Herr Интендантуррат, стр. 20
– Выпьем еще! – предложил Ильин.
Крайнев согласился.
– Ты вот палачей вспомнил, – сказал Ильин, – расстрелы. Первого человека я год назад расстрелял. В бою спрятался в кустах, а люди заметили. Что делать? Не накажешь – другие спрячутся. Кому охота под пули лезть? Осудили труса. Встал вопрос: кто приведет в исполнение? Кликнули добровольцев. Мнутся люди: никому не хочется. Одно дело немца или полицая, а тут свой… В одной землянке спали, из одного котелка ели. Как быть? Приказать? Вдруг откажутся? Этих тоже к стенке? Полбригады перестрелять можно. Саломатин говорит мне: «Ты судил, ты и приводи в исполнение!» Пришлось. Ну, раз одного расстрелял, про других и спрашивать не стали. Особист, его работа! А какой я особист? Мое дело мосты рвать, а не людей расстреливать! Ладно, шкуру полицейскую шлепнуть, а тут приходит в бригаду пацан, просится воевать. Дескать, комсомолец, патриот, не могу видеть, как враг топчет землю. «Откуда ты, из какой деревни?» Называет. Знаем мы эту деревню, полицейская. Есть такие. Почти все мужики в них немцам служат. Что ж, в войну всякое бывает: один брат у немцев, другой – у партизан. Берем, но присматриваемся. Просится на задание. Отправляем, но ребятам из группы наказал смотреть. Приходят, докладывают: по пути отпросился в деревню, якобы родственницу навестить. Заметили ребята, в какую хату заходил, послали нашего. Тот винтовку на хозяйку: «Говори!» Та и призналась: забегал пацан, оставил бумажку, просил в полицию снести. Берем бумажку: донесение! Численность бригады, вооружение, дислокация, настроение личного состава… Доказывать нужды нет – лазутчик. На допросе сразу поплыл: в полиции приказали стать шпионом, сказали, родных расстреляют, если откажется. Похоже, не врет, но что делать? Если б сразу признался, одно дело. Но он задание выполнил, своим донесением бригаду на смерть обрек! Хорошо, что перехватили! Веду я его к оврагу, а он плачет. Совсем пацан, семнадцати нету. Плечи худенькие, лопатки торчат, трясутся… Между этих лопаток и выстрелил… Скажи мне, если ты такой правильный, кто я после этого? Палач?
Крайнев покачал головой.
– А кто?
– Человек долга.
– И я так считаю. Только сердце болит. Я этого пацана до сих пор помню. Лица других расстрелянных забыл, а его не могу. Вот так!..
Ильин пригорюнился. Крайнев захотел его приободрить, но в этот миг стукнула дверь, и на пороге появился Саломатин.
– Так! – сказал он, мигом оценив обстановку. – Нарушаем приказ? Самогонка, да еще с утра?
Ильин вскочил.
– Виноват, товарищ полковник!
– Ладно, он! – Саломатин ткнул в сторону Виктора. – Интендант, что с него взять? А ты? Майор госбезопасности!
– Исправлюсь!
– Исправляйся! Костры для самолета я готовить буду?
Ильин козырнул и убежал. Саломатин сел и стал жадно есть остывшую картошку. «Покормить некому! – вспомнил Крайнев. – Жену с дочкой на Большую землю отправил».
– С какой радости вы тут пьянствуете? – спросил Саломатин, покончив с картошкой.
– Признался ему, кто я.
– Да? – Саломатин улыбнулся. – Поверил?
– Не сразу. – Крайнев указал на бутылку.
– Показывал ему исчезновение?
– Хватило этого. – Крайнев взял зажигалку и включил звук. Саломатин послушал и захохотал.
– Интересная штучка, – сказал, повертев в пальцах зажигалку.
– Вот еще! – Крайнев разложил на столе фальшивые документы.
– Солидно тебя снарядили, – сказал Саломатин, ознакомившись с каждым. – Органы работали?
Крайнев кивнул.
– Какой у них интерес?
– Познавательный. И личный.
– То есть?
– Операцией руководит подполковник Гаркавин. Твой внук.
– Ух ты! – Саломатин вскочил и заходил по избе. Внезапно подскочил и испытующе заглянул в глаза Виктору. Тот в ответ улыбнулся.
– Трудно поверить! – признался Саломатин. – Дочке два месяца, а уже внук! Да еще подполковник!
– У меня правнуки, – успокоил Крайнев. – В тридцать-то лет! Мне труднее. У тебя внук когда еще родится, а мои – вот они, рядом.
– Сын Сони?
– Ефим Гольдман. У внуков такая же фамилия. Представляешь?
– Разве дело в этом? – засмеялся Саломатин. – Главное, деточки, живые, здоровенькие. Ах ты!.. Значит, правда? Все будет хорошо? Немцу хребет сломаем, войну выиграем и будем жить?
– Будем! – подтвердил Крайнев, пряча глаза.
– Виктор! – Саломатин обнял его. – Ты даже не понимаешь… Когда ты в сорок втором сказал мне, что все будет хорошо, немца побьем, а я стану генералом и Героем Советского Союза, честно скажу, подумал: «Заливает! Хочет подсластить расставание». Сегодня я полковник. Героем пока не стал, но три ордена имею. А немцу скоро хана. Ты не представляешь, как легко на сердце, когда знаешь: все будет хорошо! Можно надеяться, верить, но когда точно знаешь… Только за это тебе памятник можно ставить!
– С памятником подождем! – возразил Виктор.
– Я не в том смысле! – засмеялся Саломатин. – При жизни!
– «Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь…» – процитировал Крайнев.
– Ладно, отдыхай! – махнул рукой Саломатин. – Чувствую, не скоро доведется вновь. Неспроста этот самолет…
Саломатин оказался прав. Прилетевший ночью самолет привез пакет. В нем оказались подробные инструкции для Ильина и Крайнева. И еще один необычный документ…
Глава 8
Счастливая жизнь Эльзы Поляковой кончилась в двадцать лет. Через месяц после того, как она сменила немецкую фамилию на русскую.
Прадед Эльзы, часовых дел мастер Иоганн Шмидт, перебрался в Россию после Наполеоновских войн. В России заработать можно было куда больше, чем в разоренной войной Пруссии, где после битвы народов многим было не до часов. В Петербург Иоганн не поехал – в столице хватало часовщиков, как и в древней Москве. А вот в губернском N ощущался острый их недостаток, вследствие чего Иоганн быстро приобрел общественное положение и безбедную жизнь. Правда, в N не оказалось лютеранской кирхи, но такие вещи Шмидта мало смущали – достаток важнее. Немецких девушек в N также не имелось, поэтому Иоганн женился на дочке русского купца, для чего пришлось пройти дополнительный обряд и стать православным. Интернациональная семья обзавелась многочисленными потомками, хранившими традиции немецких предков, но ощущавшими себя русскими. В доме Эльзы говорили по-русски, но немецкий знали. Ее отец, Теодор, в русле семейных традиций стал инженером. Профессия эта сытно кормила и позволила Теодору обзавестись собственным домиком, правда, деревянным, но достаточно просторным, а также содержать кухарку и няню для детей. Профессия защитила Теодора Шмидта от революционных бурь: политикой он не интересовался, а инженеры были востребованы любой властью. Без беды все же не обошлось: в 1919 году умерла от «испанки» мать Эльзы. Самой Эльзе в ту пору было два года, поэтому горе прошло мимо ее сознания. Потеряв жену, Теодор вновь жениться не стал, сосредоточив нерастраченную любовь на детях: старшем Петере и младшенькой Эльзе. Голубоглазая, беленькая Эльза была всеобщей любимицей, ее баловали отец, старший брат и даже няня.
Дед Теодора, приживаясь в новой стране, сменил религию, внук позаботился, чтоб его дети своевременно вступили в комсомол. Без этого трудно было рассчитывать на поступление в вуз, а Теодор желал дать детям хорошее образование. Петер Шмидт получил диплом инженера в Ленинграде, Эльзу далеко от себя отец не отпустил, и она поступила в местный педагогический институт. Там познакомилась с будущим мужем. Саша Поляков был любимцем курса: веселый, обаятельный, он замечательно пел и красиво говорил. Девушки сходили по нему с ума, но Поляков выбрал Эльзу. Обиженные однокурсницы шептались: причиной выбора стала вовсе не любовь. По местным меркам Эльза считалась богачкой: у отца был свой дом, хорошее жалованье, Эльза лучше всех на курсе одевалась и не испытывала нужды в карманных деньгах. Ей и ранее завидовали, а после замужества стали вдвойне. Кто из завидовавших написал донос, Эльза так и не узнала. Через месяц после свадьбы Сашу арестовали. Поляков любил в тесной компании друзей болтать на острые темы, кто-то его высказывания аккуратно занес на бумагу и переслал куда следует. Там бумаге дали ход. Через два дня после Саши арестовали Теодора Шмидта и его сына. (Петер, получив диплом, вернулся в родной город, где работал конструктором на заводе.) Шел 1937 год, быть немцем в советской стране само по себе было делом подозрительным, а тут сразу двое и оба инженеры! Что им стоит соорудить бомбу? Зачем врагам народа бомба, объяснять не следовало: газеты чуть ли не каждый день печатали репортажи с показательных процессов. Дело завертелось. Эльзу вызвали на допрос. Следователь, молодой, бесцеремонный, не выпускавший изо рта вонючую папиросу, потребовал, чтоб она рассказала, как ее родственники готовили покушение на товарища Сталина. Эльза возмутилась. Какое покушение?