Кровь и честь, стр. 1

Андрей Ерпылев

Кровь и честь

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ

1

— Куда собрался, шнурок?

Старший сержант Перепелица проявился из темноты, как призрак, и чувствительно ткнул Вадика кулаком в плечо, заставив парнишку боязливо втянуть голову в плечи. Затурканный первогодок боялся «дедушку» как огня, больше, чем молоденького — года на два старше него самого — лейтенанта-взводного. Да, пожалуй, больше, чем страшных «духов», видеть которых воочию ему еще не доводилось ни разу.

Вадим Максимов был призван в ряды «несокрушимой и легендарной» по весне, а сюда, выполнять интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан, прибыл с последним пополнением. Там, в Союзе, он только-только начал обвыкаться с непривычной армейской жизнью, втягиваться, так сказать, а тут… Нет, на гражданке, в кругу друзей, студент Максимов, выпив пивка, нередко сокрушался, что вот где-то «там» пацаны воюют, подвиги совершают разные, гибнут даже, а они тут, в тылу, сдают зачеты, сбегают с пар, кадрят девчонок — вот бы, мол, тоже… Недаром говорят: Бог исполняет любое желание. Правда, в этот раз посредником выступил неуступчивый преподаватель деталей машин… И, поди ж ты: вместо какого-нибудь стройбата повезло угодить прямо сюда, в Афган.

— Шо, язык проглотил?

— Я… это…

— До ветру, шо ли? — зевнул сержант. — Тогда иди… Только не сразу за бруствером сидай, душара! Подальше отойди, а то засрали все вокруг — не продохнуть.

— А это…

— Не ссы! Мин нет, — ухмыльнулся Перепелица. — На тропке, в смысле. В сторону — ни-ни, а по тропке можно. Автомат где?

— Да я на минутку…

Сержант молча намотал на кулак ворот Вадикова мятого «хабэ» и, дыша табачным перегаром, приблизил свое лицо к лицу отшатнувшегося солдата.

— Ты шо, душара, охренел? Без ствола не то что до ветру нельзя — спать с ним надо, как с телкой. В обнимку. И тискать при этом, как кралю. Мухой слетал за автоматом, шнурок!

Пинок растоптанной кроссовкой в поджарый зад лишь придал бойцу ускорение…

Глотая слезы, парень спускался по скользким камням к руслу высохшего ручья. Очередная обида от своего же ровесника, может быть, даже младше на несколько месяцев — Вадика сорвали с третьего курса политеха. А сколько их еще впереди? Ведь ему только предстоит стать «молодым», потом «черпаком» и лишь через год — «стариком». Как прожить этот год?

Хотя и в расстроенных чувствах, рядовой не забывал смотреть под ноги, благо до рассвета оставалось совсем чуть-чуть и видимость уже была приличной. Слишком уж памятна была судьба ефрейтора из их взвода — Вадик так и не узнал его фамилии, — зацепившего ногой растяжку и отправленного «вертушкой» в тыл с оторванной по колено ногой и так нашпигованной осколками другой, что ребята шептались: «Безногим останется…» А уж чего-чего, а возвращаться домой калекой или вообще запаянным в цинковый ящик Максимову не хотелось — слишком мало он пожил на свете…

Вадик так живо представил себе эту картину, что едва не поскользнулся на большом плоском валуне и не сверзился с кручи на дно ущелья, до которого оставалось еще солидно.

«Блин! Так шею бы и сломал, козел!.. — ругнулся он про себя. — Смотри в оба, чудило…»

Максимов глянул через плечо и увидел сержанта, внимательно наблюдавшего за ним сверху.

«Он что, так и будет смотреть? — досадливо подумал солдат. — Тоже мне — нашел кино…»

Парень за месяцы, проведенные в армии, успел избавиться от многих гражданских предрассудков, но стыдливости, привитой интеллигентными родителями, так и не смог преодолеть. Одно дело — справлять малую нужду одновременно с двумя десятками мужчин, а совсем другое — сверкать голым задом на глазах у кого-то. Поворачиваться же спиной к темному ущелью, куда еще не успел добраться рассвет, хотелось еще меньше. Мало ли что может таиться там, в предрассветной темноте?

Застава располагалась в абсолютно пустынном месте — над дорогой близ необитаемого кишлака. Кого тут можно было опасаться, оставалось тайной, но стоило посмотреть в бинокль на закопченные развалины, уже кое-где поросшие колючей травкой, обгорелые остовы сгоревших дотла бензовозов-наливняков и ржавую громаду танка, бессильно уронившего хобот орудия на каменистый склон, как предосторожность далекого командования переставала казаться излишней. Когда-то здесь шел жаркий бой… Да и высотка, господствующая над ущельем, была очень и очень удобна — сама просилась: «Займи меня, служивый». С нее простреливался большой кусок дороги, а сама она, в свою очередь, была недосягаема с других вершин. Разве что из орудий. Душманы, видимо, все это знали великолепно, поэтому никакого беспокойства с их стороны взвод не ощущал.

«Может быть, тут…» — неуверенно огляделся Вадик и сразу же увидел местечко, где можно было не опасаться ни зоркого ока сержанта, ни удара в спину: укромную расселину, скрытую от посторонних глаз кустиком, напоминающим пучок колючей проволоки, застрявшей в камнях.

За ним и устроился солдат, наколов на один из длинных шипов тщательно сберегаемую для таких случаев газетку.

Странное дело: пока спускался по склону, казалось, что еще один шаг — и случится конфуз, а тут — как ножом обрезало. А все — питание всухомятку, сказала бы бабушка, пользующаяся в семье Максимовых непререкаемым авторитетом, и, наверное, была бы права. К тому же из глубины расселины чувствительно дуло и как раз в то место, о котором не принято упоминать в приличном обществе.

«Что там, — недовольно подумал солдат, застегивая штаны. — Вентилятор, что ли? Несет, как из морозильника…»

Держа автомат наготове, он крикнул вполголоса в темноту, на всякий случай:

— Есть тут кто? Отзовись!

Тьма молчала, и Вадик несколько осмелел.

— Гранату кину! — пообещал он, но темнота и к этой угрозе осталась безучастна. Наверное, знала, что никаких гранат у парня с собой нет.

«А вдруг там подземный ход? — подумал Максимов. — А выходит почти к нашей заставе. Ночью „духи“ подкрадутся и нас всех тепленькими перережут… Надо взводному доложить…»

Но только он собрался вскарабкаться наверх, как родилась новая мысль:

«А если там нет ничего? Просто выемка в скале и тупик. Вот смеху-то будет… И Перепелица, гад, больше всех изгаляться станет… Нет, надо самому проверить. Хотя бы возле входа…»

С этой мыслью Вадик протиснулся мимо колючего куста и оказался в полной темноте.

«Подсветить бы чем…»

Осторожно нащупывая ногами, куда наступить, солдат продвигался все дальше и дальше от входа, стараясь не отрывать от неровной стены локтя — он где-то читал, что из любого лабиринта можно выйти, если держаться одной рукой за стену. Увы, руки сжимали автомат…

Вадим так и не понял, что произошло: земля ушла из-под ног, сердце пропустило удар — и скованный ужасом парень кубарем полетел в темноту…

Солнце клонилось к западу, уже касаясь нижним краем синей гребенки леса на противоположной стороне протоки. Саша сидел тихонько, как мышка, уставившись на поплавки, замершие, словно впаянные в крохотный пятачок чистой воды между листьями кувшинок. Он боялся лишь одного. Что папа сейчас докурит сигарету, затушит окурок в сырой траве и скажет, как обычно: «Ну что, сынок — десятком килограммов больше, десятком — меньше… Давай-ка будем до дому собираться…» Такая уж у него была присказка, пусть в проволочном садке плавал всего лишь пяток тощеньких окуньков или плотвичек.

Но папа пока никуда не торопился, и можно было надеяться, что вожделенная рыбалка продолжится до самой темноты, когда уже невозможно будет различить поплавки на воде. Разве важен улов, если можно вот так посидеть рядом с отцом, которого офицерский сын видел очень и очень редко, рос, по словам бабушки, «безотцовщиной при живом отце»? Почти не говоря друг с другом, мужчина и мальчик, тем не менее, проводили весь день в общении…