Назначение в никуда, стр. 16
– Разве не красиво? – спросила она и накинула его поперек тела.
Я должен был согласиться, что это красиво. Она вынула сундучок поменьше и высыпала на тряпки золотые вещи. Я встал на колено, собирая их, и обнаружил, что ковер был слоем гладкого мха, такого же черного, как бархат.
– И эти! – Она разбросала среди золота драгоценные камни, которые сверкали как огонь. – А это самые любимые мои сокровища! – сказала она и разложила вокруг ярко окрашенные морские ракушки. – Теперь мы должны собрать их и собрать в кучу. – Девушка рассмеялась. – Разве это не прекрасная игра?
Рузвельт подобрал большой квадратный рубин с врезанным в него крестом.
– Где вы взяли это? – Его голос был раздражающе резок, глаза пристально смотрели в глаза девушки.
– В Красивом Месте, – ответила она, казалось, не замечая изменения тембра. – Там много еще, но эти я люблю больше.
– Покажите мне! – рявкнул он.
– Полегче, генерал, – сказал я. – Мы сначала поиграем в игру юной леди, в потом в вашу.
На миг его глаза впились в меня; затем он расслабился, улыбнулся и рассмеялся вслух. После этого он опустился на колени и начал собирать ракушки, складывая их аккуратной кучей.
Она повела нас вниз на широкую, залитую лунным светом улицу, почти перекрытую лозами. Вроделикс шагал рядом с ней, издавая шипящие звуки и действуя с повышенной нервозностью, когда мы подходили к упавшим зданиям на дальней стороне.
– Бедное животное вспоминает Восьминогое и Клыкастое, – сказала Иронель, – напугавших его до того, как он их убил.
Она указала на высокое здание, оплывшее и обуглившееся, ютившееся среди баррикад щебня.
– Вроделикс не любит, когда я хожу туда – но вместе с вами ничто не сможет быть нам опасным.
– Государственный Музей, – сказал Рузвельт и посмотрел на прибор, пристегнутый к внутренней стороне своего запястья, но если тот и сказал ему что-либо, то генерал не перевел.
Мы прошли через заросший сорняком вход, пересекли холл, устланный и «облицованный» виноградом, и поднялись по широкой изогнутой лестнице на второй этаж, оказавшийся в более приличном состоянии. Там стояли ящики витрин со стеклянными крышками, запыленными и нетронутыми. На стенах висели старые картины, с которых вниз из тени листвы пристально смотрели запятнанные сыростью лица в странных брыжжах и шлемах с плюмажами, но их жесткое выражение казалось больше испуганным, чем встревоженным.
Продолжая идти, мы попали в следующую комнату, где на разлагающихся манекенах с пустыми, пугающими лицами висели ранее искусно выполненные костюмы с сапогами по колено и с изъеденной молью отделкой из тигровой шкуры. Вдоль стен были выставлены обтрепанные полковые знамена, причудливые седла, копья, дуэльные пистолеты и ручного изготовления мушкеты – все задрапированные паутиной.
– Сейчас вы должны закрыть глаза, – сказала Иронель, беря нас за руки. Ее пальцы были тонкими, холодными и мягкими.
Взглянув на нас и убедившись, что мы последовали ее инструкциям, девушка повела нас вверх на три ступеньки, затем через этаж вокруг препятствий и снова вниз. Я уже начал удивляться длительности этой буффонады слепцов, когда она остановилась и произнесла:
– Открывайте глаза!
Лунный свет падал сквозь окно витражного стекла на серый каменный пол, ведущий к алтарю с тонкими колоннами, золотыми капителями, серебряными подсвечниками. Там лежал реликварий в серебряной оправе.
Перед алтарем стоял каменный саркофаг с высеченной фигурой крестоносца на нем в полном вооружении, с руками, сложенными на рукояти меча, что лежал на груди, как крест.
– Нравится вам мое Красивое Место? – спросила Иронель бесцветным голосом.
– Конечно, оно мне очень нравится, – мягко ответил Рузвельт.
– Но вы покажете мне, где нашли камни-печатки?
– Здесь.
Иронель повернулась к окованному медью сундуку, стоящему на деревянной подставке слева. Рузвельт поднял крышку. Мягкий свет замерцал на кольцах, браслетах и брошах – сорочий клад безделушек. Иронель подняла цепь из мягких золотых колец, подержала перед собой, положила обратно и взяла тоненькую серебряную цепочку с подвешенным аметистом.
– Это симпатичнее, – сказала она. – А ты думаешь не так, Питер?
– Много приятнее, моя дорогая. – Его глаза передвинулись за нее, пробежали по деталям маленькой часовни и вернулись к шкале на запястье. Он шагнул к алтарю, но Иронель тревожно вскрикнула и схватила его за руку.
– Питер – нет! Ты не должен подходить ближе! Он подарил ей улыбку, которая была скорее угрюмой, чем успокаивающей.
– Все в порядке, – сказал он ровным тоном, отмахиваясь от ее руки. – Я хотел лишь взглянуть на это.
– Питер, вы не должны! Если вы вторгнетесь туда, произойдет плохое! Разве ты не можешь чувствовать это в самом воздухе?
Не слушая ее, он сделал еще один шаг – и остановился. Где-то вдали что-то загрохотало, заколебался пол, и кусок стекла в окне пошел трещинами. Я шагнул к нему.
– Вы здесь гость, – сказал я. – Возможно, было бы лучше, если бы вы играли по правилам этого дома.
Он бросил на меня острый взгляд, подобный гарпуну.
– Я сам решу это, – сказал он и сделал еще один шаг. Я схватил его за руку. Было похоже, что я держался за дубовый поручень. Он напрягся, чтобы освободиться, а я – чтобы удержать его. Казалось, никто из нас не выиграет.
– Девушка сказала «нет», генерал, – напомнил я, – следовательно, у нее есть причины.
– Вернитесь к здравому смыслу, Кэрлон! – холодно заявил Рузвельт. – Вспомните, что мы пришли искать!
– Вы сами говорили, что равновесие сбалансировано очень деликатно, – не унимался я. – Действуйте медленнее, пока вы не знаете, что делаете.
Рокот повторился, но на этот раз ближе. Я почувствовал, что пол под моими ногами движется. Грифон вонзил когти в пол и заорал. Вскрикнула и Иронель. Откуда-то сверху до меня донесся звук, и я поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть падающий на меня камень размером с сейф. Я нырнул в сторону; удар был похож на столкновение двух локомотивов, осколки скалы разлетелись шрапнелью. Рузвельт развернулся и побежал к алтарю. Грифон зашипел и рванулся, чтобы ударить его, но Иронель прикрикнула, и животное, скорчившись, вернулось назад. Рузвельт пробежал мимо него. Я хотел присоединиться к нему, но между нами рухнул мраморный пилястр. Пол вспучивался подобно желе, и на нем, как капли воды на горячей сковородке, плясали «ломаный камень» фрагменты мозаики с потолка, цветное стекло, железные решетки и обломки статуй. Рузвельт вбежал в самую гущу этого; камни падали вокруг него подобно бомбам. Один из маленьких камней ударил генерала по плечу, но он, качаясь, остался на ногах, пытаясь дотянуться до алтаря. Он был в шести футах от цели, когда купол над ним треснул и пошел вниз. Одна из колонн упала и, смяв его, отбросила на десять футов.
Грохот замирал вдали. Несколько заблудших камешков в тишине зацокали по полу. Генерал, скорчившись в пыли, лежал тихо, как сломанная кукла.
Иронель опустилась на колени рядом с Рузвельтом и дотронулась до его лица.
– Он мертв? – прошептала она.
Я оглядел его сверху. В черепе Рузвельта была отвратительная дыра. Дыхание поверхностное и частое, но пульс твердый.
– У него скверная рана, – сказал я, – но он пока еще не мертв. С помощью Иронель я поднял генерала на спину и перенес его назад, в ее спальню, положив в темноте на постель.
Глава VIII
Была кромешная ночь. Иронель спала головой на постели Рузвельта. Когда я разбудил ее, она улыбнулась мне.
– Он еще живет, Ричард, – сказала девушка.
Я снова проверил его пульс. Он был еще здесь, но дыхание было поверхностным и прерывистым. Я дотронулся до его раны во впадине над глазом.
– Я должен попытаться что-нибудь сделать, – сказал я. – У тебя есть способ разводить огонь?
– Ронизиель боится огня, – сказала она, – но он мне принесет его.
Я осмотрел рану. Там был один главный осколок с несколькими более мелкими кусочками. Иронель вернулась с мелким медным подносом, на котором пылали угольки. Я не задавал вопросов, просто добавил немного дерева к углям и, получив открытое пламя, простерилизовал на нем лезвие своего ножа.