Бабушкино море, стр. 16

— Бабушка! — удивившись, говорит Ляля, будто видит бабушку в первый раз.

— Ладно, молчи, молчи! — лукаво отвечает бабушка и жмурится. — Уж будто и боялась?

— А вот и боялась! — говорит Ляля.

Бабушка ставит Лялю на песок, кричит:

— Анюта! Веди ребёнка домой, — и закатывает рукава своей куртки.

Она раскладывает рыбу в плетёные корзины. Рыбы много, и всё крупная, тяжёлая…

— Ишь, до красной дошли!.. — говорит председатель, наклонившись над корзиной.

Там лежит невиданная усатая длинная рыба.

Рыба бьётся и хочет выпрыгнуть прямо бабушке в лицо. А бабушка смотрит на рыбу, сдвигает локтем со лба свою резиновую шапку и говорит:

— Эх, да разве ж это осетр? Разве ж это осетр? Не видывали вы осетров. Не осетр это вовсе, а просто камса какая-то.

Я буду скучать

У вокзала стоят деревья с жёлтыми листьями. На дороге густые от грязи, тёмные лужи. Дорога размыта дождями.

Это осенний месяц октябрь.

К станичной платформе медленно подъезжает поезд.

Оттуда выходят женщины с бидонами. Прихрамывая, спускается по ступенькам вагона колхозный садовник. На спине у него большая корзина с грушами.

Посредине платформы стоит одинокий носильщик. На груди у носильщика поблескивает медаль «За оборону Одессы».

— Гражданочка, а не надо ли поднести чемодан? — говорит носильщик.

— Нет, нет, не надо, — отвечает носильщику человек в морской форме.

Женщина, которой носильщик хотел поднести чемодан, и моряк — лялины мама и папа. Они приехали в бабушкину станицу.

Молча идут они по широкой дороге, размытой дождями.

— Ну что? Скажи… — говорит мама.

— Да ничего, ничего же, Зая, — говорит папа и опять молчит.

Он смотрит на домики, на камышовые крыши в начале станицы, на глубокие колеи милой земли, по которой так давно не шагали его большие ноги.

Спешат на рынок женщины с бидонами.

Проезжает по краю дороги телега, нагруженная виноградом. На ней сидит молодая девушка в шерстяном платке. Она лузгает семечки и смотрит туда и сюда.

Телега вздрагивает. Из-под её колёс во все стороны брызжет грязь.

— А видно, что земля чернозёмная, — говорит папа… — Эх и богатый же край!

— Да, да, — говорит мама. Она задумалась.

Шуршат с обеих сторон дороги деревья. Шелестят сухими, редкими листьями. Ветер толкает ветки, отрывает от них листки. Взметнувшись, словно широко вздохнув в последний, в самый последний раз, лист становится дыбом на ветке. И вдруг подламывается. Он летит на дорогу. Кружится и падает. Там и лежит, жёлтовато-красный, и хочет опять взлететь. Да не взлететь ему больше: намок, отяжелел.

Долго идут лялин папа и лялина мама по осенней, размытой дождями дороге к бабушкиному дому. На дороге глубокие борозды — полосы от колёс телеги.

Вот дом с резными балконами. У дома толпятся мальчишки. Они шумят и сплёвывают на дорогу виноградные шкурки и косточки.

Ветер с моря треплет ленточки их бескозырок.

Увидев, что по дороге идёт моряк, мальчики вытягиваются и опускают руки по швам. У них в руках зажат недоеденный виноград.

Моряк проходит, и все мальчишки, повернув головы, провожают его внимательным взглядом. Они успели заметить сияние золотых нашивок на его рукавах.

Опомнившись, они бегут за ним гуськом по дороге.

— Привет, орлы! — улыбнувшись, говорит папа и помахивает свободной от чемодана рукой.

…Вот «Центральный сад»… Под сухими, жёлтыми липами кто-то тонко играет на фистуле.

— Ты не устала, Зая? — тихо говорит папа.

— Нет, ничего, ничего, — отвечает мама, косясь в его сторону и чуть-чуть улыбаясь, — Я могу идти гораздо быстрее.

И они идут всё быстрей.

Вот наконец желтеет издалека широкая крыша колхозной конторы. Вот зелёный забор. К нему прибита всё та же, так хорошо знакомая папе табличка:

«Колхоз «Завет Ильича».

Под табличкой висит щиток.

— Погоди-ка, Зая, секунду… — говорит папа и останавливается.

— «Бригадир Сущёва Варвара, — бегло читает папа, — 308 %.

Звеньевой Латыш Инокентий — 284 %.

Ловец Мишур Надежда — 202 %».

— Ну же, идём… — говорит мама.

— Не подкачала, не подкачала моя старушка, — смеясь, говорит папа. И, взяв маму за руку, идёт всё быстрее и быстрее к концу станицы, к самому морю, к бабушкиному дому.

Вот и море. Папа смотрит на море. Оно скучно-серое в этот осенний месяц. По самому краю моря тянется деревянный мост. У моста стоят катера. Из трубы огромной судоремонтной верфи валит в небо коричневый дым…

— Погоди-ка, Зая, — вдруг говорит папа и опять останавливается. Он смотрит на трубы в порту.

Папе хочется улыбнуться, но улыбка у папы выходит странная. Такая, словно что-то крепко и сладко сжало папино сердце. Ему хочется закрыть глаза и постоять, задумавшись и отвернувшись от всех. Постоять, да так, чтоб никто не увидел, как он задумался.

— Идём же, Зая! — говорит папа.

Они идут.

Вот наконец и бабушкин дом. Вот зелёные ставни на окнах бабушкиного дома.

— Да, так было и в последний раз, — говорит папа, — только крышу, видно, перекрывали, и дерево подросло во дворе.

С моря дует колкий, протяжный ветер и слышится гул. Мягко лопочут от ветра зелёные ставни бабушкиного дома.

— Четвёртый час, — говорит папа. — Матушка, верно, уже вернулась с рыбалки.

У забора сидят на корточках, наклонившись над лужей, три девочки.

— Даёшь концы! — хриплым голосом кричит черноволосая девочка.

— Трос крепи, крепи трос! — отвечает белоголовая.

В луже, к которой они наклонились, плавает лодочка.

— Чего зеваете! — кричит черноволосая девочка. — Трос крепите! Крепите трос, — никак не податься к берегу…

Услышав это, папа вдруг останавливается и ставит на землю свой чемодан.

…Вот так же, вот точно так же он тоже сидел на корточках у этого вот забора… Только тогда забор был некрашеный… И на его, на папином корабле был, как будто бы, другой парус… Не матерчатый, а газетный…

— Ну что, скажи? — говорит мама и осторожно берёт папу за руку.

— Да так… — говорит папа.

Он стоит в тени чужого дома, прислонившись к чужому плетню, и никак не может припомнить, какой был парус… «Нет, всё-таки, кажется, не матерчатый… Из газеты…»

— Сортируй чередом! — хриплым голосом кричит черноволосая девочка. — Как на танцы-баланцы, так вы мастера!

На чёрной девочке плотно застёгнутый армячок. В волосах у неё гребёнка с мелкими камешками.

— Ля-ля! — чуть слышно говорит мама.

Девочка поднимает голову и оборачивается.

— Мама! — кричит она и повисает на маминой юбке.

— А я? — говорит папа.

— Бабушка, бабушка, папа приехал! — на всю улицу кричит Ляля.

И вот из дома выходит бабушка.

— Константин! — говорит бабушка, — Костя!.. Костенька!

— Матушка! — говорит папа.

Они подходят друг к другу, и вдруг становится видно, что папа гораздо выше, чем бабушка, и что бабушка старенькая.

— Костенька! — повторяет бабушка, — Сынок! — и смотрит на папу.

— Успокойтесь, матушка, — говорит папа дрогнувшим голосом и обнимает бабушку.

Из всех окон по всей улице выглядывают хозяйки. Смотрят, как с бабушкой обнимается папа.

— К Варваре Степановне сынок приехал, — говорят хозяйки, — Меньшой, Константин. Так, видно, ноги у ей и подкосились. Ясное дело. Мать!

Папа тихонько проталкивает бабушку в открытые двери. Когда они вместе проходят в комнату, папа нагибается. Он большой, а двери в бабушкином доме не очень высокие.

— Константин, голубчик! — кричит Сватья, когда бабушка с папой входят в дом.

— Тётушка, — говорит папа и улыбается так широко, что видны зубы.

Так Ляля вдруг узнаёт, что тетя Сватья приходится папе тётушкой.

В это время бабушка вспоминает, что она ещё не здоровалась с мамой.

— Здравствуй, невестушка, — вдруг говорит бабушка. И они целуются.