Враг из прошлого, стр. 24

Странное дело — почему-то на обратном пути у меня испортилось настроение. Что-то мешало мне радоваться солнцу в небе, ласковой воде, послушной лодке. Мне даже не доставляло удовольствия чувствовать, как легко входят в синюю воду лопасти весел, как упруго они гонят лодку, как весело и звонко падают с них блестящие капли. Меня даже не смешило, что сидящий на корме, напротив меня, актер Морковкин явно побаивается. Вцепился руками в борта, а лицо у него напряженное. А ведь он и верхом умеет ездить, и шпагой владеет, и пароходы водит.

Вот в чем дело! Вот кто испортил мне настроение. А чем? Безобидный человек. Правда, хвастливый, немного бессердечный, весь в себе и для себя… Лживый! И лживый не только для хвастовства, а для какой-то цели.

Зачем он приходил к дому Матвеича ночью? Почему он делает вид, что незнаком с Лодочником? А «тоска» по пионерлагерю, где прошло его счастливое детство? Я только сейчас вспомнил, что тетушка Тильда рассказывала: он такой талантливый, приехал в Москву из города Баку и с первой же попытки был принят в Институт театрального искусства. Но ведь если он жил в детстве в Баку, он никак не мог быть в пионерском лагере в далекой Тверской области…

Страшная мысль поразила меня! А что, если это вовсе не актер Марковский, а Окаянный Ганс! Ведь прошло много времени, он мог сильно измениться внешне. И сейчас выбирает момент для своей мести Матвеичу…

— Дим, ты куда гребешь? — привел меня в чувство Алешкин голос. — В Москву направился?

…Чушь, конечно! Ведь тетушка Тильда знает его давно. Тридцать лет «дурака валяли» на одной сцене. Но все равно — что-то мне в нем очень не нравится. И что за дела у него с Лодочником? По их словам, которые мы случайно подслушали, получается, что эти дела уходят куда-то в далекое прошлое…

Скорее бы этот Сеня Бернар уматывал отсюда. А он будто прочитал мои мысли.

— Как здесь славно, друзья мои! Отдыхаешь усталой душой. Так не хочется уезжать. Но что поделаешь — надо! Труба зовет.

Когда мы добрались до своего берега, Морковкин напомнил нам, что мы обещали ему отвезти его послезавтра на очередное свидание с детством.

Мы вслух сказали, что, конечно, отвезем, а про себя подумали, что, вообще-то, мы ему этого не обещали.

К нашему возвращению Матвеич, оказывается, приготовил обед и сказал, что звонил папа.

Ничего особенного он не сообщил. Подтвердил, что Окаянный Ганс недавно освободился, но местонахождение его пока не установлено. Есть неподтвержденная информация, что он находится в Москве.

— Фиг с ним, — легкомысленно заявил Алешка. — Мы пошли на рыбалку. Что-то давно Димитрий не баловал нас флотской ухой.

Матвеич не возражал, только распорядился сделать в нашей «рубке» приборку. Мы быстренько прибрались и пошли на озеро. Клев был не очень «клевый», но на уху мы рыбки натаскали. Правда, Алешка все время на меня ворчал:

— Дим, у тебя клюет! Ты куда смотришь?

А я и правда смотрел не столько на поплавок, сколько поглядывал на тот берег, где время от времени посверкивали стеклышки бинокля. И что он тут все разглядывает? Браконьеров, что ли?

Мы смотали удочки, искупались и пошли домой. Я запихнул наш улов в морозилку, а Лешка пристал к Матвеичу, чтобы тот рассказал что-нибудь из своей героической жизни.

Матвеич сдался.

Наш папа, если что-нибудь рассказывает о своей работе, то всегда какие-то забавные случаи. И никогда он не рассказывает об опасностях, о повседневном риске, о всяких страшных жестокостях. Вот и Матвеич тоже. Стал припоминать всякие смешные случаи. Как, например, один молодой опер выслеживал на рынке одного жулика. И, заметив подозрительного человека, стал за ним следить. И чем больше он за ним следил, тем подозрительней тот ему казался. И в конце концов он задержал его и доставил в ближайшее отделение милиции. А там выяснилось, что он заподозрил и задержал тоже молодого опера, который тоже выслеживал одного жулика.

— Вот обоим и попало от начальства, — посмеиваясь, завершил свой рассказ Матвеич. — Одному за то, что опера задержал, а другому за то, что позволил себя задержать. — Матвеич еще посмеялся и смущенно признался, что одним из этих оперов был он сам.

Постепенно Матвеич увлекся воспоминаниями, и мы опять засиделись почти до ночи. Попили чаю и легли спать. Только Алешка перед этим сбегал проверить свою сигнализацию.

Она у него простая была, но эффективная. Вдоль всего забора, вокруг участка, он натянул связанные шпагаты, а к ним в разных местах подвязал веревочки от хлопушек. А хлопушки прикрепил к воткнутым в землю колышкам. Как заденет бечевку непрошеный гость, так хлопушка и пукнет.

Мы улеглись, поболтали немного и быстро заснули под стрекотание кузнечиков за окном и кваканье лягушек на озере.

А в полночь сигнализация сработала. Раздался грохот хлопушки в ночной тишине. Тут же послышался бешеный собачий лай и поднялась пальба.

Мы слетели вниз. Думали, что Матвеич уже выскочил на улицу и кого-нибудь задержал. Но он был в постели и только приподнял голову, когда нас увидел. И с осуждением покачал этой головой. И сказал:

— Леш, не Новый год все-таки. Ты бы уж полегче. Иди теперь, разбирайся. Только обуйся. И штаны не забудь.

А разбираться надо было — лай вперемешку с визгом не прекращался.

Я взял фонарик, Алешка штаны, и мы пошли разбираться.

В дальнем углу участка скакала на одном месте, вертелась и скулила собака. Удрала, видно, погулять и запуталась в Алешкиных веревках. Стала рваться, дергаться, прыгать и привела в действие еще пяток хлопушек. В лунном сиянии было видно, что и собака, и трава кругом усеяны «всякими конфетями».

Собака нам обрадовалась. Мы ее освободили, и на радостях она дунула так, что даже перескочила через штакетник.

И настала опять тишина. Будто телевизор выключили. Только скрипели кузнечики и квакали лягушки. Да вдруг где-то на озере, недалеко от берега, заурчал лодочный мотор и удалился куда-то. И еще тише стало.

— Дим, — сказал Алешка, — мы кого-то спугнули.

— Мы всех распугали, — уточнил я. — Завтра дачники ругаться придут.

— Нет тут никаких дачников, — возразил Алешка. — А которые есть, те уже к петардам привыкли. Пошли спать. Только давай опять сигнализацию включим.

— Ты думаешь, здесь одна собака? — Мне стало смешно.

И тут Алешка сказал такую фразу, которой я от него никак не ожидал:

— Лучше, Дим, чтобы нас разбудили десять собак, чем проспать одного волка. Мы ребята хватские.

Во заложил!

— Ты все-таки штаны надень, — посоветовал я.

— А зачем? — удивился Алешка. — Все равно их скоро опять снимать.

Мы распутали веревки, воткнули выдранные колышки и «насторожили» оставшиеся хлопушки. И пошли спать. Ведь мы этого достойны.

Глава XIII

Нашелся Ганс!

Жизнь вошла в обычную колею. Если кто-то подумает, что мы жили, как в осажденном замке, всегда готовые к нападению неприятеля, то он очень ошибется. Мы жили спокойно. Кушали размеренно и неторопливо. Иногда умывались. Но купались каждый день и по много раз. Бегали, конечно, тайком от Матвеича на карьер, любовались его диким, фантастическим и неприветливым видом. Кстати, его неприветливость сослужила добрую службу окрестным зверушкам и птицам. Уже несколько раз мы видели там зайчишек, повсюду шныряли шустрые мышки, а за ними охотились ежики. Частенько над карьером в синем небе красиво плавал ястреб, пискляво покрикивая. Меня при этом всегда удивляло, что у такой сильной и красивой птицы такой жалкий голосок.

Иногда мы с Алешкой делали небольшой костерок возле пещеры Юрика. Заглядывали и в саму пещеру, там было сумрачно и прохладно. Лежали высохшей грудой ветки и торчал рядом с ними пустой пенек. Почему-то было приятно здесь находиться.

А вообще карьер постепенно зарастал кустами и травами. По краям его уже теснились молодые березки. Алешка даже ухитрялся собирать букетики каких-то цветов и постоянно заносил их тетушке Тильде. Эти букетики были больше похожи на сухие растрепанные веники, но тетушка Тильда приходила от них в изуми-и-и-тельный восторг. И ставила их в вазочку рядом со своими цветущими геранями.