Большой оркестр, стр. 10
Дядя Яфай, по обыкновению, прищурил глаза:
— Решил, значит, навестить? Отлично, непоседа! И думаю, что она очень обрадуется. Больной человек никогда не забывает подобного внимания. Посиди подле неё, расскажи новости, что творится в «Большом оркестре». А ещё в госпитале нам книги читали.
Распрощавшись с нашим комендантом, я ещё помедлил идти к Фатыме. В нарядной одежде мне хотелось повстречать побольше людей. «Может, — думал я, — подвернётся Маня или Люциина мама, которая приняла меня за босяка».
Но мне не везло: двор был пуст. Я уже было взялся за ручку двери, чтобы войти в Фатымину квартиру, как услышал знакомый свист. В ту же минуту показался и Ахмадей.
— Эй, Мансур, дуй сюда!
Я нарочно пошёл медленно, чтобы продлить удовольствие: Ахмадей ни разу не видел меня таким чистеньким. Пусть знает: если захочу, стану чистеньким не хуже Яши. Только мне не нравится быть воспитанным, охоты особой нет…
Мой друг выказывал все признаки нетерпения.
— В зубы — раз! В морду — два! — хмуро бормотал он, косясь на меня.
— За что? — крикнул я, замедляя шаги.
— За дело! С кладом надул? Надул!
— Так ведь это не я, а Яшка, — напомнил я.
— А кто говорит, что это ты? — пробурчал Ахмадей. — Третий час поджидаю его, да всё не появляется. Держись, Ахмадей!
Яшку, конечно, следовало проучить: вот уже два дня он не заикался про клад, а если мы заговаривали, начинал смеяться.
Однако я не особенно одобрял и планы Ахмадея. Ну, подерутся, поссорятся, и сразу станет скучно. Да и вообще, как однажды сказал дядя Яфай, драка — это не метод.
— Проучить следовало, да иначе, — заметил я Ахмадею, на всякий случай держась от него на расстоянии.
— Не одобряешь, значит?
— Не одобряю.
— Защищаешь?
— Нет, не защищаю, — сказал я. — Следует так проучить, чтобы весь век помнил.
Ахмадей, как всегда, когда ему возражали, сердито буркнул:
— Что предлагаешь?
— Пока планов никаких нет, но…
— А нет планов, так молчи!.. В морду — раз, по башке — два!..
Мой друг заложил руки за спину и начал ходить взад и вперёд.
Так делал старый генерал в отставке, который жил в нашем дворе на первом этаже. Мы иногда наблюдали за ним в окно и вообще дружили: он был добрый и не раз разговаривал с нами. Ахмадей тоже мечтал стать военным и вот теперь, как видно, репетировал.
— Может, Яшку судить следует, а? — предложил я наобум.
— Судить, говоришь? — сразу остановился Ахмадей.
— Конечно, — заторопился я. — За обман товарищей и враньё…
Ахмадей задумался.
— Наверно, подходящей статьи нет.
— Придумаем, ежели нет. А судить его следует.
— Впрочем, насчёт статьи выясним. Сбегай к Люции. Не может быть, чтобы в их библиотеке не было судейских книг!
— Статью найду, — заверил я Ахмадея. — И сам буду прокурором!
Гляжу, ему не понравилось моё заявление.
— Нет, не станешь ты прокурором. У настоящего прокурора и голос должен быть авторитетным — допустим, как мой, — и кулаки крепкие…
Думаю себе: перегнул Ахмадей — зачем прокурору крепкие кулаки? Однако спорить с ним было бесполезно.
— Что ж, согласен и на судейство, — примирительно проговорил я.
Ахмадей вскипел:
— Я сам его буду судить, потому что я зол на него!
— Я тоже зол! — заупрямился я. — Он у меня кишку отбирал!
Мой друг насупился:
— Так и быть, в свидетели тебя выдвигаю. Мало тебе этого? Будешь заседателем. Знаешь, какие права у народного заседателя?
Ну что ж, думаю, придётся согласиться на заседателя. Без заседателя тоже нельзя заседать!
Суд идёт!
Суд — канительное дело. В этом мы убедились с первого же шага… Ещё если бы нам приходилось судиться! А то никакого опыта. С одной этой статьей, сколько было возни.
Люция вынесла из отцовской библиотеки три сборника законов. Ни в одном из них мы не нашли подходящей статьи про обман товарища… Вот ведь, значит, не предусмотрели!
Конечно, если бы с нами был сам Яшка, он живо придумал бы что-нибудь. Однако Яшка не показывался. Кроме того, до поры до времени мы должны были скрывать от него свои планы. Оставалось одно: самим придумать наказание.
— Как ты думаешь, ежели связать его… Но я сразу отверг этот план:
— Связывают только на кораблях. Я в кино видел…
— Так что же делать?
— Оштрафовать его — так откуда он деньги возьмёт? — начал рассуждать я. — Посадить в тюрьму хоть ненадолго? Нет во дворе тюрьмы!.. Все наказания какие-то однообразные! Может, высечь шомполами? Но это только при крепостном праве делали… И вообще, что высечь, что отколотить — никакой разницы!
Ахмадей вышел из терпения:
— По-твоему получается, что его нельзя тронуть даже пальцем! Какой же это суд, ежели не наказывать?
Я и сам понимал правоту Ахмадея. Тёр ладонью лоб, за уши хватался: иногда это помогает, чтобы мысль быстрее работала.
— Ну, вот что: довольно разговоров! — Ахмадей стукнул кулаком по ящику, на котором сидел. — Запрём его на месяц в сарае!
Тут во мне заговорило чувство жалости: целый месяц просидеть в сарае!
— Знаешь, — сказал я неуверенно, — на месяц, по-моему, долго.
Ахмадей неодобрительно покачал головой:
— А ещё в прокуроры просился!
— Так ведь родители будут искать его, — не сдавался я. — Ещё и нам самим попадёт!..
Ахмадей задумался.
— Что ж, ничего не остаётся: запрём на один день и строгий выговор объявим.
Это еще, куда ни шло, и я согласился.
В тот вечер мне пришлось быть не только народным заседателем, но и милиционером. Около восьми часов вечера, когда малыши убрались по домам, а из окон стал доноситься звон посуды, я арестовал Яшку на площадке четвёртого этажа.
Яша заинтересовался арестом:
— Мы ни разу не играли в милиционеров. Кому это пришло в голову? Вот здорово! Только договоримся так: я буду милиционером, а ты задержанным. Мне это больше подходит.
— Помалкивай! Будешь объясняться с Ахмадеем, — сказал я сурово.
В сарае, куда я привёл Яшку, было темновато. Ахмадей сидел на ящике, и лицо у него было строгое. Общий вид судьи портили только рыжие волосы, которые уж очень топорщились. Но что поделаешь, коли они такие непокорные!
— Послушай-ка, Ахмадей, — обратился к нему Яша. — Здорово это ты придумал! Должен сознаться, ни в одном городе мне не приходилось играть в милиционеров.
Судье, наверно, не понравилось поведение арестованного. Он поднялся на ноги.
— Шутки в сторону! Хватит, доигрались, — сказал он. — Так и знай: мы решили тебя засудить.
Яша с удивлением оглянулся на меня.
— Будем судить строго и за обман товарищей, и вообще, — подтвердил я.
У Яши постепенно менялось лицо. Вдруг у него раскрылся рот, и он начал хохотать, одной рукой придерживая живот, другой — штаны.
— Нет такой статьи, чтобы судить меня, — проговорил он, давясь от смеха.
Меня рассердили его нахальные слова. Что есть мочи я крикнул:
— Прекратить! Суд идёт!
Яша сразу осекся и сделался дисциплинированным. Теперь он не хохотал.
— Ну что вы, ребята! — сказал он, поглядывая то на меня, то на Ахмадея. — Я могу вам придумать другую игру, поинтереснее. Хотите?
Но Ахмадей уже вошёл в роль:
— Именем закона, — сурово проговорил он, одним глазом косясь на меня, — мы привлекли к суду Яшку, именующего себя Чёрным плащом, за обман товарищей…
Ахмадей сделал передышку и опять покосился на меня.
— И вообще… — подсказал я.
— И вообще! — живо подхватил Ахмадей.
— А ещё за подлог, — опять подсказал я. — Он сам подбросил монету в яму, чтобы мы поверили в клад.
— Неправда! — воскликнул Яша.
— Нет, правда! — подтвердил я. — Ты показывал эту монету ещё тогда, когда хотел отобрать кишку.
Яша рванулся к двери, чтобы улизнуть, но я всё время был настороже — живо загородил ему дорогу. Яша ожесточился:
— Не признаю я ваш суд!
— Ах, вот как! — закричал Ахмадей. — Мансур, связать его!