Жара и лихорадка, стр. 48
Что же произошло на самом деле? Почему герой в мгновение ока превратился в злодея?
После первой мировой войны тиф собрал огромный урожай среди голодных, бездомных людей. После второй мировой войны, несмотря на массовые переселения народов, голод и чудовищную тесноту, от тифа удалось уберечь миллионы людей. Газеты тех лет пестрят фотографиями истощенных, оборванных людей, которые стоически позволяют себя обсыпать порошком ДДТ. В борьбе против тифа такая защита оказалась очень эффективной.
Порошок был прекрасным оружием в борьбе с малярией. Главный злодей — комариха, насосавшись крови, садится передохнуть на стену, обработанную порошком ДДТ, и эта минута отдыха становится для нее последней.
Таковы факты. И поэтому, как бы это ни выглядело кощунственным, следует все же сказать несколько слов и в защиту ДДТ, даже рискуя вызвать благородный гнев защитников окружающей среды. Предъявляя счет ДДТ, надо помнить, что порошок спас жизнь 500 миллионам человек, которые могли умереть от малярии; добавим к этой цифре еще и спасенных от тифа, чумы, африканской сонной болезни и многих других. Ученый из Базеля заслужил признательность человечества. Много ли найдется препаратов, которым человек так благодарен?
Грех ДДТ заключается в том, что после применения он не теряет своих химических свойств. Я не буду повторять истерические высказывания в отношении опасности ДДТ. Опасность действительно существует. Не берусь анализировать это явление. Первыми забили тревогу любители птиц.
Они заметили, что в некоторых районах почти полностью исчезли отдельные виды соколов и орлов, и утверждают, что вследствие сложных процессов в связи с присутствием ДДТ в корме птиц яичная скорлупа настолько истончилась, что птенцы погибают.
Однако вернемся к малярии. За прошедшие четверть века сделано очень много: около 80 процентов населения, жившего под постоянной угрозой заболеть малярной, может быть спокойно. Особенно заметные сдвиги отмечены в Шри Ланке. В результате систематического применения ДДТ из 2,8 миллиона случаев заболеваний малярией в 1946 году число их в 1961 году снизилось до 110 тысяч. Число же смертных случаев за тот же период упало с 12 тысяч 587 до нуля!
Во время проведения массовой акции по борьбе с малярией 200 тысяч человек работали с ДДТ. Ни они сами, ни миллионы людей, жилье которых обрабатывалось порошком, не пострадали от его токсического действия. Мне сдается, что ДДТ мог бы быть рыцарем без страха и упрека, если бы его взяли на вооружение в борьбе за здоровье человека.
ДДТ применили и в сельском хозяйстве; им уничтожали вредителей тех плодов и овощей, которые любим мы, люди. С помощью ДДТ повели борьбу с вредителями леса. В отдельные годы промышленность выбрасывала на мировой рынок до 400 тысяч тонн ДДТ. Теперь его выпускают вдвое меньше; около 15 процентов порошка идет на медицинские цели. Следует добавить, что в борьбе против малярии на один гектар ДДТ применяется в двести раз меньше, чем при защите хлопчатника. Всемирная организация здравоохранения не рекомендует рассеивать ДДТ с самолетов или сбрасывать его в озера.
Когда ДДТ нашли в теле пресноводных рыб, немногочисленные голоса выступавших против порошка превратились в могучий хор. ДДТ оказался удобной мишенью для нападения. Три буквы, бывшие когда-то вестником надежды, превратились в синоним зла. Раздались голоса, приписывающие порошку канцерогенные свойства, угрозу для развития будущих поколений. Кое-где дошло до категорического запрещения применять ДДТ.
Всемирная организация здравоохранения придерживается того мнения, что серьезных доказательств канцерогенности ДДТ нет, ВОЗ предупреждает от преждевременных выводов, полученных после проведенных опытов на крысах (им давали большую дозу ДДТ). Тем же, кто уверяет, что ДДТ — бомба замедленного действия, эксперты из Женевы отвечают, что сегодня было бы разумнее использовать ДДТ, чем поддаваться мнимой угрозе. Они прямо говорят о возможных «катастрофических последствиях» довольно опрометчивого отказа от ДДТ, пока нет других, дешевых и безопасных средств.
Пример Шри Ланки настораживает. В 1963 году в Шри Ланке эпидемий малярии практически не было. Однако в силу разных обстоятельств там преждевременно отказались от применения ДДТ, и малярийный комар перешел в наступление, остановить которое оказалось невозможным. В 1968–1969 годах в Шри Ланке заболели более двух миллионов человек, причем процент смертности был очень высок. Не ДДТ убил их, и страдали они не от устойчивости насекомых. Они просто заболевали и умирали, отказавшись от ДДТ. Это был дорогостоящий урок.
У истории малярии есть свои этапы. От возникновения человечества до открытия хинина, от хинина до открытия паразита, виновника болезни. Но, возможно, именно ДДТ поставит последнюю точку под сообщениями о взлетах и падениях малярии. Никто уж теперь не установит, какими путями шла малярия к своему триумфу, но ее падение началось на наших глазах. Глава «Малярия завтра» никогда написана не будет.
О чем ты думаешь?
— Восточная медицина — для восточного человека, — сказал мне один врач, когда я спросил его о традиционной китайской медицине.
— Увидеть — значит поверить. Поезжай, посмотри, — ответил другой врач, поклонник этой медицины.
Профессор Чен сразу же согласился встретиться с журналистом и даже предоставил ему право самому назначить время встречи. Это большая любезность со стороны известного врача, приема у которого больные ждут по неделям.
Департамент здравоохранения находится в Гонконге на острове Виктория. У меня состоялась там непродолжительная беседа, а затем на пароме я перебрался в Цзюлун и отправился по указанному адресу.
Ах, как хотелось бы написать сенсационный репортаж о том, как в одном из городских закоулков живет угрюмый старец, как после условленного стука в доме открываются двери и в полной темноте старец поверяет мне некоторые из своих тщательно охраняемых секретов…
Профессор Чен, однако, не очень-то подходит под образ, который может быть создан воображением любителей острых ощущений. Доктор Чен принимает больных в доме на улице Натан-Роуд. В настежь открытые окна доносится не смолкающий ни днем ни ночью уличный шум.
Я прохожу через просторную приемную, в которой ждут больше десятка человек, и оказываюсь в небольшом кабинете. Профессор прерывает осмотр больного и сердечно приветствует меня. Это мужчина средних лет, одетый в европейский костюм. Он не знает английского, да и вообще никакого другого языка, кроме китайского. В кабинете присутствует переводчик. Профессор предлагает провести с ним всю вторую половину дня, посмотреть все, что я захочу, и спрашивать обо всем, что мне будет непонятно.
Один больной быстро сменяет другого: входят пожилые люди, женщины с маленькими детьми, мужчины в расцвете сил… Повторяется одна и та же картина: больной входит, тихо рассказывает врачу о своих недугах. Тот слушает очень внимательно, но на больного не смотрит; потом щупает суставы, слушает пульс и громко диктует ассистентке диагноз и курс лечения. Та с молниеносной быстротой рисует какие-то знаки на маленьком листке бумаги, который одновременно представляет собой и рецепт на лекарство. Больной оставляет гонорар и выходит.
В приемной уже ждут двое мужчин — они берут у больного рецепт и в его присутствии готовят лекарство. В стеклянных банках находятся целебные травы и другие снадобья, которые нам могут показаться более чем странными, но действие их проверено тысячелетиями. Вот порошок из оленьих рогов: он должен помочь немолодому мужчине, у которого молодая жена… А вот порошок из жабьей кожи; любой химик скажет вам, что в ней много адреналина и буфагины, т. е. прекрасных лекарств против некоторых болезней. Фармацевты в мгновение подсчитывают на счетах нужные дозы. Звуки костяшек — единственный шум, нарушающий тишину приемной. Потом они тщательно отвешивают разных кореньев, сушеных трав, ягод и бог знает чего еще — и больной получает лекарство.