что означает узнавание, и отвечает:

— Завтра «Эол» отбывает на Тиман. Перед погрузкой надо успеть закончить миллион дел. — И он принимается вводить в аппарат очередной номер.

— Почему такая спешка? — Я злюсь на них и на себя, потому что меня охватывает паника. — Меня никто не спрашивал, когда я бы хотел вылететь!

— Совершенно верно, — коротко отзывается Тай.

— А если я откажусь?

Тай бросает на меня спокойный взгляд.

— Откажешься — не полетишь. — Он хмурится и заключает вполголоса, чтобы не расслышал Заммис: — Язи Ро, у меня нет привычки соваться с непрошеными советами, но в твоем случае я сделаю исключение. Тебе просто необходимо изучить Талман.

После этого выговора Джерриба Тай переключает внимание на своего абонента.

Мне почему-то не терпится перекинуться словечком с человеком. Ундев Орин подсказывает на бегу, что Дэвидж у себя в пещере. Прогулка до пещеры в сгущающейся вечерней мгле меня не прельщает. Правда, раньше планета Дружба представлялась мне слишком холодной и враждебной, а теперь, когда предстоит перелет на Тиман, ее тающий лед, синие полоски в сером небе и ревущее море кажутся чем-то привычным и совершенно необходимым.

Еще раньше, обсуждая с Дэвиджем возможность следования талме Зенака Аби и полет на Тиман, я принял решение не отказываться от путешествия. Если существует шанс установить мир, то я не могу не полететь, иначе буду до конца жизни враждовать с самим собой. Вздорная реплика, адресованная Джеррибе Таю, была вызвана недовольством щепки, подхваченной потоком и неспособной повлиять на события. Но мне все равно страшно — что правда, то правда.

У входа в пещеру я слышу приятный голос, поющий на плохо знакомом мне языке. Скорее всего это японский — человечий язык, на котором изъяснялась большая часть пленных, захваченных нами после битвы в Бутаане-Жи. Язык поющего человека и его дочери.

Но мелодия, доносящаяся из пещеры, не печальна. Скорее она напоминает мне песни, которые пел Пина перед мгновениями нашей любви. Я побаиваюсь оторвать Киту Ямагата и Дэвиджа от интимного занятия, но страх пропадает, когда раздается рев Дэвиджа: «Черт!» За этим традиционным свидетельством человечьего гнева следует звон бьющейся посуды. Песня Ямагата прервана.

Войдя в пещеру, я вижу женщину, сидящую верхом на полене. На ней темно-лиловый комбинезон, закрывающий ее целиком, за исключением головы. На шее у нее золотая цепочка, на цепочке висит амулет, похожий на дракский талман. При моем появлении женщина кивает и улыбается.

В пещере черно от пламени и густого пара, в воздухе сильный химический запах. На камнях у костра установлена аккумуляторная лампа, заливающая все резким синим светом. Прежде чем мы с Ямагата успеваем обменяться приветствиями, из потемок доносится голос Дэвиджа:

— Предположим, Эша смог избавиться от всех мирских благ, но здесь не тропический рай, здесь это немыслимо! — Он появляется из провала справа от меня, демонстрируя пару почерневших и полурасплавленных башмаков. — Полюбуйтесь! Все труды Гаэзни насмарку!

— Какой же урок Гаэзни может из этого извлечь? — спрашивает Ямагата серьезным тоном, но со смеющимися глазами.

Дэвидж испепеляет ее взглядом, но тут же смягчается и садится рядом с детективом, продолжая разглядывать ботинки.

— Благонамеренность — иллюзия. Никакие усилия и намерения не способны повлиять на природу и форму настоящего и будущего. — Он невесело улыбается. — А если искренние усилия бессмысленны, то что толку убиваться и причитать?

— Люди на Амадине выражают эту мысль иначе, — подхватываю я.

— Как же? — интересуется Дэвидж.

— Хреново дело!

Оба смеются. Дэвидж поднимается и отшвыривает ботинки.

— Что ж, после предложенной Язи Ро сокращенной версии «Кода Овсинда» единственное, что остается, — найти другую пещеру. — Он указывает на закопченную стену. — Пройдут десятилетия, прежде чем здесь снова можно будет спокойно воспитывать молодежь.

Подойдя к Уиллису Дэвиджу вплотную, я задаю вопрос, волновавший меня с первой нашей встречи:

— Зачем воспитывать молодежь в пещере? Почему ты так делаешь?

Дэвидж хмурится, надевая свое пальто с капюшоном.

— Потому что усматриваю в этом смысл. Это первый смысл, который я нашел в жизни. Нет ничего важнее. — Он усмехается. — Что касается пещеры, Ро, то из всех, кого я встречал, тебе первому следовало бы понять это без объяснений. — С этими словами он устремляется к выходу.

— Я не принадлежу к твоим ученикам! — кричу я ему вслед. Кита Ямагата встает и берет меня за руку.

— Раз так, ты должен задаваться вопросом, зачем ты здесь.

— Талма! Путь к миру на Амадине. Зачем же еще? — Она задумчиво кивает.

— Разве ты и Уилл познакомились бы, если бы он не мог ничему научиться от тебя, а ты — от него? Все мы — ученики, Язи Ро, и все — учителя. — Она держит паузу, словно взвешивает слова, которые еще собирается произнести.

— Договаривай!

Она размышляет, щурится.

— Учи Талман, Ро. Возможно, на кону стоит не только мир на Амадине. — Она хлопает меня по руке. — Речь идет и о мире в твоей душе.

Мне хочется стряхнуть ее пальцы, но я не делаю этого, потому что боюсь правды ее слов. Такое тягостно выслушивать даже от драка, тем более от человека. Я смотрю на золотой амулет у нее на шее и вижу, что это талман со странной эмблемой в виде дракона. Я видел такую в сражении при Бутаане-Жи: то была татуировка на спине одного из погибших защитников цитадели. Я наблюдал, как солдат Маведах вырезает лоскут кожи убитого, чтобы превратить татуировку в трофей, и ровным счетом ничего не чувствовал...

Кита Ямагата еще раз улыбается мне и тоже надевает пальто.

— Ямагата... — обращаюсь я к ней.

— Кита, — поправляет она. — У людей имя ставится на первое место. — Ее улыбка становится еще шире. — Но не у всех землян это так: например, у моего народа сначала принято называть фамилию. Поэтому на самом деле я Ямагата Кита.

— Пусть будет Кита. Ты что, знаешь Талман?

— Мать с отцом отдали меня на воспитание в земной Талман-ковах. — Она продолжает застегивать пальто.

Древние мифы и уроки загадочного прошлого не производят на Амадине никакого впечатления. Единственный на Амадине, кто заучил Талман, о котором мне известно, — Зенак Аби, а это изменник, беглец, разбойник. И между прочим, единственное встреченное мной на Амадине счастливое существо... Как ни странно, Аби тоже живет — если он все еще жив — в пещере.

— Как ты считаешь, Кита, в чем заключается намек Дэвиджа насчет смысла пещеры?

— Ответ не так важен, как то, что ты познаешь в поисках ответа. — Она обводит рукой пещеру. — Ответы здесь. — Она дотрагивается кончиками пальцев до моей головы. — И здесь.

После ее ухода я вглядываюсь в закопченные стены, остатки сидений, лежанки, дрова, залитые расплавленной взрывчаткой. Вижу грубо сработанную глиняную посуду, обожженную докрасна, вырезанные из древесины столовые приборы и кухонную утварь. Ветки с одеялами, из которых состояла кровать Дэвиджа, превращены в золу, зато спальное место Гаэзни почти не пострадало, только покрывало засыпано пеплом.