Граница нормальности, стр. 35
— У тебя сегодня была вон та, — он мотнул головой в сторону зала, где был диван, где лежала брюнетка. Меня непроизвольно затошнило. — Так?
Киваю.
— До неё здесь были твои родственники — жена, её отец и твой сын. Так?
Мотаю головой отчаянно. Гад спереди глядит куда-то за мою спину, и кажется, что меня опять будут душить, но нет.
— Не помнит он. Он его цапнул, — говорят у меня за спиной.
Гад кивает и продолжает, совсем медленно и внятно:
— Кто-то — был — у тебя — сегодня — ещё?
Киваю.
Видно, что гаду очень хочется спросить — «Кто?», а мне очень хочется ответить, правда. Лишь бы всё скорее кончилось.
А то ноги затекли уже, сил нет.
Гад встаёт, и на несколько минут меня оставляют в покое.
Меня начинает тошнить и трясти одновременно.
Наташа придёт сейчас. С Олесёнком.
Именно сейчас.
Я уверен в этом.
Такова цена предательства. Кроме того, что это глупость, помимо того, что это невыгодно, без учёта того, что это рискованно, предательство — это ещё и грех. Аз воздам. Ох как воздам. Но как? Как это можно организовать? Да никак. Баб этих, старика этого, мальчика — никак ты не организуешь. То есть получается, по логике Гриша здесь и ни при чем, но я-то чувствую — он тут ещё как при чём.
Ко мне подходят двое, крепко хватают и тащат в зал. На мертвую брюнетку я стараюсь не пялиться, а особенно на её синий язык, свисающий по щеке, хочу отстраниться, но хрен там — сажают меня прямо на её ноги, на диван. Все пятеро гадов в комнате. Тесно. На компьютере открыта папка с моими фотографиями.
Главный гад говорит:
— Тот, кто был сегодня утром, есть на этих фотографиях?
Несколько секунд мне позволено подумать, но потом семитовидный бьёт меня ладонями по ушам.
Я киваю.
— Хорошо, — говорит гад. — Здесь?
«Семейные». Мотаю головой.
— Здесь?
«Друзья». Нет.
«Коллеги» — нет, «разное» — нет, «Роддом» — нет, «Тачки», «Праздники» — нет.
«Старьё».
Киваю.
Гад открывает папку и начинает проматывать фотографии, одну за другой, следя за мной.
Гриша всё не попадается.
— Не бойся, мы тебя не убьем, — говорит он тем временем. — Ты просто потерпевший, один из многих. А эта — служила ему, и получила своё.
Вдруг что-то меняется в комнате. Все, включая и гада, смотрят мимо меня. Наташа любила меня так разыгрывать, терпеть блин не могу. Но сейчас, похоже, не разыгрывают.
Слегка поворачиваю голову — горло болит страшно — и вижу Гришу Лаптя.
Собственно.
Он стоит в дверях с видом совершенно бытовым. Так опоздавший на полузнакомую гулянку человек застревает в дверях комнаты с гостями.
— Общий привет, — небрежно говорит он.
Дальше всё происходит очень и очень быстро, а возможно, даже одновременно.
Одновременно все пятеро гадов бросаются на него, причем двое — через меня, и одновременно — не знаю как, не спрашивайте, — Гриша кидается навстречу всем пятерым. Так-то он дерется плохо. Однажды мы с ним сцепились с какими-то студентами на остановке поздно вечером. Студенты отпинали нас безо всякого труда, разбили мне плеер и расквасили ему лицо. Помню, что больше всего поразился я не тому факту, что нас избили, а тому, что Гриша, как маленький ребенок, прорыдал всю дорогу до его дома, до которого пришлось переть пешком.
Но сейчас всё было по-другому. В тесном зале двухкомнатной квартиры в ипотечной новостройке Гриша принимал нападающего всем телом, одновременно с легкостью уворачиваясь от остальных, прижимал его к себе на мгновение и отбрасывал от себя — уже мёртвого.
Первый.
Второй.
Третий.
Четвёртый.
И главный гад.
Всё.
Одну секунду он оглядывает врагов, чьи трупы усеяли пол моей квартиры, одну секунду он с легким сожалением смотрит на брюнетку, и одну долгую секунду он смотрит на меня ничего не выражающим янтарным взглядом.
И тут я, кажется, понимаю.
Тот, кто дремлет в реке.
Я ору, я кричу, я булькаю и сиплю.
Что ты сделал с Гришей, сукин сын, кричу я, но только хрип, хрип, и горло будто снова режут удавкой. Что ты сделал с Гришей. Что ты сделал со мной.
Понятное дело, Тот, кто дремлет в Реке не удостоил меня ответом и просто ушёл, оставив мертвых стражей, которые убили его слугу. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу, как он отворачивается и уходит. Каждый раз.
Дальше вы знаете. Я живу у людей, которые называют себя моими родителями. Им позвонила моя бывшая жена Лена. «Жена» пишу без кавычек, потому что мне теперь всё равно, была ли она мне женой или нет. Я не знаю и не помню ни её, ни её сына Серёжика, а документы — документы можно подделать. В наше время, при современном развитии печатного дела… Квартиру я потерял, и, когда вышел из клиники, деваться мне было некуда, потому что Наташа не стала с ними бороться, а заочно подала на развод и уехала в другой город с Олесей вместе, так мне сказали врачи; они ещё говорили, что она вообще Гришина жена, но это уже совсем бред. А тут эта пожилая пара; в общем, я согласился жить у них, тем более, что государство не возражало. Все убийства — пять мужчин, одна женщина — хотели повесить на меня, и это почти выгорело, но операм не свезло: пока я в клинике жрал барбитураты, Гриша, или кем он там стал, замочил или покусал ещё полдюжины причастных и не очень. Был большой шухер в городе, еле замяли. Меня оправдали, но как-то, знаете, всё равно.
Я зову их «мамой» и «папой»; они добрые люди, а мне не трудно. Работаю в местном ЖЭКе, убираю территорию. Недавно взяли в кредит мне компьютер и подцепили интернет, теперь ночами сижу на форумах, читаю разные сайты и потихоньку сам начинаю писать — может, что и получится, порадую родителей. А то мама грустная, потому что ей часто звонит Лена, и она потом плачет.
И ещё иногда, ночами, я думаю тихо-тихо: а ведь может быть, что это ещё не конец.
Может же?
Да продлится твой сон, Тот, кто дремлет в Реке!
Да не дрогнет веко твоё, Тот, кто дремлет в Реке!
Да не явится миру твой панцирь, да не ступят лапы на берега!
Смерть — милость для видевших, проклятие — манна для разбудивших!
Каждый миг сна твоего — дар живым,
Тот, кто дремлет в Реке!
Женщина с аллергией на электричество
Директор сказал:
— Надо ехать, Паша.
Паша — это я. Ехать надо мне.
Жую губами, втягиваю и надуваю щёки — типа мы на равных, типа я думаю и прикидываю.
— Куда? — Типа я не знаю.
Директор, Владимир Сергеевич, подхватывает игру — трёт нос: типа думает, стоит ли меня, ценного специалиста и практически своего приятеля, на два дня отрывать от дел; выдирать из контекста, так сказать. Понятно, что он давно уже решил. Понятно, что никуда я не денусь. Но директор без политеса — не директор, так он считает.
— Багатайский район.
В мозгу с легким и даже ощутимым чпоканьем всплывает карта республики. Где-то наверху, на севере. Заныла задница, превентивно: дороги туда не то что отвратительные, их просто нет. За ненадобностью.
— А как туда вообще ездят?
Это я типа ещё не согласен. Это я вроде как имею в рукаве некий Вариант Не Ехать. Зависящий от того, как туда ездят, вообще.
— С мужем её поедешь. У него какая-то попутка, там ещё два места. — Владимир Сергеевич чувствует, что он прокалывается, ведь ещё типа ничего не решено, и поправляется. — Вроде бы охотники какие-то.
Ясно. Два места — одно для меня, другое — контрольное.
— Командировочные, — как бы спрашиваю я.
Значит, я согласен.
Тряпка.
— Будут, конечно, — говорит Владимир Сергеевич. — Что за вопрос.
Бухгалтер сделала круглые глаза: какие ещё командировочные? Мы тебе что, госконтора? Премию выпишем, в размере официального оклада, не вопрос. Задним числом, в конце следующего квартала. А сейчас конец этого квартала, так что конечно ехать! О чем вы там вообще думаете! Возьмёшь отгул.