Орлиное гнездо, стр. 27

Он, естественно, шутил и отнюдь не загибался. Нога у него, конечно, болела, но как-то тупо и не слишком назойливо. Его претензия насчет секса тоже не выдерживала никакой критики. Голова молодого авиатора покоилась на животе белокурой (в том числе и в самых укромных местах) госпожи Ларсен из племени викингов, и ему достаточно было перевернуться ничком, чтобы приступить к занятиям любовью в самых изысканных формах. Поведение девушки ясно показывало, что возражать против этого она не станет. Однако Линдсею было лень, он устал и не хотел тревожить больную конечность, а также больные (отбитые о бальсовые бревна) ребра и гудящую голову. Кроме того, строгое воспитание и религиозные воззрения не позволяли Харви заниматься любовью в присутствии посторонних. Поэтому он старательно изображал тяжелобольного, что, однако, не мешало ему созерцать эротическое действо в исполнении Джона и Аоры и вставлять между делом свои замечания по этому поводу.

Мануэла Мартинес участия во всем этом не принимала. Надо отметить, что люди из племени инков, в отличие от полинезийцев, ходили одетыми задолго до появления конкистадоров. С другой стороны, католическая вера, которую конкистадоры принесли с собой, пустила в этом племени глубокие корни. Вообще говоря, Мануэла была уже никакой не индеанкой, а обыкновенной испаноязычной перуанкой и хорошей католичкой, которой не пристало появляться голой перед посторонними мужчинами. В первые дни путешествия она и подруг по команде стеснялась — носила бикини, в то время как Хелен и Аора обходились без всякой одежды и даже не обращали внимания на проходящие мимо корабли. Но потом в течение нескольких дней на горизонте не появлялось ни одного корабля, и Мануэла решилась последовать примеру подруг. И надо же было такому случиться: через несколько часов началась буря и всю одежду унесло в океан.

Буря смела с плота буквально все, но почему-то милосердно оставила пластиковую цистерну с водой. Правда, в этом была заслуга и самих девушек — именно цистерну они бросились спасать в первую очередь, как только началась буря. И спасли — но зато упустили рацию и запас продовольствия, не говоря уже об одежде.

Теперь Мануэла лежала на мокрых бальсовых бревнах ничком, прикрыв бедра форменной курткой Линдсея, которая тоже еще не успела просохнуть. В ногах у нее валялись штаны лейтенанта Рафферти, которые перуанка милостиво согласилась надеть, когда, во-первых, они высохнут, и когда, во-вторых, Харви хотя бы на минуту перестанет пялить на нее глаза.

— Никогда не перестанет, — ответил на это Рафферти, в промежутке между сеансами полинезийской любви. — Не пялить на тебя глаза — это грех пострашнее богохульства.

Следует отметить, что Харви был примерным прихожанином баптистской церкви и действительно считал богохульство грехом. Поэтому он смутился и отвел взгляд от индеанки, да вдобавок еще и отстранился от норвежки, которую использовал в качестве подушки.

Мануэла, в свою очередь, сочла богохульством саму фразу темпераментного итало-американца и слегка обиделась.

— Интересно, что за ребенок у вас родится… — пробормотал Харви спустя несколько минут, адресуясь к Аоре и Джону. — Итало-ирландец плюс полинезийская еврейка равняется любовь.

— Мой прадедушка по материнской линии был индеец, — ответствовал Рафферти, не прерывая основного занятия, — поэтому я имею полное право задушить тебя за расизм.

Душить он, однако, никого не стал, а Линдсей принялся оправдываться.

— При чем тут расизм? Я просто к тому, что смесь получается взрывоопасная.

— У этой смеси есть общеизвестное название, — заметила Аора, когда Джон завершил акт, теоретически способный привести к зачатию. — «Чистокровный американец» — может, слышал?

— Я много чего слышал. Лучше скажи, как вы назовете своего бэби?

— Никак не назовем. У меня как раз сейчас противозачаточные дни.

Все расхохотались, даже Мануэла, которая вообще-то всегда смущалась при обсуждении таких тем.

Отсмеявшись, Харви решил тему сменить и задал риторический вопрос:

— А кстати, что мы будем жрать, если нас не подберут в ближайшие несколько суток?

Никто не ответил, и пауза затянулась на несколько минут.

Прервала ее летучая рыба, которая шлепнулась прямо на спину Мануэле, отчего та взвизгнула и вскочила, представив взору Харви Линдсея свои тщательно скрываемые достоинства. При этом перуанка поскользнулась и, еще раз взвизгнув, выпала за борт. Харви первый кинулся ее ловить, довольно легко поймав, втащил обратно на плот и, якобы случайно, прижал на секунду к себе. Мануэла отстранилась с некоторым запозданием, из чего молодой офицер заключил, что девушка еще не окончательно потеряна для половой жизни, а Рафферти мгновенно изменил мнение о расовых предпочтениях товарища.

— Нет, ты не расист, — сказал он, сравнив оценивающим взглядом типичную индеанку из Перу с белокурой красавицей из Норвегии.

— Я это всегда утверждал, — ответил Харви.

Но Рафферти его уже не слушал. Он размышлял о любви и о том, почему многим мужчинам неинтересны доступные женщины, обладание которыми достигается без труда. Почему юный птенец Харви Линдсей не хочет наслаждаться с этой норвежкой, которая откровенно предлагает себя, не придавая этой мимолетной связи никакого значения? Зачем ему индеанка, некрасивая по европейским и американским представлениям, да к тому же строящая из себя недотрогу?

«Странная это штука — любовь», — думал Джон Рафферти, жуя сырое мясо летучей рыбы, которая в конечном счете и послужила причиной этих философских мыслей.

38

— Я не раскрываю свои источники информации, — сказала Стефани Бэр, когда Гроссман и Пайн прорвались в ее кабинет, осажденный защитниками Земли от инопланетян. Защитники, вооруженные подручными средствами от топоров до кольтов 45-го калибра включительно, жаждали действия и были готовы изрешетить пулями и изрубить в куски любого инопланетянина, который попадется им на пути. Преобладали, впрочем, дамы бальзаковского возраста, вооруженные газовыми баллончиками и дамскими револьверами, однако не следует думать что такие дамы менее опасны, чем громилы с бицепсами Ван Дамма и челюстью Шварценеггера. Журналистов спасло только то, что они ни капельки не походили на инопланетян.

— Поймите меня правильно, — не сдавался Гроссман. — Дело принимает серьезный оборот. Эти люди не шутят…

— Это не люди, — перебила Стефани, но Гроссман, словно не слыша, продолжал:

— …и чем раньше общественность узнает обо всем, что связано с этим делом, тем проще будет предотвратить серьезную беду.

— Общественность узнает об этом от меня!

— Хорошо, хорошо. От вас. Съемочная группа со мной, мы готовы предоставить вам эфир, только расскажите, откуда вы получили меморандум. Он отличается от того текста, который попал к нам в CNN и в другие редакции тоже.

Меморандум Стефани Бэр переделывала собственноручно. Текст, который она получила от Роберта Стерлинга из «USA Today», показался Стефани недостаточно впечатляющим, и она добавила в него несколько фраз погорячее. А теперь пожинала плоды. Во-первых, у ее дома, который одновременно был редакцией «Шабаша», толпились вооруженные читатели, вообразившие, что инопланетяне уже высадили десант в окрестностях Вашингтона. Истребители пришельцев почему-то решили, что именно Стефани должна возглавить их маленькую армию, и она теперь не знала, что делать. А тут еще эти два типа с мудреными вопросами, на которые невозможно ответить. Потому что если сказать правду, то поклонники Стефани Бэр немедленно перестанут ей верить. А если городить чушь в привычном стиле, то не поверят Гроссман и Пайн — и тогда не видать ей выступления по телевизору, как своих ушей без зеркала.

— Я готова выступить по телевидению, не могу сказать ничего определенного по поводу источника информации, — сказала наконец Стефани. — Сообщение появилось на моем компьютере совершенно таинственным образом, когда машина была выключена. Судите сами, кто мог послать мне меморандум таким образом.