Застава, стр. 45

– Хмель открывал в паровозе, – быстро сказал Ашот. – Я его квартиру видел, Москва там, высотка торчала за окном.

Похоже, мы все сейчас думали об одном и том же!

– Вот спасибо! – воскликнула Галя. – Хмель, только мы с тобой проверенные люди, здорово! Остальные – пришельцы иномирные.

– Ребята, я же вас всех на Земле нашел, – с упреком сказал Старик. – Всех… кроме Ведьмы. Простите, Ирина Игоревна. Как вы порталы открываете – не видал, а что живете в России, что у вас работа, мамы-папы есть… – он осекся. И негромко сказал: – Рома, извини. Не хотел тебя обидеть.

– Увы, дорогой Саша, – ехидно сказала Ведьма. – Я была бы рада остаться единственной подозреваемой – в конце концов, я знаю, что я не шпион Очага. Правда на свет выйдет. Но никто из нас не проверял… тебя. Возможно, ты шпион Очага? И собрал нас на конспиративной квартире.

– Какой еще конспиративной квартире? – возмутился Старик.

– Посуди сам, – рассудительно сказала Ведьма. – Мы имеем дело с целой цивилизацией. Причем могущественной, которая больше века назад сумела уничтожить конкурирующий Центрум. У такой цивилизации должны быть агенты в других потенциально опасных мирах. Значит – и на Земле. Как они к нам перемещаются – не знаю. Но вдруг они способны ходить не только по маршруту Очаг-Центрум-Очаг? А еще и в другие миры заглядывать? Или же у них есть пособники на Земле. Деньги многое делают, а какой-нибудь эликсир, продлевающий молодость, – так он вообще чудеса сотворит. Так что ты можешь быть казачком засланным, дорогой Саша. А нас всех собрал, чтобы в толпе затеряться.

Старик не обиделся. Крякнул и сказал:

– Логично. Вынужден признать твою правоту. Но если эти злобные шпионы умеют открывать порталы в любом мире – так значит все мы под подозрением.

Наши охранники, с любопытством вслушивающиеся в разговор, захохотали. А Марек наставительно произнес:

– Вот потому вас всех и везем.

– Марек, но в чем причина-то? – взмолился Старик. Похоже, отношения между похитителями и похищенными были нормальными, и за время нашего отсутствия все претензии были сняты. Ребята просто делали свою работу. – Хорошо, мы все поняли. Кто-то из нас под подозрением. Кого-то считают агентом мира Очаг… никогда не думал, что доживу до дня, когда об этом всерьез будут говорить! Но почему? Что у нас на заставе такого стряслось-то, что мы все под подозрением?

– Я не знаю, – меланхолично ответил Марек. – Но если бы и знал – не сказал. Сам понимаешь, не держи обиду…

И в этот момент в своей клетке пошевелилась Эйжел – брякнули наручники. Потом она откашлялась. Все это время она сидела там совершенно неподвижно, будто мечтая, чтобы о ней забыли.

Самое удивительное – мы и забыли. Даже я. Не хотелось о ней вспоминать, не хотелось о ней думать. Так вычеркиваешь из памяти близкого человека, внезапно совершившего несусветную подлость.

– Я знаю, почему вашу заставу взяли, – сказала Эйжел негромко. Кажется, ее услышал только я. Потом она повторила, уже в полный голос: – Я знаю, почему вы под подозрением.

Я повернулся, посмотрел на нее. Спрашивать не хотелось, да и не нужно было.

– Месяц назад контрразведка пограничников взяла агента Очага, – сказала Эйжел.

– У нас есть контрразведка? – насмешливо спросил Скрипач. Но его никто не слушал.

– Не знаю, человек он или нет, – продолжала Эйжел. – Человек, наверное… Я даже не знаю, он с самого Очага или завербованный. Он нес груз… я слышала слово «детонатор». Наверное, это та штука, которая сделает вашу Землю такой, как наш Центрум. Понимаете? Потом что-то пошло не так. Он то ли бежать пытался, то ли с собой покончить, в общем – его больше нет. Но перед этим его допросили, и кое-что стало ясно. Груз несли на вашу заставу. На ней есть человек, который должен будет доставить детонатор на Землю… в общем, все запустить. К кому именно он идет, агент не знал, но назвал какую-то примету или пароль… в общем – то, как можно опознать предателя. И еще сказал, что его поимка ничего не изменит, Очаг всегда дублирует курьеров, второй обязательно доберется. Потому вас и взяли, всех и быстро. Не было времени на месте все выяснять. Вы не беспокойтесь, правда. Это кто-то один из вас. Всех остальных отпустят.

Наступила тишина. Я видел, как переглянулись наши конвойные, слушавшие Эйжел с неменьшим интересом. Потом кто-то из них спросил: «А им разрешено говорить?» и получил ответ от Марека: «Запрета не было, в рапорте напишем».

– Эй, подруга, единственный вопрос – а ты-то как это узнала? – спросила Калька.

– Именно так, как женщины узнают мужские тайны, – ответила Эйжел. – В постели.

Я вдруг поймал себя на том, что мне совершенно неинтересно – чья это была постель. Кого-то из пограничников? Контрразведчика, проверявшего Эйжел, памятуя ее тесные связи с нашей заставой? Кого-то из клондальских чиновников самого высокого ранга?

Какая разница? Она была моей женщиной, и довольно долго. Потом мы расстались, и она стала просто другом. А потом предала – и меня, и всех нас.

Хотя, если честно, я бы на ее месте и сам себя предал.

– Эйжел… – негромко сказал я. – Это ничего не меняет, конечно. Но я тебя понимаю.

– Спасибо, Ударник, – мягко ответила она. – Спасибо и прости меня.

– Это все, что ты можешь сказать? – спросил я, повинуясь какому-то порыву. – Про агента Очага, про предателя на заставе?

И Эйжел внезапно заколебалась. Потом покачала головой.

– Нет, есть еще кое-что. Но я не хочу сейчас говорить. Это слишком глупо звучит, я, наверное, что-то неправильно поняла. Прости меня, Ударник. Ребята, простите!

У меня вдруг защипало глаза. Сентиментальным, что ли, становлюсь?

Глава 17

Я не заметил, как заснул. Зато очень хорошо заметил, как проснулся.

Болела голова. Раскалывалась. До подташнивания, до цветных искр в глазах болела.

И эта боль была мне знакома.

И то, как щипало глаза, – тоже.

Застонав, я поднялся с пола. Потрогал щеку – на ней четко отпечатался ребристый узор половых досок. Спал я не шевелясь, мертвым сном.

Впрочем – почему спал? Лежал, «выключенный» таким же газом, как тот, который вдохнул в Антарии.

Я по-прежнему был в своей клетке. Все так же стучали колеса поезда. Все так же тускло светили под потолком газовые лампы. Только что-то погромыхивало, перекатываясь в дальнем конце вагона. Я встал, шатаясь и прижимаясь к решетке, чтобы не упасть. С какой стати нашим конвоирам вздумалось опять травить нас газом? Неужели не понравилась откровенность Эйжел? Но заткнуть ей рот можно было другими способами, обычным кляпом, в конце концов! Зачем же газ?

Я прижался к решетке и, щурясь, всмотрелся сквозь туманящие глаза слезы.

Грохотала железная кружка, катающаяся по столу, за которым сидели конвоиры. Ей никак не удавалось упасть, она натыкалась то на другую посуду – и тогда задорно звякала, то на головы конвоиров – тогда звук был тупой. Все трое наших конвоиров лежали лицами на столе, будто перепившие гуляки. Мои товарищи лежали в своих клетках – я пришел в себя первым.

Что же это такое творится?

– Эй! – позвал я. – Кто живой? Вставайте, беда пришла!

А почему беда, собственно? Может быть, есть шанс сбежать?

Но клетки закрыты, на руках наручники, ключи у конвоиров…

Я опустил взгляд на пол.

И почти не удивился, обнаружив перед дверью своей клетки две связки ключей. Одна, побольше, видимо, была от дверей клеток. Другая, маленькая, от наручников.

Вначале я пытался достать маленькую связку, но она лежала слишком далеко. А вот ключи от клеток я сумел подцепить кончиком пальца. На то, что бы исхитриться и, просунув сквозь решетку обе скованные руки, вставить в замок ключ, ушло минут пять.

Разумеется, первый ключ не подошел. Я представил себе, как буду перебирать весь десяток, и мне поплохело. Но, к счастью, подошел уже третий ключ – я открыл свою решетку в тот момент, когда кто-то из наших начал тихо, жалобно стонать.