Бедовый мальчишка, стр. 63
Ветер тормошил под окном бузину, голая веточка царапала мутноватое стекло. Громко тикали прикрытые картой карманные часы.
В коридоре у двери чапаевского кабинета стояли два венских стула. На одном сидел Петр Исаев, на другом лежали разобранные части затвора. К стене прислонена смазанная ружейным маслом винтовка.
В штаб сходились вызванные на совещание командиры и бойцы.
— Есть кто? — шепотом спросил Исаева командир роты Лоскутов, кивнув на дверь.
— Один, — ответил ординарец и сердито покосился на перетянутого офицерским поясом бойца, шумно очищающего о порог грязные сапоги. — Крепкий человек наш Чапай, за десятерых работает. А с походом вот… и совсем ночей не спит. Думает все.
Лоскутов на цыпочках отошел к окну, присел на отсыревший подоконник.
В сенях громко разговаривали.
— На улице ветер и грязища страсть какая! — весело, беззаботно сообщил кто-то молоденьким ломким голосом. — Иду, а на заборе сорока. Ветер ка-ак раз ее под крыло, она и кувырк камнем на землю!
— Солнца надо, — глухо отозвалась простуженная октава. — Всходы в теплышке нуждаются. И для похода тож дорогам подсохнуть как бы надо.
В одной из комнат часы пробили два раза. Исаев вложил в магазинную коробку патроны и критически оглядел винтовку.
— Пойдет, — усмехнулся он, ощупывая масляными пальцами грани штыка.
Все были в сборе.
Одни стояли, прислонясь к стене, другие сидели на грязном, заслеженном полу, обхватив руками ноги.
— Долго что-то, — шумно вздохнул Соболев и оперся щетинистым подбородком о колено.
Молчали.
От нечего делать Василенко принялся переобувать лапти.
— А ты доложи — ждут мол, — посоветовал ординарцу Лоскутов: ему надоело неудобное сидение на подоконнике и он слез с него, затоптался на месте.
— Позовет, когда время придет, — отозвался Исаев.
— Гад! — вдруг возмущенно закричал за дверью Василий Иванович. — Вот гад!
Чапаевцы встрепенулись, повскакали с полу. Но в кабинете наступила прежняя тишина, и как чутко к ней ни прислушивались командиры, они не могли уловить ни малейшего шороха.
— Я сейчас… в окно посмотрю! — обрадованный своей находчивостью, взволнованно прошептал от порога разведчик Семен Кузнецов. И он скрылся за дверью, забыв ее притворить.
Выбежал за ворота, попытался открыть калитку палисадника, но она не поддавалась. Тогда он перелез через изгородь и, скользя по обледенелому, еще не растаявшему здесь снегу, забрался на высокую завалину. По спине хлестали мокрые ветки бузины.
В помещение штаба Кузнецов вошел запыхавшимся. Товарищи окружили разведчика.
— Ну?.. Чего молчишь?
Тот развел руками и, запинаясь, проговорил:
— Сидит… Сидит на столе и книжку читает.
Командиры переглянулись и снова уставились на Кузнецова.
— Эко чушь несешь! — вспылил Василенко. — Чего, спрашиваю, чушь всякую несешь?
— Я… правду говорю.
В это время Исаев бесшумно приоткрыл дверь, посмотрел в комнату. Затем дверь отворил пошире и переступил порог. За ним последовали Лоскутов, Соболев…
Заходя в кабинет, чапаевцы пристально вглядывались в сухощавую фигуру сидящего на столе командора.
Расселись на расшатанные, скрипучие стулья. И тут Василий Иванович спрыгнул на пол, подбежал к окну. А увидев шедшего по дороге старика, застучал кулаком в раму.
— Эй, эй… Товарищ учитель!
Обернулся, приказал:
— Учителя позовите.
Озинский, учитель, только вчера беседовавший с Чапаевым о нуждах школы, вошел в кабинет в сопровождении Исаева. В руке он держал корзину, наполненную проросшей картошкой.
— Читай! — Василий Иванович взял учителя за плечо, повел к столу. — Читай.
Принял из рук старика корзинку, поставил на пол.
— На стол, на стол садись.
Трясущимися, озябшими руками учитель достал очки, оседлал ими нос.
— Слушайте! — возвестил Чапаев. — Чтоб тихо было. — И повел ладонью по жидким, прилипшим ко лбу волосам.
Старик волновался. Он то выкрикивал громко отдельные слова, то говорил хрипящим шепотом. Суровые, обветренные лица чапаевцев были обращены в его сторону. Командиры продолжали недоумевать: к чему Чапаев приказал читать им про какого-то Челкаша?
Постепенно старик успокоился. Волнение схлынуло, и он громко, ровно, как привык делать в классе, продолжал чтение. Наконец-то ему удалось овладеть вниманием чапаевцев.
Лоскутов собирался закурить, но так и забыл о козьей ножке и спичках, зажатых в руке. Кто-то уронил на пол кисет, и на него покосились все укоризненно.
По лицу учителя пробегала легкая, еле заметная улыбка. Он мельком оглядел чапаевцев и остался доволен. Первый раз в жизни его слушателями были взрослые.
Прочитаны последние строки. Соболев с сожалением спросил:
— Все?
— Все, — вытирая платком виски, ответил учитель.
Молчали, точно ждали чего-то еще.
К старику подошел Чапаев.
— Кто, кто написал так? — рука сильно сжала плечо учителя. — Кто так здорово?.. Жизнь всамделишнюю обрисовал?
— Рассказ этот — «Челкаш» — Максим Горький написал. Из низов он, с малых лет по людям ходил… Горького много в жизни видел. Всю Россию исходил и захотелось ему правду до народа довести, глаза людям раскрыть.
Василий Иванович натужно морщил лоб, обхватив рукой подбородок, и горячим шепотом произносил:
— Гоголя читал, Чичкина помню. У Тургенева, говорили, хорошие написаны сочинения… А вот Горький — сразу видно — народный писатель. Потому что сам из народа, нашей породы.
Оглядел своих боевых товарищей и улыбнулся. Казалось — день этот раскрыл новую страницу в большой волнующей жизни, и она обогатила его чем-то значительно весомым. И это радовало Василия Ивановича.
…Через два дня в ясное погожее утро отряды Чапаева выступили в поход на мятежный белоказачий Уральск.
Мосоликовы луга
Шпанин устало посмотрел на невысокого, вертлявого мужика, по прозвищу Мосолик, и спросил:
— Пишешься ты как, Прокофий?
— Ярочкин моя фамилия. Нас на яру девять дворов.
Записав Мосолика в список, Шпанин поднялся с треногого стула и положил в оттопыренный карман гимнастерки исписанную бумажку. Обращаясь к толпившимся у стола мужикам, он решительно сказал:
— Поехали.
Перед сельсоветом у коновязи стояло несколько подвод. Лошади ожесточенно махали хвостами, отгоняя мух.
Расселись по телегам и тронулись в путь. На передней подводе ехал Мосолик, с ним рядом сидели сухощавый старик и веснушчатый парень.
— Травы нынче хорошие, — заметил старик и вздохнул. — Одна вот беда: с войной никак не покончим.
— Весь и корень в том, — серьезно сказал Мосолик.
Веснушчатый парень улыбнулся. Мосолику не шла серьезность. Его все знали как занятного балагура и шутника.
— Ты историю какую-нибудь расскажи, — обратился к Мосолику парень.
Мосолик сощурился, готовясь начать рассказ, а парень еще ближе придвинулся к нему, приготовившись слушать. Старик неодобрительно покачал головой и снова вздохнул. Лошади бежали весело.
На другой подводе, где сидел Шпанин, говорили о Чапаеве.
— Василия Ивановича я тоже знаю, — рассказывал один из мужиков. — Когда он зимой был в нашей деревне, я рядышком с ним сидел… И человек же он храбрый — жизнью своей и то не дорожит!
— Он такой! — подтвердил Шпанин.
Дорога вела к березняку, за которым начинались луга, и разговор пошел о покосах, урожаях и ценах на хлеб.
Навстречу подводам из лесу выскочили два всадника.
— Здорово, мужики! — издали закричал первый всадник, обгоняя своего товарища.
И все узнали Чапаева.
Мосолик остановил лошадь и слез с телеги.
— Из Семеновки? Куда едете? — спросил Василий Иванович, поводьями сдерживая разгоряченного коня.
— Траву собрались делить, товарищ Чапаев, — ответил Мосолик. — Уполномоченные мы от общества.
Сойдя с телег, мужики окружили Чапаева.
— Кто старший? — спросил Василий Иванович.