Адония, стр. 15
– Нет, не всем, – сказала Адония, проводя ладошкой по своей коротко остриженной голове. – Считается, кто из девочек хорошо запоминает науки и прилично себя ведёт – те могут иметь длинные волосы. Остальные – нет. Но это враки. На самом деле длинные волосы у тех, кто угождает донне Бригитте. А если ты ей не понравилась – будь хоть самой лучшей – раз в три недели тебя будут стричь.
– Мне будет жалко мои волосы, – прошептала Фиона, выпуская из-под чепца густые и длинные, до пояса, чёрные пряди.
Глаза её наполнились слезами.
– Тогда вот как, – торопливо заговорила Адония. – Обязательно говори донне Бригитте «госпожа». «Да, госпожа; нет, госпожа». Она это обожает. Никогда не смотри на неё и никогда ни о чём не спрашивай. Лучше у меня спроси или у сестры Александрины. И всё будет хорошо!
Пролетели десять минут. Когда Александрина, разыскивая новую воспитанницу, заглянула в спальню, Фиона, часто моргая, растерянно смотрела на Адонию, а та, встав перед ней и уперев ручонки в бока, гневно выговаривала:
– И ты не сказала?! У тебя в сундуке столько сладкого – и ты не сказала! Да ты знаешь, что за сладкое можно кое у кого здесь выменять даже зеркальце! Или даже круглое цветное стекло!
Она, оглянувшись, увидела Александрину и, бросившись к ней, что-то быстро сказала. Девушка, неуверенно улыбнувшись, кивнула.
– Да! – проговорила ей, уже уходящей, вслед, Адония. – И Бородавочница сейчас у Бригитты, и сундучок у Фионы не заперт!
Вернувшись к подружке, она таинственно сообщила:
– Теперь ещё пять минут подождать – и будет всё хорошо!
Но это хорошее, по её обещанию воплотившись, принесло с собой много плохого.
Алая лента
Вошла, часто дыша, раскрасневшаяся Александрина. В руках у неё белели какие-то свёртки. Адония, вскочив, быстро и радостно разложила их на кровати.
– Поскорее, – попросила их Александрина, – мыльня уже готова, да и урок сейчас закончится и все воспитанницы вернутся!
– Все на уроке? – удивлённо поинтересовалась Фиона. – А ты что же?
– Я латынь знаю так же хорошо, как и сестра Люция, – махнула рукой Адония. – Она меня отправляет гулять, потому что я её иногда поправляю. Ты иди, тебя сейчас помоют, переоденут и поведут к донне Бригитте, а я пока твои сладости спрячу.
Через два часа Фиона, в платье из серой, напоминающей мешковину ткани, с сияющим, ясным лицом вошла в спальную залу. Метресса не распорядилась остричь её длинные волосы. Девочка была счастлива.
Спальная зала тихо гудела от многочисленных, но приглушённых до полушёпота голосов: в пансионе громко разговаривать не позволялось. Адония стремительно пронеслась сквозь расступающиеся перед ней стайки серых воспитанниц, схватила свою новую подружку за руку и, нарушая строгое правило, громко сказала:
– Девочки! Это Фиона.
Она привела новенькую к своей постели и усадила. Воспитанницы потянулись было знакомиться, но Адония их остановила. Она пригласила подойти всего лишь двоих, и остальные, что-то сразу поняв, приближаться не стали.
Какое-то время маленькая компания перешёптывалась, потом Фионе были продемонстрированы два сокровища. Первым оказалась овальная шкатулочка – тоненькая, слишком плоская для шкатулки. Под её откидывающейся на металлической петле крышкой поблёскивало настоящее стеклянное зеркальце. Вторым было медное, размером с ладошку, кольцо, в котором, разделённые на три лепестка сверкающими перегородками из амальгамы, находились три цветных стёклышка. Если поднести к глазу и посмотреть сквозь красное, то весь мир представал как бы объятый пожаром. Сквозь второе, зелёное, всё вокруг виделось лесным, травянистым, весенним. Ну а жёлтое стёклышко заливало и стены, и лица, и платья золотым солнечным светом.
– Могу отдать зеркальце вот за это, это и это, – взволнованно проговорила владелица чудесной шкатулки, указывая на разложенные перед ними свёртки (теперь уже развёрнутые) с принадлежащими Фионе сладостями.
– А я могу отдать цветной круг тоже за всё это и ещё вон за то.
Фиона растерянно посмотрела на Адонию. Что же ей выбрать? Адония сидела, отрешённо, покусывая губы, молчала. Потом, вздохнув, порывисто встала и метнулась в другой конец спальной залы. Там она подсела к кому-то, о чём-то шёпотом заговорила. Но один раз повысила голос:
– Ореста! – прикрикнула она. – Не твоих ушей это дело! Топай отсюда!
– Очень надо! – торопливо отходя, ворчливо отозвалась Ореста, – ширококостная, с конопатым лицом крепышка лет тринадцати (между собой девочки её звали «крестьянкой»).
О чём-то договорившись, Адония, сияя улыбкой, прибежала к компании, сложила все сладости в кучу и унесла назад, в дальний угол залы. Вернувшись, она, извиняясь, чмокнула в щёчки владелиц сокровищ и объявила:
– Всё. Сладкого больше нет. Всё обменено.
Девочки, пожав плечами, ушли, а Фиона растерянно спросила:
– На что обменено?
В ответ на её вопрос Адония, насторожённо оглянувшись, вынула из кармашка и вложила в ладони подруги вспыхнувшую алым ленту для волос – широкую, длинную.
– Ой, какое чудо! – прошептала Фиона. – Спасибо. Как раз к моим волосам. У меня в сундуке лежит лента, только синяя…
– Забудь про то, что было у тебя в сундуке, – грубовато сказала Адония. – Бригитта забирает всё, у всех и всегда. Ничего своего ты больше никогда не увидишь.
– Но почему… – начал было Фиона, но договорить не успела.
– Итак! – послышался громкий голос одной из служек. – Перед обедом у вас ещё один урок. Все – в учебную залу!
– Догоняй! – вскакивая, сказала Фионе Адония, выхватывая из рук и запихивая ей в карман ленту. – Я займу тебе местечко за третьим столом. Пошепчемся!
Воспитанницы серыми безликими стайками входили в залу и устраивались за тремя длинными, от стены до стены, столами. Адония, заняв два места за дальним, нетерпеливо привставала, высматривая подружку. Фиона вошла последней – и в сером помещении вдруг вспыхнул яркий солнечный луч. Волосы новенькой были собраны и подвязаны алой шёлковой лентой.
– Что это такое? – вдруг взвизгнула послушница, вытягивая дрожащий палец.
– Это лента, госпожа! – испуганно проговорила Фиона.
– Сестра Ксаверия! – завопила послушница, надрывая связки. – Сестра Ксаверия!
Громко топая, принеслась обладательница бородавки. Лицо её заранее было грозным но, когда Ксаверия увидела алый бант, оно стало просто багровым от злости.
– Ах ты, несчастная! – прошипела служка-смотрительница и, резко дёргая, под треск рвущихся волос, содрала ленту.
– Она новенькая, – робко пискнул кто-то из воспитанниц, – она не знала…
– Только поэтому, – тяжело дыша, проговорила Ксаверия, – я не доложу донне Бригитте. Быстро за стол!
Глотая слёзы, Фиона прошла и села рядом с Адонией. Та, крепко обняв её, целовала, гладила по рассыпавшимся волосам и горестно, жарко шептала:
– Ну что же ты?! Это же надо прятать, прятать, прятать!!
– Я… не… зна… ла… – давясь рыданиями, вытолкнула из себя Фиона.
– Дурочка ты моя! Да все же знают! Даже самые маленькие малышки!
– Я… ду… мала…
– Тихо там! – прикрикнула послушница. – Там, за третьим столом! Плакать тише!
Вдруг впереди, приподнявшись, неуклюже поклонилась одна из воспитанниц и спросила:
– Матушка, можно я для новенькой воды принесу? Она и утихнет.
Послушница молча кивнула. Воспитанница вышла из залы.
– Крестьянка стала вдруг добренькой, – прошептала Адония. – С чего бы это?
После урока и выяснилось – с чего.
С грустным лицом, сложив ручки, подошла к Адонии та, у кого выменяли ленту, и скорбно проговорила:
– Пастила вся пропала.
– Как это пропала?
– Исчезла.
– Где была?
– Под матрасом. Всё остальное лежит, а пастилы нет.
– Та-ак, – зловеще протянула Адония. – Если бы нашла Ксаверия, то забрала бы всё. А исчезла только одна пастила. Девочки! Ты, ты и ты. Ну-ка, идите со мной.
Сопровождаемая небольшой свитой, Адония подошла к Оресте, взяв за подбородок, подняла лицо, взглянула.