Сироты Цаво, стр. 30

Как-то днем, когда я отдыхала, Красная головка появился в окне в особенно возбужденном состоянии. Понимая, что случилось что-то неладное, я выскочила наружу и увидела, как тревожно вьется он над своим гнездом. И тут я заметила кольца змеи, уже забравшейся в птичий домик. Я громко позвала. Дэвида, выскочившего к нам с большой палкой. Он сильно ударил по гнезду, змея стрелой выскочила оттуда и скользнула вдоль ветки.

К огромной радости Красной головки и маленькой черной нектарницы, напряженно наблюдавших за поединком, Дэвид убил крупного бумсланга. Если бы мы не успели, тот быстро покончил бы с птенцами. К несчастью, расправляясь со змеей, Дэвид сбил одно из гнезд на землю. Покончив с бумслангом, он поднял гнездо и крепко привязал его проволокой к ветке. Пока шла работа, Красная головка летал вокруг и довольно критически взирал на неловкие узлы, которые вязал Дэвид. Стоило нам отойти, как он добавил несколько своих. Окончательным результатом Красная головка, видимо, остался доволен, так как следующую ночь он как обычно ночевал в своем гнезде.

Через два дня еще один бумсланг забрался в одно из гнезд Красной головки. И опять птица искала у меня помощи. Я подоспела как раз вовремя, так как змея, обнаружив гнездо пустым, уже вылезла из него, подбираясь к птенцам. Я крикнула садовника, схватила палку, которую мы всегда держали на такой случай под рукой, и бросила ее в змею. Каким-то образом я ухитрилась попасть в нее. Змея сорвалась с дерева и с глухим стуком ударилась у моих ног. Я отпрыгнула назад, потому что пришедшее в ярость пресмыкающееся изготовилось к битве. Садовник помог мне справиться со змеей, и я уложила ее мертвую на дорожке для того, чтобы Красная головка и его маленький черный дружок могли ее видеть. Они несколько раз низко пролетели над ней, пока совершенно не удостоверились в том, что их страшный враг действительно мертв.

В другой раз я вдруг увидела, как супруга Красной головки с отчаянной отвагой атакует длинную зеленую змею, затаившуюся в пальме, росшей ниже террасы. Змея так хорошо там замаскировалась, что, если б не ткач, я бы никогда ее не обнаружила. Яростно бросаясь на змею, птица иногда даже клевала ее. При этом небольшая стайка бюль-бюлей ободряюще попискивала с безопасного расстояния. Я не могла не восхититься мужеством птицы.

Как-то вечером, когда мы уже ложились спать, к нашему величайшему удивлению, в окно влетел Красная головка. Он сделал несколько кругов по комнате и уселся на коврик. Естественно, мы предположили, что его что-то обеспокоило, взяли электрический фонарь и вышли наружу.

Мы обследовали все дерево, но никого не обнаружили, а госпожа Красная головка мирно спала в своем собственном гнезде. Мы поймали Красную головку. Он крайне невоспитанно и притом пребольно клюнул Дэвида в палец, пока мы несли его в собственное гнездо, где ткач мгновенно успокоился. Почему Красная головка решил внезапно среди ночи покинуть гнездо, так и осталось для меня загадкой. Я, например, думаю, что ему снились какие-то кошмары. Как ни странно, но он повторил то же самое через несколько недель. Правда, в этом случае он настоял на том, чтобы остаться ночевать и комнате — трижды в ту ночь мы относили его в гнездо, и каждый раз он прилетал обратно.

В начале этого года госпожа Красная головка едва-едва избежала гибели. К счастью, мне вовремя удалось вмешаться и спасти ее. Меня разбудил отчаянный писк. Выскочив наружу, я увидела, как Олд Спайс взбирается по гнезду в поисках входа. Как только я появилась, он соскользнул с дерева и растворился в темноте, а бедная птица буквально вывалилась из гнезда и также исчезла. Я побежала в дом, разбудила Дэвида и рассказала ему обо всем. Больше всего я боялась, что Олд Спайс мог поранить птицу своими когтями, когда царапал гнездо, — ведь его стенки были такими тонкими! Мы провели несколько тревожных часов, пока, наконец, не начался рассвет. С облегчением и радостью мы увидели супругу Красной головки живой, здоровой и выглядевшей нисколько не хуже, чем до этого опасного приключения.

Красные головки до сих пор с нами, и мы считаем их членами семьи. Они также считают нас своими друзьями и обращаются за помощью, если им грозит беда.

Воспитанник, которого мы потеряли

К концу 1962 года рост Самсона достиг семи футов, а его весьма внушительные бивни — полутора футов длины. Руфус гордо поглядывал на свой рог — четыре с половиной дюйма это совсем немало! Наша виверра стала еще более самостоятельной, мы видели ее теперь только раза два в месяц. Иногда по утрам пища, которую мы для нее оставляли, исчезала. Следовательно, виверра приходила, но не желала будить нас. К этому времени уже не оставалось никаких сомнений, что у Арубы бивней не будет. Она /вообще отличалась довольно странным характером: очень дружелюбно относилась к нам, но проявляла раздражительность по отношению к незнакомым людям, и в общем-то ей нельзя было особенно доверять. Иногда, когда Аруба думала, что вы не смотрите на нее, она не могла устоять от соблазна сбить вас с ног, а несколько раз намеренно и довольно больно прижимала меня к решетке загона.

Из всех наших воспитанников посетители парка больше всех любили Руфуса, который, как это ни странно, был наиболее послушным. Окруженный обожателями, он чувствовал себя самым счастливым существом на свете и заметно предпочитал общество людей зверям, даже нашим воспитанникам, с которыми вместе вырос. Руфус никогда не упускал случая сбежать от своего служителя. Когда это ему удавалось, он галопом мчался к дому и забирался на веранду.

Посетители, приезжавшие, чтобы увидеть Руфуса, обычно привозили для него какое-нибудь лакомство, причем далеко не всегда то, что должно нравиться носорогу. Руфус не устраивал никаких сцен по этому поводу и всегда признательно облизывался. Я видела, например, как он ел варенные вкрутую яйца, жареную индюшку и пирожки с очень острым соусом кэрри — и все это с необыкновенно довольным выражением.

В противоположность Руфусу Бастер не отличался хорошими манерами. Обнаружив как-то, что есть люди, которые его боятся, он находил дьявольскую радость в том, чтобы напутать их и заставить спасаться отчаянным бегством. Однажды, когда он щипал траву около дома, я шла к конторе. Перепутав меня с кем-то, Бастер, угрожающе потрясая рогами, стремительно бросился в атаку. Собрав все свое мужество, я продолжала идти как ни в чем не бывало. Буквально в нескольких шагах от меня он резко затормозил, подняв клубы пыли. Выглядел он при этом удивленно и разочарованно. Узнав меня, Бастер принял кроткий вид, развернулся и затрусил обратно, вверх по холму. У него появилась еще одна дурная привычка — Бастер цеплял снизу рогами брюки посетителя и резко дергал головой вверх.

Приблизительно в это же время наша семья выросла — к ней прибавился еще один малыш-буйвол, получивший имя Брутус. Объявился он у нас следующим образом. Служитель, ведавший кормлением наших воспитанников, в один из дней как обычно отправился с ними к реке. Там он сел под дерево и стал наблюдать за своими подопечными. Дальше все было очень просто: из кустов вышел буйволенок и без каких-либо сомнений и колебаний направился прямо к нему. Брутус попал к нам упитанным и ухоженным бычком, и мы так и не смогли догадаться, почему мать его бросила. Он был совсем еще малышкой: не составило большого труда приучить его сосать молоко из бутылки.

Однако через некоторое время кормление Брутуса оказалось довольно-таки малоприятным делом: он с таким нетерпением бросался к молоку, что невольно начинал бодаться. Попадало тут и мне и бутылке; к концу кормления я всегда оказывалась с ног до головы облитой молоком. Тогда я решила приучить его пить молоко из ведерка. Несколько дней он настаивал, чтобы мой палец заменял ему соску, поэтому мне приходилось держать руку в ведерке, ниже уровня молока, пока Брутус яростно сосал. Постепенно я стала убирать палец изо рта буйволенка, и он научился сосать молоко без моей помощи. Единственная трудность теперь состояла в том, чтобы донести до него ведерко с молоком, так как Брутус в порыве энтузиазма мог опрокинуть или даже помять его… Поскольку он обычно устраивал засаду около задней двери, я была вынуждена прибегать к разного рода уверткам и обходным маневрам.