Жара и лихорадка, стр. 27
Эта отрасль — исследования. Мне придется привести несколько цифр, иначе мой рассказ не будет понятен. В Швейцарии говорят, что фармакологическая промышленность — самый крупный работодатель для людей с высшим образованием. В этой отрасли на каждую тысячу работающих приходится 156 человек с высшим образованием, в то время как во всей химической промышленности на каждую тысячу приходится 48, а в целом для швейцарской промышленности эта пропорция выражается в соотношении 1000:8.
Почему в фармацевтике такая концентрация научных работников? По словам моих собеседников из Базеля, ученому, чтобы найти новое лекарство, надо затратить на исследования 58 тысяч часов, или 19 лет жизни. Группе ученых, работающих в современных условиях, при известной доле везения, нужно от 3 до 6 лет. Для получения нового лекарства надо исследовать в среднем 5 тысяч различных веществ. Для получения одного антибиотика ученые сделали 100 тысяч проб! Невероятно! А когда в 1928 году Флеминг открыл пенициллин, считалось, что последний не найдет себе применения в качестве лекарства; тогда его промышленное производство не представлялось возможным, и люди ждали почти двадцать лет.
На одном базельском фармацевтическом заводе 17 процентов всего работающего персонала занимается контролем качества выпускаемых лекарств. Есть такие лекарства, контроль которых требует тысячи проб! Но это хорошо, что лекарству на пути к больному надо пройти через такой жесткий контроль! Опять-таки сравнительно недавно ученые выяснили, что некоторые старинные лекарства были невероятно сложны по своему составу. Во французской фармакопее 1837 года описано лекарство, состоящее из 71 компонента… Знаменитый американский врач и философ Оливер Уинделл Холмс писал в 1860 году: «Я глубоко убежден, что, если бы можно было выбросить в море все употребляемые ныне лекарства, человечество бы от этого только выиграло, но, правда, подохли бы рыбы…» Однако в настоящее время ученые работают над препаратом, от которого дохли бы не рыбы, а смертоносные улитки. Время торопит, ждут триста миллионов пациентов!
Пятнадцать минут отдыха, пятнадцать минут размышлений
Все, о чем я писал до сих пор, вряд ли можно назвать развлекательным чтивом. Не правда ли? Мне думается, что сейчас самое время сделать пятнадцатиминутный перерыв и рассказать вам о своих «заметках на полях», рассказать о вопросах второстепенных. А вдруг и среди неглавного найдется что-нибудь серьезное? Как мне подсказывает мой журналистский опыт, какой бы страшной ни была трагедия, она не может убить человеческую улыбку… Кроме того, я всегда верил, что самые сложные и запутанные вопросы можно изложить лаконично. Нет скучных тем, есть скучные писатели… Итак, я выключаю магнитофон, откладываю в сторону исписанные карточки и просто так, на память, рассказываю несколько забавных историй.
В столице Малайзии — Кучинге (северная часть острова Калимантан), огромные плакаты рекламируют верное средство, чтобы… потолстеть. Когда европейки и американки активно худеют, когда крупнейшие фармацевтические концерны и скромные анонимные общества сколачивают состояния на выпуске средств, «гарантирующих» похудание, словом, когда европейки и американки интенсивно голодают (что не всегда полезно), здесь — желательна полнота. Смуглолицые, стройные, как цветок, малайки, изящные китаянки покупают в аптеках и уличных лавчонках различные препараты, которые выбрасывают на рынок конкуренты, так как хотят поправиться.
«Почему ты должна быть худой?» — вопят газетные рекламы. И женщины делают все лишь бы только потолстеть! А это свидетельствует о том, что традиции умирают медленно: хозяин малайского гарема или богатый китаец, покупая себе каждый год новую невольницу, предпочитал полных женщин. В этом проявлялся своего рода снобизм, поскольку полнота женщин говорила о зажиточности ее господина и властелина. Продаваемые из-под полы «Руководства для новобрачных» (что-то вроде китайских эротических комиксов) всегда изображают невесту… толстой.
В этой своей поездке я всегда останавливался в отелях, в заранее забронированном для меня номере. Так как это делала Всемирная организация здравоохранения (под письмами или телеграммами стояла ее подпись), то, естественно, прислуга в отелях величала меня «доктором». Уж как я ни пытался объяснить, что я лишь пишу, а не лечу, что во Всемирной организации здравоохранения служат не только врачи, но и санитарные инженеры, и специалисты по питанию, и разные другие специалисты, что…
Все было напрасно! Чем дольше я объяснял, тем вежливей и понимающей становилась улыбка собеседника. Я довольно быстро понял, в чем тут дело: распространился слух, будто я — известный врач, который ради спокойствия путешествует инкогнито… В Корате я около получаса внушал, что я не доктор, не лечу, и вроде бы мне поверили, но когда я вечером вернулся в отель, то в списке гостей против моей фамилии было старательно зачеркнуто «д-р» и написано «проф.».
И я… сдался. Делать нечего, чему быть, того не миновать. Я больше не тратил время на бесплодные дискуссии. Тем более, не я один побывал в подобной ситуации. Вот что мне рассказал господин Мишель Бови, симпатичный швейцарец из кантона Во, который руководит в Маниле службой информации ВОЗ для западной части Тихого океана. Несколько лет тому назад ему пришлось лететь из Конго; не успел самолет подняться в воздух, как бельгийская стюардесса пригласила швейцарца в кабину к пилоту, чем он был немало удивлен. Пилот начал угощать его разными заморскими напитками и при этом жаловаться, что у него стреляет в левом боку, когда он поворачивается на правый бок, м наоборот.
— Что бы вы сделали на моем месте? — обратился пилот к швейцарцу.
— Пошел бы к врачу, — невозмутимо ответил тот. (Надо ли говорить, что в списке пассажиров он фигурировал как служащий Всемирной организации здравоохранения.)
Пришла и моя очередь давать врачебные советы. Но не в самолете, а в… лифте. Это было в Гонконге. Лифтер-китаец в первый же день показал мне свои чирии на шее и, просительно улыбаясь, попросил у меня совета. Это были обыкновенные чирии, я видал в своей жизни и пострашнее. Я начал было ему объяснять, что я не врач, а писатель, что я… ну, и так далее. В Гонконге нормированного дня нет и в помине. Мой знакомый лифтер поднимал меня на девятый этаж и днем и ночью, и его редко кто-нибудь заменял. И всегда он показывал мне свои чирии и спрашивал совета…
Скандал разразился на четвертый день. Впервые в истории отеля не гость дал лифтеру чаевые, а лифтер гостю! Это случилось поздно вечером. На глазах изумленных свидетелей — лифтер совал мне деньги!
В этом городе, где все покупается и все продается, измученный чириями китаец, видимо, решил, что скорее всего я не хочу дать совета даром. Я же, осатаневший не столько от вида чириев, сколько от разговора о них, сказал в конце концов:
— Помажь ты себе шею тигровой мазью, приятель, и отстань от меня…
Тигровая мазь — это китайская панацея от всех бед, ее производители уверяют, что она эффективна от доброй дюжины недомоганий. Когда в Гонконге я однажды оказался в роскошном доме одного фабриканта, то подумал, что кому-кому, а ему-то тигровая мазь помогла!.. Она несложна по своему составу, наверняка безвредна, иногда действительно помогает, особенно от укусов комаров. А в общем-то, в таких случаях мне всегда вспоминается старый анекдот о враче, вызванном к бедной старушке, в которой жизнь уже едва теплилась. Врач осмотрел ее и велел срочно послать за шпротами.
— Разве ей это поможет? — спросил сын умирающей.
— Поможет, не поможет, а пусть старушка перед смертью полакомится шпротами, — ответил с философским спокойствием врач.