Павлик Морозов [1978], стр. 7
Мы в колхоз идем, идем,
К жизни радостной придем!
Разумеется, они старались петь как можно красивее, хотя Мотя и утверждала, что получается это у них лишь на самую чуточку лучше, чем у «кулаков».
Как бы там ни было, репетиция проходила вполне успешно, и Зоя Александровна советовала пригласить на утренник всех герасимовских бедняков и середняков.
— Правильно! — сказал довольный Павел. — Может быть, еще кто-нибудь в колхоз вступит.
В спектакле принимало участие несколько саковцев. Приверженцы Петра давно покинули своего рыжего главаря, и теперь он почти перестал показываться на улице. Изредка пионеры видели его в отдалении, одинокого и скучающего. Всякий раз он грозил кулаком и быстро исчезал. «Боится», — решили они.
В тот день должна была состояться генеральная репетиция. Но к двенадцати часам пришли только учительница и Павел с Мотей. Это было невиданное нарушение дисциплины. Они прождали около часа в пустой избе-читальне. Наконец недоумевающая Зоя Александровна сказала:
— Вы, ребятки, разузнайте, в чем дело, а я пока в сельсовете буду стенгазету выпускать.
— Они, наверное, все одурели! — проговорил Павел мрачно. — Пойдем-ка к Яшке, Мотя.
У избы Якова Павел посвистел условно: два коротких, один длинный свисток. Яков моментально показался в окне. Но у него были такие испуганные глаза и он выглядел таким жалким, что Мотя шепнула Павлу:
— Заболел, наверное.
Яков делал какие-то движения руками, и они сообразили, что он просит их идти на огород, за сарай.
— Чудное что-то с ним делается, — недовольно сказал Павел. — Подожди, ты через забор не лезь, Мотя. Тут у нас одна доска отодвигается.
Через минуту за сарай явился Яков.
— Ребята, — виновато начал он, — меня мать не пустила.
Павел, не глядя на него, раздраженно качнул головой:
— Не ври! Всегда пускала!..
— А вот гляди, что она нашла сегодня в сенях.
Яков протянул скомканную бумажку. Это был кусочек клетчатого листа из тетрадки, исписанный корявыми буквами:
«Во имя отца и сына и святого духа. Был слышен во святом граде Иерусалиме голос господен, и сказал господь: кто в колхоз пойдет, не будет тому благословения. Перепиши письмо это семь раз и отдай соседям своим. Аминь!»
— Мать прочитала и давай плакать, — говорил Яков, — а мне сказала, что если из пионеров не выпишусь, так голову оторвет. А потом сказала, чтобы я переписал семь раз…
— Ну, а ты?
— Переписал, — вздохнул Яков.
Павел свирепо сверкнул глазами:
— Зачем?
— А если… правда? — Голос Якова был едва слышен.
— Дурак!
Мотя тихо ахнула:
— Яша! Да разве настоящие пионеры в бога верят? Это ж только от некультурности.
Яша шмыгнул носом.
— Да, а мать-то дерется… К соседям вчера ходила, так там тоже такие записки нашли.
Мотя вдруг всплеснула руками:
— Ой! Так это же нищенка! Ну да! Я сама видела, как она у Ступака христа ради просила и что-то в сени бросила. Я тогда даже подумала: «Что это она бросает?»
Павел молчал, щурился, соображая.
— Пошли-ка в избу-читальню. Надо подумать, что делать. — Он со вздохом посмотрел по сторонам. — Эх, задержать бы ее нужно было! А теперь ищи ветра в поле.
День был полон неожиданностей. На пороге избы-читальни сидел Петр Саков. Еще издали завидев его рыжую вихрастую голову, Павел пришел в ярость.
Мотя схватила его за рукав:
— Паша! Не надо!..
— Уйди! — Он резко высвободил руки. — Все равно сейчас опять драться будем. Ну, я ж ему!
Павел решительно приблизился к избе-читальне. Яков шел рядом, шептал:
— Пашк, а ты не бойся… Если что, я подмогну…
Но драка не состоялась. Петр Саков даже не поднялся навстречу. Он продолжал сидеть на крыльце, подперев подбородок ладонями, и Павел вдруг увидел, что глаза у него совсем не злые и смотрят они как-то очень жалобно и смущенно. Это было так не похоже на Петра Сакова, что Павел растерянно остановился. Они помолчали.
— Ну, — передохнул Павел, — ты чего сидишь? — Но в его голосе не было угрозы.
Петр Саков молчал.
— Ну?
Петр тряхнул рыжей головой и сказал тихо:
— Вы меня за человека не считаете, а я… — Он запнулся, и Павел вдруг увидел, что на его глазах блеснули слезы.
Петр вытер ладонью глаза, высморкался, привстал.
— Ты про записки знаешь?
— А что? — насторожился Павел,
— Эти записки моя тетка с Кулукановым сочиняла.
Павел смотрел на Петра широко открытыми глазами.
— Врешь!
— Право слово… Тут старуха ходила, так они и научили ее эти записки бросать.
Павел сделал шаг вперед и вдруг широко заулыбался, хлопнул Петра по спине:
— Петька, дружище! Ох, Петька!
Петр Саков робко поежился.
— А вы меня в пионеры примете?
— Ну ясно, примем! — Павел повернулся к стоящей в отдалении Моте: — Айда к Зое Александровне! Слышишь? Сейчас в стенгазету про таинственное письмо напишем.
Глава VIII
У КОСТРА
Под воскресенье ребята пошли на озеро удить рыбу. Запаслись едой и теплой одеждой: решили ночевать на берегу.
До озера несколько километров. По дороге девочки пели песни, бегали между деревьями, пугая белок, аукались. Они шли без сетей и удочек — какие из девчонок рыболовы? Взяли их, чтобы за костром следили да уху варили.
Одна Мотя несла удочку на плече. Она — как мальчишка, даже стрелять из ружья умеет: отец выучил.
Был погожий день. Солнце, уже не горячее, но по-прежнему яркое и ласковое, плыло над тайгой, пробивалось светлыми полосами и пятнами сквозь чащобу и бурелом, сверкало на полянках.
Павел и Мотя шагали позади всех, о чем-то совещались. Яков сначала обиделся, что его не позвали, потом ухмыльнулся, зашептался с ребятами. С хохотом остановились под старой сосной и вдруг нестройно запели:
Тили-тили тесто,
Жених и невеста!
Тили-тили тесто,
Жених и невеста!
Прибежали девочки, захихикали. У Моти задрожали губы.
— Дураки! Сами вы женихи! — Она расплакалась, собралась идти домой.
Девочки, посмеиваясь, стали ее успокаивать:
— Брось, Мотя, да они же так просто, балуются…
Мотя всхлипывала:
— Они думают, как идем вместе, так значит… жених и невеста… Дураки! Все пионеры… дружить должны.
Домой она не ушла.
Павел, красный, подошел к Якову:
— Это ты придумал?
— Ничего не я…
— Врешь, ты! Вот набью тебе шею, тогда узнаешь!
Он сказал это довольно миролюбиво. Ему самому было немножко смешно.
— А у тебя, это самое, секреты от друзей завелись?
— Дурень, да ты знаешь, про что она говорила?
— Про что?
— Вот нарочно не скажу, потому что ты дурак. — Он подумал и прибавил: — На озеро придем, тогда скажу…
Якова мучило любопытство. Но виду не подал и до самого озера шел рядом с Пашкой, посвистывая и балагуря, — хотел загладить вину. Но когда пришли, Павел ничего не сказал, должно быть, забыл. Разъехались на лодках, ловили рыбу, купались.
Вода в озере холодная, чистая. Если всмотреться, можно увидеть илистое дно, зеленые лапчатые водоросли, мелких рыбешек, которые сверкают под лодкой, как короткая молния.
Летом из разных лесных деревень на озеро приходит много рыболовов, и на его берегах костры горят по ночам, будто в огромном цыганском таборе. Озеро большое, всем места хватает.
В ожидании ухи мальчики сушились у огня, хвастались уловом. От соседнего костра подошел кто-то.
— Эй, пионеры! — По голосу узнали Данилу. — Рыбачите?
Яков ответил неохотно:
— Рыбачим…
Данила вышел на свет. Его узенькие глаза забегали по лицам ребят, на секунду встретились с глазами Павла и снова скользнули в сторону.
— Ну-ну, рыбачьте, — он с усмешкой поправил на плечах куртку, медленно отошел.
— Носит его здесь! — проворчал Яков. — Всегда он насмехается.