Орлиное гнездо, стр. 11

Жилет у них был один на двоих, а вот плотика не было совсем. На всех их бы не хватило. Один достался профессору, а остальные предполагалось распределить после того, как Лемье покинет борт. Двое офицеров прыгнули вместе с профессором сверх плана и теперь оказались в крайне неприятной ситуации. Особенно младший из них, оказавшийся даже без спасательного жилета. Стоит шторму оторвать его от партнера — и все, его уже ничто не спасет. С поврежденной ногой на такой волне он не продержится и минуты.

А виновник всего этого — профессор Лемье — благополучно приводнился в нескольких километрах от первой пары, привязанный прочным линем к плотику, который самостоятельно надулся, едва коснувшись воды. Единственная трудность, которую испытал профессор, состояла в том, что он никак не мог на этот плотик забраться. Руки ослабли от ужаса и сильно дрожали, а шторм кидал и самого профессора, и его спасательное плавсредство из стороны в сторону. Офицер же, выполнявший роль инструктора — или, вернее, открывателя парашюта — куда-то исчез.

Профессору пришлось бороться со стихией в одиночку, а он к таким поворотам судьбы не привык и теперь потихоньку сходил с ума.

13

— Значит, все получилось? — еще раз переспросил молодой человек в очках-велосипедах, которые делали его похожим на Антон Палыча Чехова, несмотря на отсутствие специфической чеховской бородки и даже на то, что сам Чехов вроде бы носил пенсне.

— Все идет по плану. Спутник наш, и американы никак не могут его найти, — ответила Соня, которая только что вернулась из Дедова в Питер и теперь докладывала непосредственному руководству об итогах поездки. Происходило это в добротном сталинском доме, на кухне одной из квартир, где кухонный стол был заставлен остатками вчерашнего завтрака, обеда и ужина со следами позавчерашнего полдника и пьянки недельной давности. Дополняли картину запыленные Сонины ноги, которые она водрузила на этот стол, едва не побив половину тарелок и стаканов.

Между тем молодой человек в очках выглядел интеллигентно и даже изящно. Более того, он даже был хорошо одет. В общем, весь его облик как-то не вязался с этой квартирой.

— То есть теперь весь мир у нас в кармане! — воскликнул он, лучась восторгом.

— Держи карман шире, — гораздо более спокойно и с некоторой издевкой в голосе заметил еще один из присутствующих, парень лет тридцати с татуировкой в виде якоря на тыльной стороне ладони. Вокруг якоря извивалась надпись «ВМФ. ДМБ 1989». — Мир — он большой. Один спутник ему — что слону дробина.

— Но ведь это же «Орленок»! Если он нанесет удар, от мировых телекоммуникаций только клочья полетят. Правители и денежные мешки выполнят любое наше требование, только бы этого не случилось.

— Не любое, — возразил бывший моряк. — Они выполнят только такие требования, от которых ущерб будет меньше, чем от спутника. Чем меньше — тем охотнее.

— При чем тут ущерб? Мы хотим сделать так, чтобы всем людям стало лучше. Разве нет?

— Иногда твой идеализм меня раздражает. Ты хочешь накормить всех бедных и осчастливить всех несчастных и никак не можешь понять элементарной вещи. Чтобы кому-то дать — надо у кого-то отнять.

— Да! — запальчиво воскликнул юноша в очках. — Я это прекрасно понимаю. И первое, что мы должны потребовать, — это справедливое перераспределение богатств.

— И кто должен выполнять твои требования?

— Наши требования, — поправил юноша. — Мы предъявим наши требования правительствам богатых стран и капиталистам. Они накопили несметное количество денег, а половина мира прозябает в нищете.

— То есть они сами должны будут отдать эти деньги бедным, чтобы те тоже стали богатыми? — уточнил татуированный.

Внешне он выглядел как заправский уголовник, но речь выдавала то ли интеллигентное происхождение, то ли просто длительное общение с представителями прослойки, которую марксисты категорически отказывались признавать классом, имеющим самостоятельное значение.

— Конечно, — ответил на его вопрос очкарик. — Мы сами не справились бы с такой работой.

— Да, — задумчиво пробормотал моряк. — Я всегда знал, что у тебя мозги больные, но не думал, что до такой степени. Запомни, дорогой, раз и навсегда. Шантажировать государство — это лучший способ самоубийства. Многие пытались, но ни один не выжил. Любое уважающее себя государство согласится выбросить на ветер любые деньги, лишь бы не поддаться шантажу.

— Да кто говорит о шантаже?

— Я говорю. То, что мы планируем, называется именно так и только так. Если ты считаешь, что «экспроприация» или «восстановление социальной справедливости» звучит лучше, можешь притворяться, сколько твоей душе угодно. Только если хрен назвать членом, он стоять не перестанет.

— Иногда я думаю, что напрасно привлек тебя к нашей работе, — заявил молодой человек.

— Иногда я думаю, что твое место — в психушке, — парировал моряк.

— Иногда я думаю, что все мужчины — полные идиоты, — подала голос Соня. — Заткнитесь оба. Слава, что ты предлагаешь?

Моряк, которого, очевидно, звали Славой, пролетарским жестом почесал в затылке и еще раз окинул презрительным взглядом всю фигуру юноши, надувшегося от обиды и ревности. Потом сказал, почему-то произнося имя работника умственного труда, оставшегося в Дедове, с французским прононсом:

— Игорек с Виктоаром прикинули на компьютерах, и у обоих получилось, что «Орленок» может скушать сто миллиардов баксов, не больше. Это если он разорвет все основные магистрали, идущие через космос. Сто миллиардов — это безвозвратные потери от разрыва связи, в основном биржевые и банковские, плюс затраты на восстановление каналов. Но если мы будем отключать спутники один за другим, то в конце концов они нас запеленгуют. Виктор в этом совершенно уверен.

— Странно, мне он ничего не сказал, — удивилась Соня.

— Он мне сказал, и этого достаточно. Так вот, «Орленок» не может бесконечно маневрировать. У него топлива не хватит. Так что наш лимит — несколько десятков миллиардов. И дополнительный козырь — контроль над спутниками разведки. Чтобы его сохранить, власти не будут мешать нам брать деньги с частников. А частники раскошелятся, не денутся никуда. Думаю, мы можем потребовать у них десять миллиардов ровно плюс корабль и гарантии неприкосновенности.

— Корабль? — хором удивились Софья и юноша в очках.

— Ни одно другое транспортное средство не поднимет десять миллиардов долларов в мелких купюрах.

— И что мы будем делать с этим кораблем? — поинтересовалась Соня.

— Бороздить океан, — ответил моряк. — А на остановках — раздавать деньги. Ты ведь этого хочешь, или я тебя неправильно понял? — поинтересовался он у юноши.

Тот промолчал, но зато взвилась Соня:

— Ты с ума сошел! Нас же арестуют прямо у трапа.

— Я ведь сказал про гарантии неприкосновенности. Кто-то останется на базе управлять «Орленком». Плюс — с десятью миллиардами мы сможем поставить еще несколько баз. Пока будет угроза — никто нас не тронет.

— Это несерьезно! — заявил юноша, который, очевидно, молчал перед этим так долго, потому что напряженно думал. — Мы должны предъявить свои требования именно государствам, властям и воротилам бизнеса. Они больше всех пострадают от применения «Орленка». А значит, согласятся выполнять все то, что мы прикажем.

— Сколько раз я уже говорил тебе, что ты идиот? — поинтересовался моряк и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Сообщаю еще раз, внятно и членораздельно: ТЫ ИДИОТ. И повторяю опять: любое уважающее себя государство положит все силы и любые деньги на то, чтобы уничтожить тебя, идиота, физически. Причем на свете есть масса способов самоубийства, которые более приятны, чем этот. Если ты сгораешь от жажды умереть во имя светлого будущего, то я тут тебе не помощник. Мало того, что я умирать не хочу, так еще и светлое будущее от этого не наступит.