Отступник, стр. 50

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

По равнине брели три тысячи пехотинцев, черные от грязи, с ног до головы перепачканные кровью и взмокшие от пота под полуденным солнцем. Раненым помогали идти по топкой земле, перебираться через канавы и заполненные водой траншеи, и над медленно движущейся колонной висел шумный ропот недовольства, который прорезали крики и стоны. Они оставили позади сломанные мечи, топоры и изрубленные в кровавое месиво тела павших товарищей. В спины им ударял слитный рев девятитысячного сборища ополченцев, в несколько рядов стоявших перед замком Кортрейка. Они размахивали пиками и дубинами, а французские рожки и горны играли отступление.

Граф Роберт д’Артуа наблюдал за отходом своей измученной пехоты, почти не обращая внимания на торжествующие вопли фламандцев, что неслись им вслед подобно приливной волне. Заслуженного ветерана, прославленного победителя множества рыцарских турниров, его прислал сюда король Филипп, чтобы он железной рукой подавил восстание, охватившее всю Фландрию. Издевательские выкрики и насмешки, летевшие из толпы ткачей, валяльщиков сукна и красильщиков, не трогали его. Вооруженные пиками и дубинками, они вырядились в кожаные акетоны, [30] а настоящие доспехи были лишь у немногих представителей знати, возглавлявших этот сброд. Артуа улыбнулся. Эти мужланы решили, что победили. Позади него на болотистой равнине ждали своего часа две с половиной тысячи рыцарей, устремив ввысь острия копий, и жаркое июльское солнце отражалось от нагрудников лат, шлемов и украшенных чеканкой уздечек их боевых коней.

После того как пехота втянулась в проходы между конными отрядами французских дворян, пение рожков сменилось медленным рокотом барабанов. Артуа принялся раздавать короткие приказы своим командирам, и те криками передавались по шеренгам. Лошади то и дело вставали на дыбы в ожидании драки, а рыцари подбирали поводья и нетерпеливо ерзали в седлах, поудобнее перехватывая древки длинных копий. Артуа опустил забрало шлема, и обзор сразу же ограничился двумя щелями, в которые он видел участок поля, изрытый канавами, а за ним стояла разношерстная толпа фламандцев. Вдали, над водами реки Лис, виднелся замок, в котором засел осажденный французский гарнизон. Он шевельнул каблуками, и его золотые шпоры вонзились в бока жеребца, посылая его вперед, к оборонительным линиям фламандцев.

Следом за Артуа двинулись лорды, графы, рыцари и оруженосцы, призванные из Нормандии, Пикардии, Шампани и Пуату. Они слитной лавой покатились вперед под треск и щелканье развернутых знамен, в шлемах с плюмажами и развевающихся накидках, с горящими на щитах родовыми гербами: оскалившими пасти желтыми леопардами, парящими алыми орлами, крестами и геральдическими лилиями. Под неумолчный грохот барабанов они летели вперед, чтобы отомстить за бойню, в которой погибли их соотечественники под Брюгге, и снять осаду с замка Кортрейк. Они шли в атаку на противника, который превосходил их числом три к одному, оставив позади пехоту и лучников, непоколебимо уверенные в том, что каждый из них стоит десяти пеших солдат.

Французская пехота дралась отчаянно и изрядно потрепала фламандцев. Артуа подозревал, что, если бы ей дали такую возможность, она бы выиграла сражение, и именно поэтому он отозвал ее. Ни один уважающий себя полководец не допустит, чтобы победа досталась пехотинцам. Они ослабили и утомили противника. А теперь его благородные товарищи добьют его окончательно.

Равнина была изрезана замысловатой и запутанной сетью траншей, оврагов и заболоченных озер, естественных и выкопанных мятежниками. Для тяжелой кавалерии местность была крайне неподходящей. Прибыв сюда два дня назад, Артуа и его командиры даже с некоторой тревогой изучали район предполагаемого сражения перед замком, пока по счастливой случайности не отыскался один местный житель, согласившийся за возмутительную сумму нарисовать карту равнины со всеми ее препятствиями. Руководствуясь этой картой, граф приказал пехоте забросать некоторые из самых глубоких канав срубленными деревьями и балками, снятыми с крыш окрестных домов. И теперь именно по этим переправам пробиралась его конница, медленно и целеустремленно приближаясь к врагу. Рыцари откидывались в седлах, понукая своих коней спускаться по скользким откосам, а потом пришпоривали их, заставляя взбираться на противоположный берег. Восторженный рев мятежников стих. Сомкнув ряды, они в молчании следили за приближением французов. Над изуродованными трупами, валявшимися в грязи перед ними, деловито вились мухи.

К тому времени, когда кавалерия перебралась через последнюю траншею, ровные шеренги, в которых она начала движение, смешались. Артуа, перепрыгивая на лошади через последнюю широкую канаву на твердую землю за ней, с беспокойством отметил, что мятежники располагаются очень уж близко; расстояние между ними было слишком маленьким, чтобы он и его товарищи успели как следует разогнать коней. Но он постарался отогнать дурные предчувствия, не позволяя себе даже думать о том, чтобы повернуться спиной к этой разношерстной орде неотесанной деревенщины. Они дрогнут. Он нисколько не сомневался в этом. На последних нескольких ярдах свободной земли он и его рыцари пришпорили коней и, опустив копья, с яростными криками понеслись на врага.

Гильдейских дел мастера из Гента, Ипра и Брюгге напряглись и подобрались, глядя, как летят на них рыцари. Подбадриваемые криками своих старшин и командиров, среди которых были и сыновья их брошенного в темницу конта, [31] они размахивали длинными копьями и дубинками, многие из которых были окованы железом или оббиты гвоздями. Стиснув зубы, они с шумом выдыхали воздух, нагнетая боевую ярость, и выплевывали обрывки молитв. Глаза суживались в свирепом прищуре. Ноги дрожали, и у многих непроизвольно опорожнялись мочевые пузыри. Однако, когда на них накатилась огромная волна рыцарей, передние ряды копейщиков с ревом качнулись вперед.

Французская кавалерия врезалась в ряды фламандцев, но, поскольку она не успела обрести должного разгона, удар, хотя и жестокий, оказался отнюдь не сокрушительным. В первые же мгновения погибли многие гильдейцы, лица, груди и шеи которых пронзали наконечники копий, а ребра и черепа сокрушали копыта рыцарских коней. Люди с криками валились наземь, чувствуя, как вываливаются наружу кишки из вспоротого живота, а почва под ногами превращается в месиво из крови и грязи. Но фламандцы были не единственными, кого смерть выдергивала из боевых порядков. В хаосе жестокой схватки из седел вылетели и многие рыцари, кони которых были поражены пиками в глаза или глотку, и жалобное ржание животных смешивалось с воплями всадников, которые валились прямо на ощетинившиеся сталью ряды обороняющихся.

После того как передовая шеренга встретила французов копьями, те, кто стоял за ними, ринулись на рыцарей с дубинками. Латные шлемы не могли выдерживать удары этого жуткого двуручного оружия, и окованные железом палицы крушили черепа и ломали челюсти, а пики и крючья впивались в гамбезоны и кольчуги, в клочья разрывая плоть под ними. Гильдейцы не гнушались применять свое оружие и против лошадей. Эффект получился ужасающий, и гордые животные превращались в бесформенную массу переломанных костей, мяса и шкуры. Одна лошадь, отсеченная голова которой повисла на перерубленной шее, врезалась в толпу и проскакала еще несколько ярдов, прежде чем упасть.

Очень быстро болотистая равнина превратилась в предательское месиво из мертвых и умирающих, не оставляя французам места для маневра. Фламандцы атаковали непрерывно, не давая своим врагам возможности отступить. Те же из рыцарей, кто сумел вырваться из кровавого побоища, не зная дороги, с разбегу влетали на своих конях в топкие бочажки и болотца. Другие, будучи не в состоянии выбраться из слитной массы людей и лошадей, валились в глубокую, заполненную водой канаву за их спинами, и тяжелые доспехи вместе с конями тут же тянули их на дно.