Время освежающего дождя, стр. 67
Чавчавадзе, напротив, советовал царю пока не печалиться о вере. Доброжелательно кивнув Арсению, князь поздравил его со счастливой удачей владеть Цинандали, расположенной вблизи рубежа Шамхалата. Разбойникам не надоедает скатываться на Алазанскую долину и опустошать его, Чавчавадзе, владение.
Оказалось, и Джандиери и Вачнадзе тоже думали о диких шамхальцах, разоряющих не только их, но и соседей. Необходимо незамедлительно просить Саакадзе помочь расправиться с собаками шаха, как он расправился с Двалети.
Чавчавадзе поддержал советников, ибо разгром Шамхалата даст возможность Кахети приблизиться к берегам каспийским и твердо стать на торговом пути между Русией и Ираном.
Теймураз молчал. Он думал об одном: сперва вернуть престол, а уже потом беспокоиться о том, с кем заключать союз.
Лишь на другой день Дато пригласили к царю – выслушать то, что Моурави не доверил пергаменту. На простой куладже Дато сверкал маленький павлин, напоминая о взятии Кандагара. Цаги из черного сафьяна украшали золотые кисти. Строгостью одежды Дато подчеркивал важность своей миссии.
Он только слегка коснулся широких замыслов Саакадзе, вскользь упомянул о постоянном войске в шестьдесят тысяч сабель, о предстоящем большом посольстве в Стамбул, об оживленной торговле на новых караванных путях и незаметно перешел к делам Кахети. Дато настаивал на немедленном выезде советников в Кахети для переговоров с князьями. И народ необходимо подготовить к предстоящим государственным событиям. Так же считал необходимым выехать архимандриту Арсению к католикосу – пусть отвезет от царя Теймураза жалобу на пренебрежение церкви к богоравному Теймуразу, который не собирается вековать на чужбине.
Потом на тбилисский майдан пусть отправится азнаур Лома и закупит для цариц парчу и атлас… Щедро расплачиваясь, он должен шепнуть купцам, что царь Теймураз в большом почете в Стамбуле, но благополучие грузин он, как всегда, ставит превыше всего, радуется возрождению Картли и повелел по воскресеньям служить молебен о здравии Великого Моурави. Пусть чаще заглядывает в духаны азнаур Лома и не скупится на угощение и разговор. Как ручьи с весенних гор, должно зажурчать восхищение царем Теймуразом.
Приятно изумленные кахетинцы все сильнее проникались верой в успех замышленного.
После вечерней еды Дато долго беседовал с Чавчавадзе, поражая опытного царедворца умом, блеском речи и знанием дел царства. Задуманное потребует значительного расхода, поэтому Дато, отодвинув на каменном столе чернильницы, положил перед растроганным князем два тугих кисета и пообещал в следующий приезд доставить хурджини с монетами большого веса – на общее святое дело.
Послание Великому Моурави царь Теймураз писал сам. В нем не звучали шаири, оно было насыщено признательностью и клятвенным заверением все дела объединенного Кахетино-Картлийского царства решать совместно, ибо царь Теймураз думает как раз так, как думает Великий Моурави.
На прощальную еду пожаловали царица и царевна. Теймураз был необычайно задумчив. Он уже чувствовал на своей голове венец, который давил его тяжестью забот о царстве.
Наоборот, князья и пастыри были искренне веселы и красноречивы. Всем полюбились красивый и умный Дато и простодушный Гиви. О новой встрече думали с удовольствием…
Едва зеленоватый полумесяц показался над скалистыми отрогами ущелья, «барсы» бесшумно выскользнули из ворот Гонио, свернули за проводниками вправо от тропы и скрылись в непроходимой чаще…
Днем позже в Кахети выехали Вачнадзе, Джандиери и архиепископ Феодосий. А еще днем позже – архимандрит Арсений и азнаур Лома – в Тбилиси.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Тяжелый атласный архалук давил Вардана, из-под высокой остроконечной папахи щедро лился пот, тугой бешмет, как мокрая простыня, прилипал к телу. Тени пожелтели от жгучего солнца. Таруги – новый базарный смотритель – уверял, что на раскаленных камнях можно жарить барашка. Листья на деревьях, серые от пыли, скрутились, как свитки, и Кура в полудреме едва покачивала навтики – бурдючные плоты. У городских ворот изнывала стража.
Но Вардан и не мыслил облачиться в летнюю легкую одежду: мелик тбилисских купцов должен внушать уважение не только делами, но и своим величественным видом.
Новшества, введенные меликом Варданом, несколько удивили купцов. На южной линии большой каменной площадки, где в дни предпраздничных базаров размещалось до тысячи коней, Вардан приказал освободить две обширные лавки, окрасить их стены голубой краской, вдоль потолка навести серебром греческие орнаменты. Слева от входа тянулась узкая длинная тахта, покрытая паласом. По другую сторону установили удобный прилавок. На полированной желтой стойке лежали образцы разноцветных тканей, доска с мелом для высчитывания батманов, кип, вьюков, куски пергамента для записи пошлин, замысловатая чернильница, отделанная медью, подставка для гусиных перьев и песочница.
За прилавком стоял высокий стул с византийской спинкой. «Трон!» – подсмеивался Даутбек. Вокруг прилавка чинно выстроились шестиугольные, арабской формы табуреты, тоже желтого цвета. Позади стула на стене красовалась надпись:
В глубине, на низенькой скамье расставлены чаши и глиняные кувшины с водой, обернутые для прохлады мокрым холстом.
Когда Саакадзе впервые вошел в помещение мелика и увидел восседающего на «троне» Вардана, а вокруг прилавка малых и больших купцов, он понял: торговля в верных руках. Оказывая уважение званию мелика, Моурави не согласился сесть на почетное место и опустился на табурет рядом с пожилым купцом. И, словно не замечая быстрого обмена многозначительными взглядами и довольных прицокиваний, сразу приступил к делу.
Говорили о предстоящей посылке каравана в Эрзурум.
Трудно сказать, как ухитрился Вардан собрать у купцов товар, но он решил сразу блеснуть богатством тбилисского майдана.
Семь дней бирючи-глашатаи оповещали тбилисцев о намерении мелика закупить в Турции для горожан все им необходимое. Пусть немедленно придут в голубое помещение и выскажут свои желания… Высокочтимая княгиня Цицишвили повелела привезти малиновую парчу, затканную бисерными цветами. Прекрасная княжна Липарит благосклонно заказала атлас с золотыми узорами. Князь Джавахишвили пожелал иметь седла из зеленого сафьяна.
Бирючи выкрикивали имена знатных заказчиков, к которым заранее Вардан направил купцов с предложениями.
Горожанки спешили выразить свои пожелания, тем более монеты вперед не надо давать, а не придется товар по сердцу – можно и отказаться. Эта суета создавала на майдане праздничное оживление.
К каравану мелика присоединили десять царских верблюдов и нагрузили их закупленными у амкаров изделиями: чеканными поясами, кольцами, серьгами, браслетами, монистами и другими женскими украшениями. Весь этот легкий товар Саакадзе велел обменять на клинки для дружинников.
С утра в помещении мелика стоял торговый гул, скрипел мел на грифельной доске, высчитывали сбор с базарных весов, пошлину за причал плотов, сбор с дров, ввозимых через Дигомские и Речные ворота.
Вардану помогали его сыновья.
Заслышав звон колокольчиков и ворчанье верблюдов, Вардан откладывал гусиное перо, важно выходил на площадь встречать прибывшие из Имерети, или Борчало, или Ганджи караваны. И тогда, положив руку на кожаный пояс с серебряными шишками, он чувствовал себя как полководец, осматривающий свое войско.
Но сегодня с зари гудит зурна, у Дигомских ворот давка: толпы тбилисцев высыпали поглазеть на купцов и амкаров, с пляской и вином провожающих первый караван в Турцию. На переднем верблюде, украшенном высокими белыми мохнатыми перьями, важно восседает караван-баши Дарчо, сын Вардана. За ним на откормленных кобылах едут пять опытных купцов. Двадцать пять погонщиков покачиваются на тюках. По бокам следуют с метательными копьями караван-хранители. За последним верблюдом тянется легкоконная охрана.