Застава, стр. 37
Недалеко, впрочем.
До ближайшей опоры старого моста.
Глава 14
Взрыв парового котла – это смешно только в книжке про летающего хулигана Карлсона и его доверчивого малолетнего друга. А вот наши предки прекрасно понимали, что с паром шутить не стоит. Великий американский писатель Марк Твен знал, о чем писал, когда его герои хватались за сердце при упоминании о взрыве паровой машины.
Может быть, паровой котел взорвался бы и сам. Много ли ему было нужно, старому и перегретому, чудом вытянувшему паровоз с рушащегося моста?
А может быть, ему хватило бы толчка при падении на рельсы.
Но все получилось совсем уж классически – мы слетели с рельсов и врезались в бетонную опору. И котел, разумеется, взорвался.
Судя по всему, основной выброс пара и осколков произошел вперед, в некстати подвернувшуюся преграду. Опора была иссечена и густо утыкана горячими металлическими обломками. Но и того, что ударило назад, нам бы хватило.
Вот только Хмель открыл все-таки свой портал!
Он возник в кабине, буквально на один миг – я успел увидеть в колышущемся зеркале маленькую аккуратную комнату, кровать, книжный шкаф, окно, прикрытое легким тюлем, а за ним – светящиеся окна многоэтажки. Через секунду паровоз воткнулся в опору, котел взорвался, от торможения нас всех бросило вперед – и мы вылетели бы из Центрума в Москву, а кое-кто, возможно, продолжил бы двигаться через окно. Момент инерции при переходе из мира в мир сохраняется…
К счастью для нас, портал просуществовал не больше секунды. Ровно столько, чтобы отразить своей обратной, непроницаемой стороной град осколков и первую, самую яростную волну пара.
Потом портал исчез, и нас ждало свидание с рычагами, маховиками и прочей паровозной машинерией. Не очень приятное свидание. Но одно то, что никто из нас не влетел в топку, которая от удара распахнулась, можно было считать удачей.
– Я не льюблю, когда зьря! – воскликнула Эйжел. С возмущением посмотрела на свою правую руку, покоящуюся на груди в самодельном лубке. – Всьё зьря!
– Мы пересекли Разлом, – напомнил я.
– И что? – развела руками Эйжел. – Сьильно нам это помогло?
У меня болело, казалось, все на свете. И это при том, что я уже сожрал несколько таблеток земного обезболивающего и две местные пилюли, чей состав вызывал у меня большие сомнения… почти наверняка земные наркополицейские за любую такую пилюлю вкатили бы мне хороший срок.
Но серьезных травм у нас почти что не было – кроме сломанной руки Эйжел.
Ашот ухитрился вывихнуть большой палец. Видимо, это больно, потому что орал он как резаный. Эйжел посмотрела на него, выругалась – и вправила палец левой рукой, после чего занялась своим переломом. Хмель приложился головой, получил легкое сотрясение, но беспокоился, похоже, об одном – не вернулось бы заикание. Я обошелся многочисленными синяками. Старый хрыч Пагасо вообще был невредим! Сам он это объяснил просто: «Моя девочка меня никогда не обидит».
В общем, учитывая все обстоятельства, переправу можно было считать успешной.
Вся проблема была в том, что наш паровоз годился теперь только в металлолом. Да и то, если стоимость его доставки в Гранц будет сочтена выгодной.
А на полустанке, как две капли воды похожем на оставшийся на той стороне Разлома, своих транспортных средств не было. Ну, кроме дрезины, на которой смотрительница станции, как мы узнали, любила порой ездить в Разлом – смотреть на звезды и пить пиво в тумане.
Одного взгляда на эту немолодую, но крепкую и сексапильную бабенку было достаточно, чтобы понять страсть Петрайха к путешествиям в Разлом. Ох, не только звездами они любовались и пиво с виски пили. Похоже, еще и мост проверяли на прочность путем раскачивания…
Однако к исчезновению моста и, следовательно, разлуке с Петрайхом госпожа Адмира Вальдегун, смотрительница станции, отнеслась совершенно философски, даже с облегчением. Видимо, надоел ей Разлом хуже горькой редьки, да и Петрайх, похоже, надоел. Пока ее муж, Теогар, вполне представительный на вид, черноволосый и смуглый, вместе с Пагасо обследовал остатки паровоза, Адмира с живейшим интересом расспрашивала нас о путешествии. Может быть, для отчета, а может быть, просто из любопытства. В конце концов, эту историю ей теперь пересказывать всю жизнь, приукрашая по мере сил. За форменную юбку госпожи Адмиры цеплялись, застенчиво глядя на нас, двое детишек-погодков – девочка лет трех и мальчик лет четырех. Детишки были светловолосыми, голубоглазыми и вообще удивительно походили на маму… или на Петрайха.
– Дрезину могу дать, – сказала Адмира. – Вообще-то не положено, но как мне вас остановить? Вы с оружием, пограничники… Вон, там в сараюшке стоит. Если хорошенько приналяжете, то к вечеру доберетесь до Иртана. А Иртан – станция узловая, там каждый день два-три состава проходит, а то и поболе.
– Может, есть какой-то прямой путь, короткий? – с надеждой спросил я.
– Прямее железки тут пути нет, – усмехнулась женщина. – Ее в старину строили, как по линеечке вели. Горки ровняли, овраги засыпали. Берите, дрезина хорошая.
– Все зря, – горько сказала Эйжел. У нее опять исчез всякий акцент. – Не люблю, когда боль зря. Мы твоих друзей только в Марине догоним.
Я понимал, что она имеет в виду. Штурмовать Штаб Корпуса мы, конечно, не сможем. Даже отбивать друзей от Службы собственной безопасности погранвойск было авантюрой. Пытаться их вызволить в городе, целиком и полностью контролируемом пограничниками, было полным безумием.
Адмира тоже ушла к паровозу – крушение вызвало живейший интерес у всех обитателей полустанка. А мы, воспользовавшись любезным приглашением, сели в увитой цветами беседке (все-таки чувствовалась женская рука) и откупорили пиво, любезно предложенное мужем смотрительницы. Пиво было не то, что пил Петрайх, – бутылки помельче и из темно-коричневого, а не зеленого стекла. Сурганское, как я слышал – одно из лучших в Центруме. Первый же глоток подтвердил слухи – пиво оказалось светлым, легким, но горьковатым и с отчетливым привкусом хмеля. Я такое и на Земле любил больше всего.
– Что будем делать? – спросил Ашот. – Какие мысли, Иван?
– Командуй, – добавил Хмель, глотнул пива и приложил бутылку ко лбу. – Холодненькое…
– Почему я?
– А кто еще? – пожал плечами Ашот.
– Ребята, я вообще-то самый молодой в команде, – напомнил я. – Даже Дед в Центрум дольше меня ходит. И вообще, я музыкант, а не спецназовец… и портал у меня самый нелепый из всех возможных, поверьте…
Ашот и Хмель внимательно смотрели на меня.
– Он серьезно, – сказала Эйжел хмуро.
– Иван, размер твоего портала, – Ашот ухмыльнулся, – так же как длительность пребывания в Центруме, не имеет никакого отношения к тому, кто в нашей группе главный.
– Равно как боевые навыки и величина ай-кью, – добавил Хмель.
– Ударник, если ты не понял, что именно ты – лидер среди оставшихся, то ты совсем дурной, – сокрушенно произнесла Эйжел. – Но даже это ничего не меняет. Сейчас главный человек шестнадцатой заставы – ты. И решать тебе.
Вот те на!
Нет, я совсем не против был командовать и принимать решения. Просто на заставе это всегда делал Старик… или все же Ведьма – посредством Старика?
– Ребята, не ждите от меня чуда, хорошо? – сказал я. – Если бы я знал, что делать, то уже делал бы.
– А ты подумай, – посоветовал Хмель. – Мы пока пиво попьем, а ты подумай.
– Пиво тоже можешь пить, – великодушно разрешил Ашот.
– Предлагаю разогнать бегом дрезину, заскочить на нее и поехать, – сказала Эйжел, опять пренебрегая акцентом.
Юмористы…
Я сидел, пил пиво и наблюдал за Пагасо, который о чем-то оживленно беседовал с Теогаром возле обломков паровоза. Похоже, Теогар пытался на что-то уговорить машиниста, а тому предложение не нравилось. Пагасо махал руками, один раз чуть ли не замахнулся на Теогара, потом вроде остыл и стал внимательно слушать. Адмира тоже заговорила с ним, Пагасо почесал затылок. Потом они с Теогаром ушли куда-то за станционные здания.