Последнее предупреждение, стр. 14

Но если вдуматься, кого мы ни встретим, никто не знает. Так что она не исключение.

— Меня зовут доктор Бриджит Двайер, — девушка шагнула вперед и протянула руку. По-моему, для доктора она еще совсем желторотая.

— А я Макс, — я пожимаю ее протянутую руку. Клянусь, она при этом смотрит на меня, как ребенок на сахарную вату. Но моя рука оказывается самой обыкновенной мозолистой рукой, и восхищение в ее глазах гаснет. — А что это за научное путешествие?

Она кивнула на самолет:

— Я вам в полете все расскажу.

Э-э-э. Так не пойдет.

— Нельзя ли рассказать ДО полета, — вежливо прошу я. Конечно, мамины рекомендации и все такое, но это отнюдь не значит, что у меня началось размягчение мозгов и я на все согласна без вопросов.

Поскольку это наше первое общение с доктором Двайер, даю ей время немного попривыкнуть к тому, с кем ей пришлось иметь дело.

— А то мы можем здесь и расстаться.

— Доктор Мартинез, — она кивнула в мамину сторону, — порекомендовала вас для участия в спасательной операции.

— Пожалуйста, поясните, — я скрестила руки на груди, чувствуя, как за моей спиной стая внимательно сканирует территорию на предмет неожиданных опасностей и нападений. — Что или кого мы с вами будем спасать?

— Мир.

Не знаю, дорогие мои читатели, кто из вас летал когда-нибудь на частном самолете. Клянусь вам, частный самолет — редкостная роскошь.

— Это самолет-младенец, — шепчет мне на ухо Ангел, едва мы вошли внутрь. Здесь и вправду все похоже на кукольный дом. — Когда он вырастет, он станет боингом семьсот сорок семь.

Маленький-то он маленький, но ужасно комфортабельный. Здесь все так же удобно, как и в том самолете, в котором нас доставили в Вашингтон. Большой, плоский телеэкран, мягкие диваны и кресла, под ногами пушистый ковер, на окнах настоящие занавески. Никакого сравнения с нашей обычной «средой обитания».

Мама осталась на земле. Прощаться с ней снова было трудно. Никак мне не привыкнуть к нашим расставаниям.

Клык сперва вошел в салон, все проверил и дал мне знать:

— Заходите. Полный порядок.

Газ и Игги рванули вперед и первым делом ринулись в кабину пилота. Открыли дверь показать мне ошеломленных капитана, его помощника и штурмана. Ни один из них не показался мне подозрительным. Тотал забегал вокруг, обнюхивая все подряд. Считай, дорогой читатель, меня полной идиоткой, но мне от этого на душе стало спокойнее.

Макс, не психуй, — говорит Голос, — все это часть общей картины мира. Вас будут использовать. Но на сей раз во имя доброго дела.

«Раз „во имя доброго“, это меняет ситуацию, — думаю я саркастически. — Быть использованной во имя доброго дела, несомненно, много лучше, чем во имя злого. Беда только, что центральное словосочетание „быть использованной“ остается без изменений».

На это Голос молчит, оставляя мой сарказм без внимания.

— Пожалуйста, садитесь, располагайтесь, — говорит доктор Двайер. Как будто можно остаться стоять на взлете. — Пристегните привязные ремни. Но только на время взлета. Как только мы наберем высоту, можно будет поесть.

Стая пристегивается. Так же пристегивается и доктор Двайер.

— А чей это самолет? — спрашиваю я.

Она поднимает глаза:

— Нино Пиерпонта.

Я присвистнула. Всем известно, что Нино Пиерпонт — самый богатый человек на свете, богаче, чем многие страны, чем любая компания-корпорация, чем любая другая семья в мире. А значит, мы или в хороших руках, или в полной ж… Третьего не дано. Ладно, теперь отступать некуда, а дальше — время покажет. Надеюсь, мама знала, во что она нас впутывает.

Тотал прыгнул на диван, и Ангел пристегнула на нем ремень. Доктор Двайер внимательно за ней наблюдает, и я вижу, что глаза ее остановились на оттопыренной на спине куртке Ангела. Точно она надеется, что крылья ее вот-вот распахнутся.

— Ну и куда же мы направляемся? — осторожно интересуюсь я. — Пожалуйста, скажите, что в теплые края. За последнюю зиму холода нам хватило на всю оставшуюся жизнь.

— В Южную Америку, — отвечает доктор Двайер, старательно отводя от меня глаза. — В Аргентину.

— В джунгли? — гадаю я. — В Аргентине, по-моему, тепло?

Вот где немного образования, пусть даже и самого среднего, вполне могло бы мне пригодиться. Как-то мне в последнее время все чаще становится неуютно от моего невежества.

— Нет, — говорит доктор Двайер. — В Аргентине мы пересядем на корабль.

— На корабль? И дальше куда? — ошарашенно спрашивает Клык.

— Как насчет пообедать? — не отвечая, она отстегивает ремень и поднимается на ноги.

Мы с Клыком переглядываемся и согласно друг другу киваем.

Внимание. Надо быть настороже.

— Мы что, уже прилетели? — брюзжит Тотал, когда я беру его на руки.

В Аргентине ночь. Запереть на много часов шестерых детей-птиц в крошечном самолетике было большой ошибкой. С каждым следующим часом этого длинного перелета все мы дергаемся и психуем все больше и больше. Наконец, едва только мы опустились в Сан Джулиане, как Газзи так дернул через запасной выход, что надувной трап пришел в действие, а все сирены заорали как сумасшедшие.

Потом мы всячески противились тому, чтобы нас снова запихали в машину. Хоть мы и подписались спасать мир, это совершенно не значит, что мы готовы провести лишний час в замкнутом пространстве.

Поэтому мы договорились лететь над джипом доктора Двайер, держась в стороне от редких автомобилистов на извилистой узкой дороге. Было темно, холодно и ветрено. Может быть, где-нибудь на севере Аргентины и будет тепло, но здесь, на самом южном ее окончании, ужасный холод. Только этого мне и не хватало.

Полет наш был совсем недолгий. Минут десять — и мы оказались на берегу океана. Того же самого океана, в котором мы купались на восточном побережье Америки. Но то был Северный Атлантический океан, а это — Южный. В Южном Атлантическом океане плавают здоровенные глыбы льда. Я скрипнула зубами: теперь понятно, почему мама держала от меня в секрете место нашего назначения.

Доктор Двайер завела свой джип в широкий док. На самом конце его пришвартован то ли очень большой катер, то ли средних размеров корабль. Джип останавливается, доктор Двайер выходит и смотрит в небо — нас ищет. А мы, в свою очередь, ищем любые приметы возможной опасности и кружим высоко над землей. Но все вокруг спокойно, и мы, наконец, приземляемся от нее футах в тридцати. Тотал немедленно прыгает на землю и начинает обнюхивать док, джип и все на свете.

— А вы и вправду летаете, — замечает доктор Двайер чуть слышно, точно сама с собой разговаривает.

Я встряхиваю крыльями, чувствуя, как они разогрелись от полета:

— А разве мы кого-нибудь когда-нибудь обманывали?

— Это очень… красиво, — говорит она и, похоже, сама удивляется сказанному. — Вы простите меня. Я знаю, вы не выбирали умение летать, и мне немного известно, что вам пришлось из-за этого пережить. Но я — человек со стороны. Все, что я вижу, — это то, как прекрасен ваш полет. И мне даже… завидно.

Такого нам еще никто никогда не говорил. Я растерялась и не знаю, что ей ответить. В двух словах у нее уместились и плюсы и минусы нашей мутантской жизни. А их не то что высказать, а даже понять мало кто может.

Тряхнув косой и улыбаясь, она, наконец, направляется к лодке:

— Добро пожаловать на наше научно-исследовательское судно. Мы из Международного Фонда Научного Изучения Земли.

Честно говоря, «научно-исследовательское судно» — это громко сказано. Как рублевое имя для копеечной посудины. Корабль был большим, наверное, футов сто пятьдесят в длину, но старым и видавшим виды. Огромные ржавые пятна расползлись по его голубым бокам. И даже съели чуток от имени: «Венди К». Сзади у него кран, а спереди кабина-надстройка с тьмой разномастных антенн на крыше.

Интересно, где был Нино Пиерпонт, когда требовалось профинансировать оснащенный по последнему слову техники научно-исследовательский корабль?