Пробуждение барса, стр. 47

— Сколько прикажешь, господин, разве месепе смеет отказываться?

Георгий рассмеялся.

— Сегодня ты в первый раз выиграл своей покорностью. Видел еду в черной комнате? Все унеси домой. За один раз не перетащишь, второй раз приходи… И чтоб я больше не видел, отец, соседское добро у нас, — вдруг накинулся он на отца. — Так разве должен начинать владетель Носте?

— Стыдно, Шио, — подхватил Папуна, — очень стыдно… Иди, Эрасти, исполни приказание господина. Постой, возьми моего коня и хурджини. Завтра приходи. А мать пусть домой идет, если сестра больная, дома работать некому… Другую женщину, здоровую приведи… Не терплю, когда шашлык слезами пахнет. Завтра на коне вернешься, смотри, на ночь корму не забудь дать…

Мальчик, слегка пошатываясь от вина и радости, направился к дому. Маро, улыбаясь сыну, поспешила за ним.

— Значит опять голодные будем сидеть? Какой ты господин, если у тебя — пустой дом и презренный месепе к себе тащит лучшую еду? Думаешь, спасибо тебе скажут? Много о нас думали? Обгорелой палки никто не дал. Смотри, какой амбар у надсмотрщика, у сборщика, а ты, владетель Носте, с пустыми подвалами… Над кем люди смеяться будут, не знаю… Думал, к старости бог счастье послал, — заплакал вдруг Шио.

— Не плачь, отец, я погорячился… От надсмотрщика и сборщика награбленное заберем, а соседей не трогай. Все тебе доставлю: дом высокий построим, ковры из Тбилиси привезем, работать больше не будешь. Людей много, накормим, с удовольствием у нас останутся… Эх, отец, хочу, чтобы кругом все смеялось.

— Сын мой, гзири, нацвали и старший сборщик идут, — запыхавшись, проговорила Маро.

Шио по привычке вскочил, одергивая одежду.

— Садись, отец, пусть сюда придут. Не уходи, Папуна, послушаем, зачем пожаловали.

Гзири, нацвали и старший сборщик, кланяясь, бегло оглядели стол.

— Садитесь! — не вставая, сказал Георгий. — По делу пришли или в гости?

— Как пожелаешь, батоно, — процедил гзири.

— Если по делу — говорите.

— Как дальше будем? — спросил сборщик. — Теперь мы твои мсахури. Почти все в Тбилиси отправили, а зима длинная. Конечно, если бы знали о царской милости, задержали бы отправку.

— Неудобно тебе здесь. Пока новый дом выстроишь, возьми мой, я временно к Кавтарадзе перейду, сегодня приглашал, — сладко пропел нацвали.

— Спасибо, пока здесь поживу… Значит, все в Тбилиси отправили?

— Все, Георгий.

— А почему месепе от голода шатаются?

— Они всегда, батоно, шатаются, сколько ни давай — мало! Разве ты раньше не замечал?

— Хорошо замечал.

— Но, батоно, сколько стариков, сосчитать страшно, даром хлеба кушают… На всех долю даем.

— А старики мсахури… воздухом живут или долю месепе получают? — вспылил Папуна.

— Как можно нас с презренными месепе сравнивать! — обиделся нацвали.

— Постой, Папуна… Что же ты предлагаешь, ведь надо зиму народ кормить?

— Можно, батоно, сорок месепе продать. Управляющий Магаладзе хорошую цену давал, десять девушек для работы на шелк им нужны, тридцать парней. Можно подкормить месепе дней десять — пятнадцать, еще дороже возьмем.

— А сколько мсахури за месепе можно получить?

— За десять месепе одного мсахури, — с гордостью ответил гзири.

— Хорошо, выбери четырех мсахури и продай Магаладзе, — спокойно проговорил Георгий. Пришедшие опешили.

— Шутишь, батоно, зачем продавать мсахури, когда нужны месепе?.. Можно, конечно, не продавать месепе, но чем кормить будем?

— Чем до сих пор кормили?

— До сих пор царство кормило. Трудно тебе, батоно, сразу такое хозяйство поднять…

— Почему трудно? — перебил сборщик. — Можно еще раз обложить податью Носте. Я с Шио говорил, твоего слова ждем, весь дом наполним. Если с каждого дома по две овцы взять, корову, буйвола, долю хлеба уменьшить…

— Пока ничего не делайте, подумаю два дня.

Георгий встал, давая понять, что разговор окончен.

На улице нацвали, гзири и сборщик дали волю накипевшему гневу. Долго плевались. У нацвали брезгливо свисала нижняя губа.

— Не только покушать — по чашке вина не поднес, будто не грузин.

Гзири с ненавистью посмотрел на нацвали.

— О чем говорить? Сейчас видно — из нищих, мсахури знал бы, как обращаться.

Обсудив положение, они повеселели и, обогнув церковь, постучали в двери священника.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

К Георгию почти вернулось хорошее настроение. Он целый день не выходил, втайне поджидая «барсов».

— Мириан, Нико и Бакур пришли, поговори, Георгий. Люди не понимают, что устал, скажут, от богатства гордый. Поговори, мой сын.

Георгий безнадежно махнул рукой, встал и пошел навстречу трем старикам. Еще издали, сняв папахи, они униженно пригибались.

Георгий нахмурился: кланяются — боятся.

Налитые чаши старики приняли от Георгия с благоговением.

— Тысяча пожеланий доброму господину.

Застенчиво вытерли губы, робко топтались на месте. Георгий с трудом уговорил их сесть. Видимо, не в гости пришли ностевцы, если землю лбом топчут.

— Ты теперь большой человек, наверно, в восемнадцатый день луны родился, от тебя зависим, все твои.

— Мы понимаем, владетель Носте должен хорошо жить.

— Вы понимаете, а я ничего не понимаю. Что вам всем нужно?

— По совести владей, Георгий. Конечно, от родителей, друзей тебе неудобно брать, а почему мы должны отвечать?

— Но разве я от вас что-нибудь отбираю?

— Только приехал… Сборщик говорит, будешь брать, дом тебе надо азнаурский держать… Вот Петре первый богач, у него ничего не возьмешь, а у меня возьмешь… От сборщика прятать трудно было, все ж прятали, а от тебя ничего не спрячешь, хорошо дорогу знаешь.

— Хотим по справедливости… Выбраны мы от деревни, хотим по справедливости… У деда Димитрия возьми, у отца Ростома тоже возьми…

— Я ни у кого брать не хочу, идите домой.

— Первый день не возьмешь, через месяц все отнимешь. Знаем мы… Много кругом азнауров, все так делают, а ты, Георгий, тоже должен так делать… Носте получил…

— Носте получил, чтобы друзей грабить?

— Друзей не хочешь, а нас можно? Друзья твои сами азнаурами стали, а родители за спины сыновей прячутся, почему мы должны отвечать? По совести бери, Георгий, мы все работаем… По совести, просим.

Мириан, Нико и Бакур встали, низко пригнули головы.

Георгий вскочил.

— Идите, говорю, я ни у кого ничего не возьму.

— Выбранные мы, Георгий, от всего Носте выбраны; пока не скажешь, сколько брать будешь, не уйдем.

Взбешенный Георгий бросился в дом. Свернувшись на тахте, тихо всхлипывала Тэкле.

— Мой большой брат. Хочу тоже быть богатой азнауркой, буду каждый день ленту менять. В воскресенье надену красную… У меня много лент, даже на постный день есть, коричневая.

Георгий улыбнулся и прижал к себе Тэкле.

Из глубины сада неслись брань Папуна, скрипучий голос отца и плаксивое причитание стариков. Георгий схватился за голову — так продолжаться не может, надо обдумать, решить.

— Пока Георгий не скажет, сколько брать будет, не уйдем. Выборные мы…

Георгий выскочил из дома. Метнулась в сторону сорванная дверь. Грохнул плетень, и конь помчался через Носте. Брызгами разлетелся Ностурский брод, скатилась вниз глухая тропа, ветер рвал гриву, раскаленные подковы стучали о камни. Прозвенели слова Арчила, оранжевой птицей взлетела царская грамота… Почему разбежались друзья, прячутся соседи? Мсахури предлагают грабить. Все боятся, дрожат, умоляют…

Свистнул арапник.

Конь бешено мчится через ущелья, камни, реки, не поспевая за бушующими мыслями…

Сквозь расселины гор уползало мутное солнце. Гордый джейран застыл на остром выступе, падали прохладные тени. Ровнее билось сердце. Тише и тише стучали копыта. Вдали маячили всадники — «Дружина барсов». Рука сжала поводья. Он свернул с дороги, точно костлявыми пальцами горло сжал смрад отбросов шерсти. Поднялся в гору и неожиданно въехал в поселок месепе. Приплюснутые, грязные жилища угрюмо молчали. Прел неубранный навоз.