Леди удачи, стр. 31

— Очень просто. Высадились, пошли на штурм, попали в окружение. Уйти не удалось, вот и угодили за оказание сопротивления в камеру для особо опасных.

— Ух ты, черт! — искренне восхитился Суорд. — Ксав, какая честь! Мы-то, получается, тоже особо опасные. Приятно!

— Это точно. Люблю, когда ценят по заслугам. Жаль, нож забрали, а то бы они настоящего Джека-Потрошителя увидели. Эх, если здесь меня не успокоят навечно, я буду не я, коли его не отберу!

— Не зарывайся, горячая голова! — Блад стал серьезным. — Это тебе не Тортуга!

— Кстати, — поинтересовался Артур, — они знают, кого поймали?

— Похоже, нет. На всякий случай лучше скрывать, кто мы на самом деле.

— Я не Ксавье Куто! — заскулил Ксав. — Я бедный нищий, который случайно забрел в гущу битвы. Отпустите меня, благородный дон… о-хо-хо-ооо…

— Артур Суорд? Первый раз слышу! — в тон другу продолжил Артур. — Что вы?! Я всего лишь бедный разорившийся дворянин. Всё, что у меня было, — это шпага, а теперь и ее нет. Какая драка? Упаси Бог! Я отчаянный пацифист. Меня тошнит от одного вида крови.

— Какой блат? — продолжал далее Куто. — У меня с детства ни родных, ни близких…

— Вол… чего? — протянул Суорд. — Месье, вы пользуетесь тем, что я плохо говорю на вашем языке, и ругаетесь. Не надо, месье! Войдите в мое положение. Я человек горячий, хоть и дремучий.

Все вновь захохотали. Дернувшийся снова тюремщик пробормотал что-то насчет чокнутой компании, для которой скоро наступит веселая жизнь.

— Или се ля вы, или се ля вас! [54] — глубокомысленно изрек Артур в ответ на эту тираду.

На следующее утро их по одному начали изымать из камеры и возвращать с легкими телесными повреждениями.

Увидев физиономию Ксава, украшенную прелестным серо-буро-малиновым фингалом, вовсю расцветавшим на месте правого глаза, Волверстон рывком поднялся, но, напоровшись на умоляющий взгляд Куто, только гневно отвернулся. Артуру не хватило каких-нибудь полутора метров, чтобы закончить безупречную мертвую петлю, и он, вписавшись в стену, выдал порцию военно-морской колоратуры.

— Так, братцы! — с трудом выговорил он разбитыми губами. — Предположение подтвердилось — они не знают, кого взяли. Мы молчим, как столбы дорожные, чего и вам советуем.

Когда вернули Волверстона, Ксавье посмотрел на него соболезнующим и нежным взором, который при переводе в аудиоряд принял бы вид, весьма характерный для романтической литературы: «Что они с тобой сделали!». На что Нэд ответил сердитым взглядом, означавшим: «Ты на свою рожу посмотри, прежде чем меня жалеть!». Ксав, отвернувшись, прыснул в кулак.

С Бладом беседовали долго, но наконец явился и он, «изрядно ощипанный, но не побежденный», как хором заявили Артур и Ксав. Вытирая кровь со щеки, Питер иронично улыбнулся:

— Немного поговорили, хотя и безрезультатно, — и огляделся, — Умыться бы!

— На сегодня разминка окончена. Переходим к водным процедурам! — голосом теледиктора продолжил Суорд.

Волверстон, как всегда, первый загоготал, отчего в окошке камеры джинном из бутылки возникла физиономия стражника.

— Погодите! — пригрозил нервный караульный. — Скоро похохочете. Не хотел бы я быть на вашем месте.

И окошко с грохотом захлопнулось.

Утром Артур открыл глаза и ужаснулся — Ксав и Нэд мирно дрыхли в обнимку. Суорд быстро глянул на Блада. Тот еще спал. Артур тихо подкрался к влюбленной парочке и от всего сердца примочил Куто пониже спины. Ксав зашевелился, голова его скатилась с могучей груди Волверстона и больно стукнулась о каменный пол.

— С добрым утром! — проворчал Ксав, потирая ушибленные места. Он встал, по-кошачьи потянулся и рассмеялся, встретив разъяренный взгляд Артура.

— Смееш-шься?! — как кобра, зашипел Суорд. — Весело тебе? С-скотина!

— Че ты нервничаешь? Завидно?

— Щас как дам «завидно», всю жизнь здоровым завидовать будешь! Вся зарплата на аптеку пойдет! Мало того, что ты позволил себе открыться Нэду, так еще и перед Бладом номера откалываешь! У тебя кочан вместо головы, или испанцы последние мозги вышибли?!

Повышенный тон Артура разбудил Питера и Нэда.

— Ты что раскричался? — спросил Блад.

— Это он молится, — невинно пояснил Ксав.

— Ага, молюсь! Черту! Чтобы он Куто забрал! — огрызнулся Суорд.

— Слушай, — Волверстон задвинул его в угол и убедительным шепотом пробасил: — Не ругай ее, это я во всем виноват! — и тут же насторожился: — Или ревнуешь?

— Че-его? Белены объелся? — Артур приложил руку ко лбу Нэда. — У тебя жар и бред. Полежи лучше часиков пять-десять-пятнадцать.

— Смотри, я предупредил! Что-нибудь замечу… — и Волверстон поднес устрашающий кулак к носу Суорда.

— Нэд! — дернул его за рукав Куто. — Ты собираешься Артуром стенку протереть? С ума сошел! Ты ж его задушишь!

Волверстон бросил Суорда и утащил Ксава к другой стене, где они долго вполголоса ругались.

Блад ничего не мог понять:

— Что это с ним?

— Легкий приступ лихорадки. Он несет чушь, и Куто пошел помочь ее донести.

Наконец Ксав оставил приутихшего Нэда и утомленно сел в углу. В камере наступила тишина. Привлеченная обманчивым покоем, из угла высунулась огромная крыса и, подергав пару секунд носом, бодрой рысцой побежала к двери. Ксав, еще минуту назад пребывавший в трансе, молниеносно схватил башмак и швырнул в мерзкую тварь. Та взвизгнула и метнулась почему-то вверх по деревянному косяку. Куто с охотничьим кличем вскочил, и второй, подкованный высококачественным железом башмак врезался… в нос Хуана-Мигеля-Марии Фернандеса — коменданта крепости, который не мог выбрать более удачного момента для визита в камеру наших друзей. Комендант взвыл и, не удержавшись на ногах, вцепился в дверные косяки, придавив крысиный хвост. Крыса, которой ее хвост был, очевидно, дорог как память, вякнула гнусным голосом и цапнула дона Фернандеса за палец.

Окровавленного и ошеломленного внезапным нападением коменданта увели, а в камеру к четверым не менее ошеломленным тем же событием «мятежникам» ворвались горящие служебным рвением стражники. Занавес.

Глава 22

Франсиско-Хуан-Изабелла Фернандес — сын дона Хуана Фернандеса проснулся и резко сел на кровати. Свеча у изголовья почти догорела — значит, скоро рассвет. Вокруг стояла душная тишина. Но нет. Вот опять сдавленный стон и неразборчивое тоскливое бормотание. Франсиско вздохнул и, путаясь в ночной рубашке, сполз с широкой постели. Душераздирающе зевая и шлепая задниками восточных туфель, он побрел в соседнюю комнату.

Откинув полог кровати, Франсиско потряс за плечо спящего. Тот замычал еще отчаяннее и замотал головой, не просыпаясь. Франсиско терпеливо вздохнул и пухлой короткопалой рукой похлопал по щекам «пленника Морфея»:

— Отец! Эй, батюшка, проснитесь!

Хуан Фернандес дернулся и рывком уселся на сбитых простынях, хватая воздух.

— А?! Что?!

Франсиско опустился рядом и поджал под себя короткие ножки.

— Опять что-то приснилось? — задал он равнодушный вопрос.

Дикий взгляд его отца смягчился, дыхание начало успокаиваться.

— Ах, это ты, Франсиско! — облегченно вздохнул он, попытался сесть поудобнее, охнул и схватился за перевязанную кисть: — Вот отродье каторжное! Как бы антонов огонь не пошел.

— Говорил же, прижечь на-адо-о… — тугие щеки его тридцатилетнего отпрыска разъехались в неудержимом зевке.

— Прижечь-прижечь, — раздраженно проворчал старый комендант. — Тебе дай волю — вообще с огнем да клещами не расставался бы. Твоя матушка вчера снова приходила — просила, чтобы последил за тобой…