Бедовый мальчишка, стр. 5
Ромка вздохнул.
— Спасибочко. Вот если б вы мне еще… еще пятерку подкинули. — И он снова вздохнул. — Такого другого дурака, как я, вам вовек не найти.
Крякнув, старик пошарил в кармане и положил перед Ромкой рублевку.
Мальчишка тотчас встал.
— Ну, я домой.
— Печь хочу перекладывать, — затвердил Серафим Кириллыч, провожая Ромку до ворот. — Только, брат Роман, ты мне несуразную глупость насоветовал насчет кирпичиков… Можно ли докучать Татьяне Семеновне, сестрице твоей, эдакой невозвышенной действительностью? Насчет кирпичей самое надежное — с мужским полом дело иметь. Любой на поллитровочку согревательного клюнет. — Старик захихикал. — Глянь, какие зреют у меня яблоки. А ранет примечаешь? Редкий, замечу, сорт!
Останавливаясь у ворот, Ромка облизал губы.
— Когда яблоки у вас поспеют, вы того… не забудьте.
— Ну, ну! Не забуду, — все так же препротивно хихикая, Серафим Кириллыч приоткрыл перед Ромкой калитку.
Глава четвертая
В ней повествуется о Ромкиных проделках
Проходя мимо домика тети Паши, в котором жили Сундуковы, Ромка как-то вдруг решил завернуть на минутку к Аркашке.
«Надо ж в конце-то концов выяснить — кто назвонил Пузиковой… ну, про то, как я в море вчера бултыхнулся», — думал Ромка, толкая ногой висевшую на одной петле калитку.
Ему все еще не верилось, да не верилось… Аркашка не казался Ромке двоедушным и болтливым. В его взгляде такая прямота и твердость. Но если не Аркашка, тогда кто же еще чесал языком? Ведь на берегу моря они были только вдвоем!
Легко взбежав на невысокое крылечко, Ромка внезапно оробел. Он еще ни разу не переступал этого порога. Как встретит его молчун Аркашка? А может, он и не один, может, и отец дома?
«Была не была!» — подбодрил себя Ромка и порывисто схватился за железную скобу. Но дверь оказалась запертой. Запертой на крючок.
— Аркашка!
Никакого ответа.
— Аркашка! — еще раз крикнул Ромка. И опять тишина.
Ромка сошел с крыльца. Остановился на углу перед распахнутым настежь окном. Подумал. И вот он уже на завалинке. Взобрался бесшумно, будто кошка. Чуть приподнял свою белесую голову и воровато заглянул в окно.
Эх ты! Такого погрома даже он, Ромка, у себя дома не устраивал. И за что только мать его пилит, когда приезжает из совхоза?
Аркашка пластом растянулся на кровати, зарывшись носом в подушку. Рядом с койкой — колченогий стол. А на нем — всякая всячина: сковородка с объедками жареной головастей чухони и какой-то другой рыбьей мелочи, помятая жестянка с червями, горбушка ситника, моток бечевы…
Видно, спозаранку вскочил нынче упрямый Аркашка, чтобы вернуться домой не с пустыми руками! Набил брюхо и завалился отсыпаться. Даже удилища не убрал — валяются посреди комнаты. И тут же ботинки, скомканное одеяло, закопченный котелок.
Острым цепким взглядом Ромка окинул комнату, словно только что пострадавшую от опустошительного набега азиатской орды.
Что бы ему такое позанятнее выдумать, как подшутить над Аркашкой? А ведь на выдумку он всегда был горазд… Миг, другой, и Ромка уже знал, что ему делать!
С прежней кошачьей сноровкой он легко и бесшумно перемахнул через подоконник. Постоял, чутко прислушиваясь. Аркашка даже не шевельнулся. Тогда Ромка на цыпочках приблизился к его постели.
И, уж совсем не робея — на свою беду, Аркашка спал без задних ног, — проворно сдернул со спинки кровати полотенце. Одним концом полотенца обвязал поцарапанную Аркашкину щиколотку, чугунно-бронзовую, вымазанную в глине, а другой конец узлом затянул вокруг железной ножки кровати.
«Порядочек! — ухмыльнулся про себя Ромка. — Сейчас проделаем еще один номер и смываемся подобру-поздорову!»
Нацепив на крючок жареную сорожку с провалившимися глазами, Ромка поставил удилище в голове у Аркашки. Бесхвостая рыбешка болталась над самым носом храпуна.
С теми же предосторожностями, с какими Ромка крался к постели Аркашки, он заторопился обратно к окну. По дороге Ромка прихватил кусочек сосновой коры, валявшийся на углу стола. Из такой коры все мальчишки Красноборска делали себе поплавки.
Снова очутившись на завалинке, Ромка поднял руку и метко запустил кусочком коры в Аркашку. Запустил, спрыгнул на землю и дал деру.
Проснется сию минуту Аркашка и ахнет. И ни за что в жизни не угадает, кто над ним так здорово подшутил!
Ромка бежал и все ухмылялся. Бежал чуть ли не до самого дома. А дома — новость: мать приехала.
У двора стояла новенькая совхозная пятитонка. Мать уже два раза на ней приезжала.
Поводив ладонью по теплой, нагретой солнцем лакированной дверке кабины, Ромка стремглав влетел в калитку. Так же стремглав через ступеньку поднялся на крыльцо. Еще в сенях услышал он частый, веселый задорный говорок. С кем это мать так рассудачилась?
У кухонной двери Ромка замедлил шаг.
— Ничего себе, ладный домишко, — сказал в это время в столовой кто-то сильным мужским голосом — веско и чуть снисходительно. — С хозяйским доглядом его можно конфеткой сделать. Перво-наперво — крышу краской покрасить. А во дворе сад развести: вишенника насажать, яблонь… Земли-то вон сколько зря пропадает. А то какую-то акацию натыкали, а пользы от нее? Ни на грош.
Ромка плотно сжал губы. Кто это хозяйничает у них в доме? То бы он сделал, другое бы сделал… Акация, видишь ли, не по нраву пришлась. А эту акацию они вместе с отцом сажали. И радовались каждому принявшемуся кустику.
Переступив порог, Ромка приблизился к распахнутой двери в столовую. Так вот это кто — шофер. Плечистый парень с круглым смазливым лицом. Новичок недавно появился в совхозе. Раньше мать домой завозил степенный, отяжелевший от чрезмерной полноты дядя Митя. Дядя Митя никогда даже в сени к ним не заглядывал. А этот расхаживает себе по комнате гоголем, засунув руки в карманы пузыристых солдатских брюк, ко всему присматривается и присматривается, будто жить здесь собирается.
Ромкины губы сами собой стиснулись еще плотнее. А на побледневших щеках заходили желваки. Таким Ромку и увидела мать, зачем-то направляясь в кухню.
— Роман! — всплеснула она руками. — Ты же на бродягу похож.
Ромка растерянно глянул на свою линялую рубашонку, на заношенные, в заплатах штаны. Только бы она не догадалась, для чего он так нарядился!
— На рыбалку собрался, — сказал он негромко, потупясь. — Ты сама всегда ругаешься… если вымажусь…
Но мать не дала ему договорить. Обращаясь к остановившемуся посреди столовой шоферу, она с горестным вздохом промолвила:
— Полюбуйтесь на моего сорванца! Сладу с ним нет. Никакого сладу!
И тотчас повернулась к Ромке:
— Познакомься. Дядя Вася… И надо бы сказать «Здравствуйте!» Ведь ты, Роман, не маленький!
Шофер улыбнулся и сделал шаг к Ромке. Он собирался пропахшей бензином смуглой рукой с лиловатым змеевидным шрамом у запястья ласково потрепать мальчишеские непослушные вихры.
Но Ромка весь съежился и отстранился.
— Зачем же так нападать на хлопца? — дружелюбно сказал гость, опуская руку, и заговорщицки подмигнул Ромке. — Не обижайся на маму: женщины никогда не понимают мужчин.
Ромка насквозь видел этого парня с такими нахальными глазами. Ему явно хотелось понравиться Ромке. Пусть не примазывается, ничего не добьется.
— Иди и переоденься! — строго приказала Ромке мать. Она была недовольна необщительным сыном. Чуть помешкав, она прибавила: — Обедать будешь?
Помотав головой, Ромка торопливо зашагал в сени. Из сеней он выбежал на крыльцо. Взгляд сразу остановился на грузовике. В глазах туманилось, и грузовик двоился и троился.
Но вот Ромка с оясесточением потер кулаком глаза.
Туман исчез. Теперь Ромка отчетливо видел стоявшую за оградой новенькую, сверкающую машину. Он смотрел на нее с озлоблением, смотрел и думал. Невеселые в этот миг были Ромкины думы. А ведь всего полчаса назад, когда он летел домой, у него соловьи пели в груди.
Глава пятая
„Эй, живая душа!..“
Ну до чего же хороши в нашем Красноборске июльские вечера! Еще совсем-совсем недавно негде было укрыться от зноя. Казалось, кто-то просто перестарался, раскалив солнце до белого накала. Не верите? Честное слово! Жара пронимала всюду: не только на улицах города с раскисшим под ногами, словно сливочное масло, асфальтом, но и на берегу Жигулевского моря. В полуденный час здесь были скованы дремой и теплая вода — парное молоко, да и только, — и обжигающе горячий воздух, пропахший пресным просвирником и ракушками. Эта безжалостная жара пронимала даже в парке. Да, да, даже в большом старом парке с тополиными аллеями — коридорами, напоминавшими горные ущелья, даже в тихом старом парке негде было спрятаться от палящего солнца.