Адония, стр. 14

– Я пойду с ней! – поспешно вызвалась Александрина.

– Нет. Сама сделала – сама пусть исправит.

– Но там же ветер и снег! А до фермы – почти две мили!

– Сестра Александрина. Оденьте её и отправьте. И, если она до темноты не вернётся – приготовьте для неё розги.

Адония, взглянув на Александрину, прошептала:

– Я же должна читать стихотворение на латыни!

– Сегодня, кажется, не придётся, – так же шёпотом ответила ей девушка.

Кто-то вынул из рук Адонии ангела и унёс к ёлке. Саму же её, подталкивая в плечи, повели облачаться в тёплую одежду. Укутав и повязав большой толстый платок, девочку просто вывели за дверь, и дверь затворили.

Порыв ветра бросил Адонии в лицо пригоршню колкого снега. Из глаз её выкатились две слезинки. Вытереть их она не могла – обеими руками прижимала к животу большой, с глиняной крышкой, молочный кувшин. Адония понимала, что скоро стемнеет, и надо спешить – летом она однажды ходила со служками на ферму, и тогда дорога показалась ей очень длинной, но это было летом, а сейчас – ветер и снег…

И всё-таки она не спешила. Хрустя снегом, Адония обогнула главное здание пансиона и, приблизившись к окну, стала смотреть на ель, надеясь увидеть на одной из ветвей золочёного ангела. Нет, не видно…

Вдруг послышались чьи-то торопливые шаги. – Как хорошо, что ты ещё не ушла! – быстро произнесла Александрина. Она была в тонком чёрном платье и тонком платке. Выбежала, не набросив никакой тёплой одежды. – Вот, возьми-ка! – прошептала она и, достав из кармана улыбающегося серафима, спрятала его у Адонии на груди. Перевязала на ней платок, подтолкнула в сторону ворот. – Если устанешь – оставайся на ферме! Пусть даже розги, но в темноту не ходи! Адония дошла до ворот, сообщила хмурой привратнице – Донна Бригитта послала меня на ферму. Та равнодушно открыла ворота, выпустила девочку и с грохотом ворота закрыла. Широкая тропинка вела от ворот до самой фермы – сёстры ходили туда каждый день. Пошла, прижимая кувшин к груди, и Адония. Если бы не этот кувшин, она дошла бы до фермы ещё засветло! Но он оказался таким тяжёлым. Так часто пришлось останавливаться и отдыхать… Было уже совсем темно, когда девочка различила перед собой чёрное массивное строение. Нигде не слышалось человеческого голоса. Ни одно окно не светилось. С трудом Адония отыскала дверь. Долго дёргала за ручку, прежде чем дверь поддалась. Вошла внутрь. Тепло. Запах навоза. И – полная темнота. Дышит кто-то! Убежать? Но так нужно хоть немного согреться. Вот тут что-то твёрдое – можно присесть… Она даже слегка задремала. Вдруг там, в темноте кто-то затопал – так громко, так близко! Вскрикнув, Адония бросилась к слабо светящемуся проёму приотворённой двери. Она выбежала из коровника и увидела, что на дворе – ночь. Белая равнина залита слабым, лунным, голубоватым светом. Сзади снова затопали! Скорее, скорее домой. Задыхаясь, забыв про брошенный в тёмном помещении кувшин, Адония бежала к пансиону. Устала, пошла медленно. Под ногами громко поскрипывал снег. Казалось, она никогда не доберётся до знакомых ворот. Шла бесконечно долго. Но вот, наконец, и они! Адония постучала. За воротами – тишина. Привратница сладко спала в караульной – стоящем невдалеке от ворот небольшом доме. Адония, устав стучать, присела, привалясь спиной к деревянной створке. Холодно было так, что выступали слёзы. Постанывая от боли в замёрзших ногах, она слабо звала: «Александрина! Александрина…» Потом её окружила высоко поднявшаяся зелёная трава. Над головой плавилось огромное горячее солнце. Пришёл какой-то кот со свиным пятаком вместо носа, стал жечь пылающим факелом её ноги. Адония хотела закричать, но не смогла. В этот миг вдруг блеснули перед глазами сверкающие золотом крылья. В руке серафима струился огненный меч. Оживший ангел взмахнул им, и кот, дико взвыв, обратился в клуб чадного дыма. В следующий миг и клуб, и ангел пропали. Адония сладко вздрогнула: «как тепло!» Над ней послышались голоса. – Несите быстро ведро горячей воды! Кажется, привратница. – Зачем воды? (это голос Ксаверии). Нужно отнести её… – Да она обмочилась ночью! И примёрзла! – Вот гадина. Когда Адония пришла в себя, она лежала в своей кроватке, укрытая несколькими одеялами. Над ней склонилось чьё-то лицо. Она слабо прошептала – Александриночка…Прижав палец к губам, Александрина оглянулась, достала фигурку золотокрылого ангела и, отпахнув край одеял, положила её рядом с Адонией. Руки девочки коснулись бумажные, наклеенные на воск одежды серафима. – Всё хорошо! – проговорила Александрина, поправляя на девочке одеяла. – Теперь будет всё хорошо! Когда Адонии разрешили вставать, первое, что она сделал – спрятала своего ангела в пустой заброшенной комнатке. Потом в эту комнатку снесли какой-то хлам и двери заколотили.

Фиона

Метресса после этого случая приказала себе быть осторожной. На содержание этой дворянки дают хорошие деньги. Кто их стал бы платить, если бы с ней что-то случилось? Время от времени, когда маленькая воспитанница показывала характер, ей доставались розги, но боль питомица Люпуса научилась терпеть. Затаённую ненависть донны Бригитты к ней, строптивой малявке, девочка приняла как неизбежную сторону жизни и не очень-то обращала на неё внимание. В размеренной повседневности было нечто иное, что всецело, по настоящему занимало её: принимаемые в пансион новые воспитанницы. Они приносили с собой то, что было для маленькой сироты очень ценным: знание большого мира. Того самого мира, который у неё отняли, когда заперли здесь, в помещении бывшей тюрьмы. Мира, что жил где-то там, за стенами, и ждал её, и пугал, и притягивал. Адония окружала вновь прибывших воспитанниц заботой и участием, посвящала в объявленные и тайные законы местного бытия, предостерегала от опрометчивых поступков, – а взамен с необъяснимым трепетом ждала рассказов о загадочном мире, что жил своей жизнью по ту сторону стен. Её до дрожи волновало то, что называлось коротким словом «город», – отчего там много людей? Отчего много карет? Какие там торговые лавки? Что в них продают? Какие бывают деньги? Правда ли, что люди умеют построить дом, который может переплыть море? Какое интересное у него имя: «корабль»! Действительно ли девочки и женщины носят не одинаково серые платья, а самые разнообразные и цветные?

Новую воспитанницу, темноглазую Фиону, к метрессе Бригитте привезли за день до появления в пансионе патера Люпуса.

Так же, как и пять лет назад, распахнув дверь с округлым верхом, сестра Ксаверия прокричала:

– Новенькая!

И тотчас в коридор выбежали две служки, и с ними – взволнованная Адония.

– Доброе утро, моя прелесть! – звонко выкрикнула она, порывисто обнимая покрасневшую, смущённую девочку лет десяти-одиннадцати. – Я – Адония, а тебя как зовут?

Служка с бородавкой над бровью раздражённо отпихнула её, но Адония, не обратив на это никакого внимания, изогнулась, как змейка, шмыгнула – и снова приблизилась к незнакомке. Приблизилась, схватила за руку, уставила в покрасневшее личико ждущий ответа взгляд.

– Фиона, – едва слышно проговорила девочка.

– Тут вот как, Фиона, – заторопилась Адония. – Вот это – сестра Александрина, она добрая и с ней можно поговорить. Вот это – сестра Ксаверия, она всегда злая и никого не любит…

Сестра Ксаверия в ответ на это, размахнувшись, продемонстрировала готовность отвесить Адонии подзатыльник, но на действие не решилась, а лишь прошипела: – Жди розги сегодня! – на что Адония, увлекая за собой Фиону, лишь досадливо обронила: – Вот, убедилась?

Александрина, оставив новенькую на попечение Адонии, отправилась приготовить мыльню. Вторая послушница, подхватив сундучок, с которым прибыла Фиона, куда-то его унесла. Ксаверия, бормоча ругательства, заковыляла к донне Бригитте – жаловаться.

Адония, приведя новообретённую подружку в большую общую спальню, усадила её на свою постель и деловито спросила:

– Ну, как доехала?

Фиона, с едва заметным кивком ответила:

– Хорошо, – и, в свою очередь спросила: – Здесь волосы всем отрезают?