Письмо не по адресу, стр. 33

Наши вопли привлекли внимание мамы.

— Вы ссоритесь? — интересуется она, входя в комнату.

Я не реагирую на вопрос и опять обращаюсь к отцу:

— Почему эта лабораторная тётка так тебя ненавидит, что хочет тебя разорить, а меня похитить?

Папа издаёт тяжёлый стон и молчит, а мать начинает ласково улыбаться.

— О, это можно легко понять, в конце концов, твой отец был помолвлен с Камиллой! — простодушно раскрывает карты мама.

Я ору, не сводя с отца возмущённого взгляда:

— И она это знает? Все, кроме меня, об этом знают?!

— Послушай, Тони, хватит так возмущаться, — сердится отец.

Я понимаю, что опять переборщила.

— Кто-нибудь мне может всё-таки объяснить, как так сложилось, что ты был помолвлен с Камиллой?

Мать тоже с интересом глядит на папу.

Наконец он произносит, несколько запинаясь:

— Твоя бабушка настаивала на помолвке, Камилла настаивала на помолвке, ну и… и… я часто был в разъездах…

— Вау, действительно хороший повод для помолвки.

— Тони, придержи язык! Ты не смеешь разговаривать со мной в таком тоне!

Я смотрю на мать.

— И ты это позволила?

— Я же ещё не была с ним знакома, — защищается мать. — Мы познакомились, когда он уже был помолвлен.

Весь разговор проходит как-то по-дурацки, в пылу боя я всё время вламываюсь на чужую территорию. В общем, я настолько запуталась, что даже не понимаю, чего, собственно, хочу.

Попытка номер два.

— Итак, ты расстался с Камиллой. Что произошло потом? После моего рождения Камилла пришла к моей колыбельке и, как злая фея, наложила на меня заклятие? И оно как раз сейчас исполняется, или что?

— Тони, если ты хоть капельку успокоишься, я расскажу тебе всю историю, — отвечает отец.

— Я же совершенно спокойна! — кричу я.

Целых пять мучительных минут я выпускаю пар, и лишь тогда отец начинает свой рассказ.

— Итак. Естественно, когда я разорвал помолвку с Камиллой, я чувствовал себя перед ней виноватым, хотя никогда её по-настоящему и не любил. Это была просто подходящая партия, и всем заправляли на пару моя мама с Камиллой. Не я!

Мне очень хочется презрительно фыркнуть, но я всё-таки сдерживаюсь. Папа наверняка опять обидится.

Но, Берри, правда, как мужчина может говорить, что он-де тут ни при чём, когда речь идёт о его собственной помолвке? Ладно, с другой стороны, нельзя забывать, что в этой помолвке принимала участие моя бабушка, а это объясняет многое: она может сделать так, что ты в два счёта окажешься помолвленным и даже не поймёшь, как же такое случилось.

— После разрыва, — продолжает отец, — я помог Камилле организовать лабораторию. Снабдил заказами от моей фирмы, а моя мать финансово её поддерживала и следила за тем, чтобы у неё были заказы и от университета. Казалось, что Камиллу такой вариант устроил. Но, как выяснилось, это нам только казалось. Всё это время она просто выжидала, поскольку была уверена, что мой брак с твоей матерью долго не продлится, и я всё равно на ней женюсь.

Он горько рассмеялся.

— Она, правда, все эти годы была весьма терпелива. Мы же много контактировали по работе. Пару недель назад она пришла ко мне и заявила, что её ассистент Хеберлайн сделал ей предложение. Она хотела знать, как я к этому отнесусь. «Мои поздравления», — ответил я, и тут она взорвалась. Выяснилось, что все эти годы она действительно ждала, что в один прекрасный день я к ней вернусь. Я был так шокирован, что громко рассмеялся. Видимо, этого делать не стоило. Ну а остальное ты, видимо, уже знаешь.

Мать весело резюмировала:

— Ну и что, всё ведь обошлось!

Она вдруг просияла:

— Может, кому-нибудь нужен новый чемодан? Я завтра иду за покупками. На одном моём чемодане царапина, буду искать ему замену.

Я с недоумением пялюсь на неё, и тут мне приходит в голову ещё одна важная мысль. Я опять поворачиваюсь к отцу и делаю суровое лицо.

— Мы должны обсудить ещё одно дело.

— Да, хорошо, что за дело? — покладисто спрашивает он.

Может, не следует упрекать родителей за то, что они натворили в амурных делах. Не думаю, что после этого разговора я смогу вытребовать что-то для себя. Но попытка — не пытка.

— Речь идёт о лабораторных крысах. Отпусти их на волю.

Он растерянно смотрит на меня:

— У них контракт, я не могу их просто так отпустить.

— Ну и ну, — вскрикиваю я, — у вас совсем совести нет? Кто же следит за соблюдением этих договоров? Крысиный профсоюз?

Папа опять сердится:

— Тони, я начинаю терять терпение!

Мать хочет нас утихомирить и заговорщицки шепчет отцу:

— Я сейчас же пошлю её к Клингхуберу!

— Клингхубер со мной согласится! Это же издевательство над животными!

Отец явно перестаёт что-либо понимать, но его лицо смягчается. Он тихо стонет и говорит:

— Дитя моё, объясни мне по-человечески, о чём ты теперь говоришь.

Ага, наконец-то он меня слушает.

— Я хочу, чтобы ты прекратил опыты над животными в своей лаборатории. Я считаю подлым делать крысам макияж.

Мать опять раскрывает рот, чтобы что-то сказать, но я быстро выкрикиваю:

— Даже если в косметике они лучше выглядят, это не аргумент!

Мать закрывает рот.

Отец недоумённо качает головой:

— Как тебе могло прийти в голову, что в лаборатории красят крыс?

Тут он задумывается, его взгляд затуманивается, видно, что в голове у него пошла математика: цифры, цифры, сорок да сорок, делим на два…

Он бормочет задумчиво:

— Косметика для животных. Гм. Интересный рынок сбыта. У владельцев собак, гм, это наверняка будет пользоваться спросом.

— Папа! — я перехожу на визг.

Он вспоминает о моём присутствии, кивком головы отбрасывает от себя эту мысль и говорит:

— Это привычка. Так что ты там напридумывала про накрашенных крыс?

— Я ничего не напридумывала, я знаю, что ты держишь в лаборатории крыс, ты часто о них говорил. А зачем держат крыс в лаборатории?! Чтобы проводить опыты. Ты тестируешь на них свою продукцию.

Тут происходит что-то странное. Отец как-то трогательно смущается, почти что краснеет, но при этом явно старательно сдерживает смех. Проходит пара минут, прежде чем он находит в себе силы продолжать разговор серьёзным тоном.

— Это недоразумение, Тони. Наша продукция тестируется на добровольцах, которые получают за это деньги, это всё законно. Мы принципиально не используем животных.

— Честное слово?

Отец кивает:

— Честное слово, клянусь.

— Тогда что это за крысы в твоей лаборатории? Что, твои служащие держат там домашних животных?

Теперь папа начинает смущённо ёрзать и наконец тихо признаётся:

— Это была моя ошибка. Мне не следовало… Я… В общем, СЛУЖАЩИЕ и есть мои «лабораторные крысы». Когда я на них сержусь, то иногда их так обзываю. Это, конечно, неправильно, но, если честно, среди них есть парочка таких учёных заумников, которые уже просто не приспособлены к нормальной жизни. И когда они в очередной раз забывали в срок выполнить задание, я действительно расстраивался и говорил: «Эти лабораторные крысы выводят меня из себя» или что-то в этом роде. Но я имел в виду ЛЮДЕЙ, которые там работают.

Смысл его слов дошёл до меня не сразу: я хочу сказать, я была так зациклена на том, чтобы раскрыть скандальную аферу, что не могла вот так сразу усмирить свой боевой дух.

— Да, но… — начинаю я, лихорадочно вспоминая, какая ещё заноза не даёт мне покоя. Наконец, к счастью, вспоминаю: — А свиньи! Там же свиньи на беговых дорожках! Они тебе зачем?

Папа пожимает плечами:

— Я об этом ничего не знаю.

— Позвони Камилле и заставь её объясниться! — требую я.

Он опять начинает раздражаться:

— Тони, ты никак не можешь понять: тебе пора угомониться и нельзя разговаривать со мной таким тоном.

— А что такого, в конце концов, она же твоя… — Тут я замолкаю на полуслове, потому что мне приходит в голову идея получше. — Ладно, забудь, я позвоню бабушке.