Сын Солнца (Пожиратели крови), стр. 26

2

Солнце садилось за красноватые отроги гор, когда тольтек въехал в небольшой поселок Минатлан, который его воины взяли всего несколько месяцев назад. Впрочем, слово «взяли» не вполне точно отражало произошедшее. Уютный Минатлан, расположенный у излучены реки Кокенкоатль, и буйно поросший белой акацией, не был поселком в обычном смысле слова. Он был… городом мертвых, где хоронили привезенных из-за большой воды белых людей, словно им не хватало земли у себя дома.

Такие маленькие поселки, собравшие груды сокровищ, были разбросаны по всей долине. Воины Ульпака разорили Минатлан, вынеся из гробниц множество чудесных вещей, о назначении которых не имели даже смутного представления. Великолепные деревянные, костяные и золотые блюда на тонких перекрещенных ножках, которые атлан подставляли себе под зад всякий раз, когда хотели сесть, как будто нельзя сидеть на циновках! Огромные продолговатые котлы, способные уместить целого быка, а глупые белые собаки предпочитали залезать в них сами и скрести себя щетками до изнеможения, вместо того, чтоб купаться в реках!

Тончайшие ткани с цветными рисунками, вазы, флейты, нефритовые ожерелья и браслеты… все это когда-то составляло неприкосновенную собственность покойников, а теперь украшало его отяжелевший от добычи отряд.

Как ни странно поселок вовсе не произвел на ягуара гнетущего впечатления. Напротив, здесь было очень уютно. По мнению тольтека, белые люди отличались редким легкомыслием и не умели сохранять подобающую смерти торжественную мрачность.

«Мин-атлан» можно было перевести как «царский род» или как «царство, окруженное водой» — и то, и другое казалось правильным. Помимо реки, город с трех сторон охватывали неглубокие каналы, по берегам которых полыхали алые крокусы, специально привезенные сюда из низких, болотистых местностей Ольмакко. Каналы не только снабжали город влагой, но и проводили границу между живыми и мертвыми — ведь духи, как известно, не могут пересечь текущий поток. На их дне были проложены плоские длинные ступени, чтоб ленивые желтые воды Кокенкоатля могли медленно стекать по глиняным желобам, образуя вечный круговорот.

Здесь, в терракотовых гробницах с круглыми крышами, похожими на шкатулки, вечным сном спали многочисленные отпрыски царских родов Атлан — тетки и племянницы, внуки и правнуки — те, кто по праву крови мог рассчитывать на все привилегии, кроме главной — трона. Коронованных особ здесь, конечно, не хоронили. Для них был предназначен особый город с целыми дворцами, садами и площадями, где устраивались красочные шествия в честь августейших покойников, танцы с цветами, игры в мяч…

Ульпак спешился возле одной из небольших усыпальниц в зарослях тонких фиолетово-белых ирисов. Проклятые атлан умели красиво обставлять свои жилища, корабли и гробы! Ягуар с новой силой почувствовал нахлынувшую на него неприязнь к белым собакам: их покойники «жили» лучше, чем люди его собственного народа. Тольтек отшвырнул ногой небольшой цветочный горшок, валявшийся у порога, и решительно вошел за невысокую ограду из обожженной глины. Она была расписана хороводом танцующих на волнах дельфинов.

Ульпак не обладал суеверием в отношении разоренных могил. Ему небольшая гробница казалась всего лишь домом, под крышей которого путнику в этих неспокойных местах безопаснее будет скрыться на ночь. Бэс тоже не имел ничего против вечернего убежища и спокойно следовал за новым хозяином, тычась мордой ему в плечо. Сквозь потрескавшиеся керамические плитки двора пробивалась трава. Конь занялся ею, не обращая внимание на пестрых длиннохвостых попугаев, перелетавших с забора на ветки акации и обратно.

Ягуар немного постоял, оглядываясь вокруг, и, не заметив ничего опасного, вошел под низкие своды склепа. Здесь было уютно. Атлан строили свои гробницы, в точности повторяя обычные жилища, с их утварью и обстановкой, только вещи покрывались толстым слоем погребальной синей краски. К удивлению тольтека, дом почти не пострадал от набега его воинов, только стулья кое-где были перевернуты, а драгоценные ткани сорваны со стен.

В северном углу на небольшом возвышении, посыпанном охрой, стоял тяжелый саркофаг. Царственное красное дерево, из которого он был вытесан, покрывало родные для Ульпака отроги Тулумских гор. Усталый ягуар усмехнулся, встретив в окружении враждебных непонятных предметов что-то знакомое. Он направился к саркофагу и, обнаружив, что тот пуст, без колебаний выбрал его для ночлега. С точки зрения дикого обитателя Тулумской возвышенности в таком поступке не было ничего кощунственного. Напротив, он оказывал честь духу-обитателю дома, прибегнув к его гостеприимству и предпочитая хозяйское ложе.

Как только голова Ульпака коснулась тростниковой циновки, которая покоилась на дне гроба, тольтек заснул ровным глубоким сном без сновидений. Лишь под утро его разбудило всхрапыванье Бэса, но, поняв, что ничего страшного не случилось, ягуар перевернулся на другой бок. В полудреме, скользя по грани между сном и явью, он вдруг увидел, что в дверях дома стоит какая-то тощая фигура.

Ульпак хотел вскочить, но тело его не повиновалось. Между тем фигура сделала несколько шагов вперед, и изумленный тольтек понял, что перед ним иссохшая грязная мумия, обмотанная лохмотьями погребальных пелен.

— Лежи, Ульпак, сын Капака. — прозвучал резкий скрипучий голос. — Лежи, ибо я рад, что ты предпочел мой дом всем остальным.

Тольтек снова хотел встать, но неведомая сила приковывала его к погребальному ложу.

— Я Сетофран, учитель всех царских детей при благородном и великом государе Мин-Экхене. Вряд ли ты слышал мое имя, его забыли в Атлан более 300 лет назад, а здесь, на землях диких племен не знали никогда… Твои воины ворвались в мой дом, ограбили его, а теперь ты спишь в моей постели, и я могу явиться тебе только во сне.

— Так значит это сон. — с облегчением прошептал ягуар.

— Наяву мертвые не ходят. — мумия усмехнулась, ее вид был скорее грустным, чем воинственным. — Я не могу нанести тебе вред, — продолжал Сетофрен, ибо чувствую в твоих жилах священную солнечную кровь царей атлан. Ее немного, но на есть! Я вижу, как ее сияющие искры пробегают по всему твоему телу, превращая недостойную тварь в человека.

Ульпак попытался ответить, но мумия жестом приказала ему молчать.

— Ты хочешь знать свое будущее? Тебе надо многое узнать… Я учил детей и вижу, что ты был бы не самым способным, зато самым упрямым из них. Если ты дашь мне слово, слово Ульпака, сына Капака, что завтра утром достанешь мое тело из ручья, куда его выбросили твои воины, чтоб я мог снова обрести покой в своем доме, я покажу тебе твое будущее.

— Слово Ульпака. — сдавленно прошептал ягуар.

Мумия удовлетворенно кивнула и отступила, как бы пропуская в комнату видение из другого мира. У тольтека возникло странное чувство: он словно раздвоился, одновременно продолжая лежать в деревянном гробу, и в то же время видя и ощущая себя в другом месте.

— Я подарю тебе три картины. — сказал Сетофрен. — Прочти их, как сможешь и помни: ты дал слово.

Ульпак увидел себя идущим по заброшенному городу в Тулумских горах. Его народ никогда не приближался к таким городам, они были древнее самой Атлан, даже белые собаки не знали сюда дороги. Кто их строил? Кто жил там и куда ушел? Этого не знал никто, кроме, может быть, духов Туудума, но их не принято спрашивать. Ибо ответ, который они могли дать, был бы невыносим для людей.

Этот город назывался Местом Змей, и теперь Ульпак понял, почему. Твари кишели у него под ногами. На каждом шагу он боялся наступить на сплетающийся, шипящий клубок. Перед ним был квадратный храм без крыши, построенный на вершине ступенчатой пирамиды. Тольтек видел свои босые ноги, осторожно ступающие среди скользких жирных тел. Зеленоватые каменные ступени были плотно обвиты корнями кустарников. Сквозь глубокие расщелины в плитах пробивались лианы.

Никто не препятствовал ягуару, но с каждым шагом он ощущал как воздух вокруг сгущается и точно выталкивает его. Дышать становилось все труднее. Ульпак чувствовал себя так, словно он нырнул, задержав дыхание, и никак не может вынырнуть. Наконец на подгибающихся ногах воин добрался до вершины пирамиды и через дверной проем увидел пустую внутренность храма. На квадратном базальтовом жертвеннике тускло поблескивал череп из хрусталя. Он казался совсем новым, точно печать времени, превратившая змеиный город в руины, не коснулась только его одного. От черепа исходила такая угроза, что руки тольтека невольно отдернулись.