Чекисты рассказывают..., стр. 14

Ходжа Али бесцеремонно откинул подушку и развернул свежий номер «Фёлькишер беобахтер» — берлинской фашистской газеты.

— Ай-ай-ай, а убеждали меня, что не знаете европейских языков. Понимаю, скромничали.

Сергеев встал, взял из рук Ходжи Али газету, скомкал ее и сунул под матрац.

— Пусть все это останется между нами, — взволнованно проговорил он.

— Что же тут особенного, агаи Сергеев?

— Ничего, конечно. Просто не хочу, чтобы знали.

— Немецкая нация — великая нация, зачем скрывать знание ее языка. Вообще любой человек, владеющий по милости аллаха иностранными языками, поднимается во мнении окружающих.

— Возможно, что и так, но в данном случае есть некоторые обстоятельства...

— Не понимаю. Глубоко убежден, если господин Демидов узнает, что вы владеете немецким языком, или, скажем, Лидия-ханум, они будут приятно удивлены, и всё.

— Уверяю, далеко не так. Наоборот, в этом случае мне грозит большая неприятность. Я принужден обманывать сослуживцев.

— Спасительная ложь лучше правды, поднимающей смуту, говорят у нас, — не удержался от замечания Ходжа Али.

— Вы так хорошо ко мне отнеслись, прямо по-родственному. Я надеюсь на вашу скромность.

— Зачем же я должен кому-то рассказывать, раз вы просите не делать этого. Видит аллах, но хочу приносить вам никаких огорчений.

Сергеев молчал, выглядел он очень расстроенным, и Ходжа Али решил переменить тему разговора.

— Нравится ли вам квартира?

— Квартира как таковая меня устраивает, но вот шум часто беспокоит. Уж очень много детей.

— У хозяина, как у каждого бедного иранца, полно детей. Пять девочек и шесть мальчиков, старшему одиннадцать лет. Утихомирить такую мелкоту не так легко. Агаи Сергеев, я подыщу вам другую квартиру.

Ходжа Али попрощался и ушел, еще раз пообещав быстро подыскать квартиру.

На следующий вечер Ходжа Али появился снова. Он предложил квартиру в своем доме. Сергеев согласился. Дом Ходжи Али на улице Фирдоуси был европейского типа, двухэтажный. Первый этаж занимал хозяин, а второй сдавался квартирантам. Ходжа Али отвел Сергееву двухкомнатную квартиру на левой половине. В ней было все необходимое, начиная от постельного белья и кончая щеткой для платья.

Сергееву понравилась новая квартира, но взгляд его случайно остановился на двери, ведущей в соседнее помещение. Он вопросительно посмотрел на Ходжу Али. Тот сразу сообразил в чем дело, и, улыбаясь, сказал:

— Укушенный змеей боится веревки. Агаи Сергеев, не беспокойтесь, детей там нет. Квартира пустая. Сдам ее только одинокому.

Сергеев успокоился. Он понимал, что Ходже Али невыгодно нарушать свое слово.

VI

От проспекта Шахреза начинается шоссе. Оно ведет к предгорьям Эльбурсского хребта, к горам, вершины которых покрыты снегом даже в жаркое время года. У подножья отрогов среди густой зелени разбросаны дачные поселки.

Почти на углу Шахреза и загородного шоссе стоял одноэтажный особняк, окруженный высоким забором. Это был дом новой постройки из серого кирпича с «аб амбаром» [5] и жилым подвалом, где коротали знойные дни обитатели дома. К северной части особняка примыкала открытая терраса, по сторонам ее сбегали лесенки из нескольких ступенек. В середине двора — бассейн.

Судя по табличке, особняк этот принадлежал немецкому коммерсанту Отто Геккерту. Хозяин — высокий стройный блондин в легком костюме, белоснежной рубашке с ярким галстуком — прохаживался по террасе, нетерпеливо теребя сорванный с ветки платана листочек. Раздался звонок. Слуга-иранец стремительно выскочил из кухни и бросился отпирать калитку. Низко поклонившись, он отошел в сторону, пропуская фон Шёнгаузена. Старик шел, шумно отдуваясь. В свободном костюме из чесучи он казался еще толще.

Геккерт спустился навстречу.

— Рад видеть вас у себя, экселенц.

— Проклятая машина так накалилась, что ехать в ней невозможно, дышать нечем, — сказал фон Шёнгаузен, обмахивая лицо соломенной шляпой.

Геккерт помог подняться на террасу. Один из слуг подвинул плетеные кресла, другой подкатил столик с фруктами и прохладительными напитками.

— Садитесь, экселенц, — пригласил хозяин дома.

Шёнгаузен топтался на месте и поглядывал на стоящих поодаль слуг.

— Может быть, пройдем в кабинет? — предложил Геккерт, видя, что шеф почему-то не хочет остаться на террасе.

На пороге кабинета Шёнгаузен остановился. Его ослепило множество красок, которыми пестрели стены кабинета.

— Я коллекционирую коньяки, — улыбнулся Геккерт, поняв, чем удивлен шеф.

Вдоль всех стен были устроены стеллажи, на которых стояли бутылки с коньяками, ярко пестревшие разноцветными наклейками. Бутылки заполняли не только стеллажи: целая батарея выстроилась на письменном столе, на подоконниках. Продолговатые, пузатые, круглые, плоские, иногда больше похожие на фигурный флакон с одеколоном, чем на сосуд со спиртным, — эти коньяки были собраны из разных стран.

Шёнгаузен принялся рассматривать коллекцию. Но не сами напитки поразили его. Он никак не мог найти объяснения тому, как человек, весьма неравнодушный к спиртному, мог собрать и сохранить такое количество соблазнительных бутылок.

Геккерт молча шагал за Шёнгаузеном. Коль скоро шеф осматривал полки, то, следовательно, заинтересовался коллекцией. Геккерт был бы очень удивлен, если бы мог знать, что шеф хоть и ходит вдоль полок, но не видит бутылок. Шёнгаузен думал о Геккерте. Он не любил этого молодчика, готового ради карьеры на любую подлость. В тридцать лет он уже имел чин майора и занимал довольно видное положение в абвере. Старик совершенно забывал, что в его годы действовал так же.

Шёнгаузен побаивался своего подручного. Было известно, что сестра жены Геккерта, популярная артистка Лия Кугель, — любовница Гиммлера и что Гиммлер протежирует Геккерту. Шёнгаузен в былые времена тоже был близок к сильным мира сего и знал, как может иногда навредить ничтожество вроде Геккерта. Сегодня Геккерт позвонил Шёнгаузену и доложил, что есть срочное дело. Шёнгаузен как раз собирался на дачу и решил заехать к Геккерту, это было по дороге. Особенно часто ходить в посольство Геккерту, жившему под видом коммерсанта, было незачем.

Не успел Шёнгаузен обойти всю коллекцию, как слуги вкатили в кабинет столик с фруктами. Шёнгаузен резко обернулся.

— Давайте, герр Геккерт, пойдем лучше во двор к бассейну. Там прохладнее.

«Опять старческие причуды», — подумал Геккерт, но с готовностью поспешил открыть дверь и сказал слугам, чтобы они отнесли к бассейну кресла и столик.

Когда слуги ушли, Шёнгаузен облегченно вздохнул.

— Терпеть не могу слуг — это уши и глаза контрразведок. Вы же знаете, нами здесь интересуются многие. Да и местная контрразведка не прочь полюбопытствовать, о чем мы беседуем, — сказал он.

— Мой генерал, мы не стали бы говорить о делах в их присутствии.

Шёнгаузен махнул рукой.

— Подслушают из другой комнаты, а вот сейчас они это сделать не сумеют, слишком велико расстояние от бассейна до их ушей.

— Я хотел доложить вам о результатах работы Тильки [6] с тем русским, который прибыл недавно на работу в советское торгпредство, — и Геккерт стал рассказывать о том, как Ходжа Али застал Сергеева за чтением немецкой газеты.

— Очень интересный случай, очень интересный. У него безусловно какие-то серьезные причины скрывать знание немецкого языка. Вот этим и надо воспользоваться. — Шёнгаузен обернулся в сторону бассейна, зачерпнул горстью воду и медленно слил ее обратно. — А вы вполне верите вашему агенту?

— Безусловно, мой генерал.

— Давайте без этих официальностей, — недовольно проворчал Шёнгаузен. — А не приходила ли вам в голову мысль, что старая лиса не прочь посплетничать и о нас русским, когда ему достается у них выгодная партия товаров.

— Это исключается, — возбужденно начал Геккерт, — Ходжа Али слишком много потерял в России от произвола большевиков, когда ему пришлось там закрыть контору. Он ненавидит их. И нельзя же не доверять всем, мы так ничего не сделаем.