Отступник, стр. 40

— Это — наконечник арбалетной стрелы, милорд, которой меня ранили в Ирландии.

Уголки губ Эдуарда вздрогнули, словно от удивления. Оно мелькнуло и исчезло в мгновение ока, после чего стальной фасад невозмутимости закрылся вновь. Но Роберт готов был поклясться, что заметил тень на лице короля.

И он был уверен, что это — страх.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Ротсей, Шотландия
1302 год

Джеймс Стюарт стоял у окна своих апартаментов и смотрел, как всадники через туннель въезжают во двор замка под железными зубьями опускной решетки. Лошади храпели и фыркали, и пар от их дыхания клубился в утреннем воздухе, а копыта звонко цокали по прихваченной морозцем земле, эхом отражаясь от побуревших от времени и непогоды стен и башен замка Ротсей.

Февральские холода заставили всадников кутаться в подбитые мехом накидки, пряча лица под низко надвинутыми капюшонами, но гербы на их накидках и попонах были Джеймсу хорошо известны. Узнавая их, он испытывал не удивление, а тоскливую усталость.

В дверь постучали. Когда она отворилась, Джеймс обернулся. На пороге стоял его управляющий.

— У вас гости, милорд. Вы примете их?

— Пригласи их прямо в залу. — Джеймс вновь выглянул в окно. Всадники спешивались, передавая коней грумам, подбежавшим к ним из конюшен. — И позови остальных, Алан. Время пришло.

После ухода управляющего Джеймс подошел к столу, заваленному документами. В камине весело и жарко потрескивал огонь, жадно пожирая поленья, сложенные слугами на решетке. Устало прикрыв глаза, он глубоко вздохнул.

Он знал, что этот день неизбежно наступит, хотя и молил Бога, чтобы этого не случилось. На мгновение он позволил себе предаться тоскливому сожалению о том, как все обернулось; о плачевном состоянии, в котором оказались королевство и народ, ослабленные железным кулаком войны, которая все последние годы выжимала из них кровь и жизнь, благосостояние и веру. Фортуна отвернулась от скоттов с тех самых пор, как его вассал Уильям Уоллес принес им славу под Стирлингом. И вот сейчас Джеймс собственными руками собирается задушить последние ростки веры. Только ему была известна тайна: что однажды надежда может еще прорасти из крошечного семени, посаженного в самом сердце Англии.

Встряхнувшись, он направился к двери и, распахнув ее, шагнул в полутемный простор своей главной залы. Свежая солома, рассыпанная по плитам пола, заглушала его шаги, когда он подошел к возвышению. Аромат свежескошенной травы, исходящий от соломы в волнах жара, наплывавших от огромных каминов, напомнил ему влажный летний полдень. Оказывается, и такая простая мысль способна доставить ему печаль. Сенешалю казалось, что летний полдень больше никогда не наступит и будут сменять друг друга лишь сезонные английские кампании, за которыми на обожженные голые поля, потерявшие урожай, придут морозы, и с каждым разом у страны будет оставаться все меньше сыновей, чтобы засеять землю вновь. Тусклый утренний свет сочился в высокие окна, и в косых его лучах танцевали пылинки. Когда Джеймс поднялся по ступеням на возвышение и остановился во главе длинного стола, двойные двери распахнулись и в залу вошли семеро мужчин. Их кольчуги и навершия мечей сверкали в бронзовом свете каминов.

Высокий мужчина, шедший первым, подойдя ближе, откинул капюшон, тяжело ступая по полу. Лицо Джона Атолла было мрачным, и он вперил в Джеймса суровый взгляд. Следом за ним подошел его сын Дэвид вместе с Александром и Кристофером Сетонами. После бегства из Ирландии с братьями Роберта, доставив ему посох Святого Малахии, кузены ненадолго задержались у сенешаля в Ротсее, но по мере того, как шли недели, а от Роберта не было никаких известий, они потеряли покой, не находя себе места. Наконец, доведенные до отчаяния бездействием, они уехали, намереваясь присоединиться к повстанцам в Селкиркском лесу. Очевидно, именно там они и встретились с графом.

— Сэр Джеймс, — коротко приветствовал его Атолл, останавливаясь перед возвышением. — Это правда?

Смысла прибегать к околичностям не было. Никто из них не мог позволить себе роскоши пустых разговоров ни о чем, когда вопрос стоял просто: победа или поражение, жизнь или смерть. Тем не менее резкость Атолла неприятно поразила Джеймса.

— Это правда? — требовательно повторил граф. То, что он был на несколько футов ниже сенешаля, стоявшего на возвышении, отнюдь не уменьшало его властности. — Роберт действительно сдался?

— Сдался?

При звуках этого юношеского голоса Джеймс перевел взгляд с Атолла на Найалла и Томаса Брюсов, которые только что вошли в залу в сопровождении его управляющего. Вопрос задал Найалл.

С тех пор как Джеймс вернулся из Антрима, молодой человек донимал его расспросами о том, почему с ним не приехал его брат, пропуская мимо ушей успокоительные и уклончивые ответы сенешаля, что, дескать, Роберт вернется, как только оправится от ран. Найалл словно бы догадывался, что он лжет. Джеймс ощутил острый укол сожаления, зная, что через несколько мгновений прямой и честный молодой человек больше никогда не сможет доверять ему.

— В Селкирке до нас дошли слухи, — продолжал Атолл. — Говорят, на границе Роберт передал себя в руки англичан. Также говорят, что посох Малахии у него и что он намеревается вручить реликвию и свою судьбу королю Эдуарду, положившись на его милосердие.

— Этого не может быть! — воскликнул Томас, когда они с Найаллом подошли и остановились рядом с Атоллом и Сетонами. — Посох находится здесь, у сэра Джеймса, а мой брат еще не вернулся из Антрима.

Джеймс заметил, что на него смотрит Найалл. На лбу молодого человека собрались морщинки, а в глазах появилась боль, когда стала очевидной его ложь. По горькой иронии судьбы братья последними узнали правду, учитывая их близость к нему, но на Бьюте они пребывали в изоляции от остального мира, вдали от лагеря повстанцев, где слухи распространялись со скоростью лесного пожара. На это сенешаль и рассчитывал. Чем раньше мятежники узнают о дезертирстве Роберта, тем скорее они станут проклинать его, и тогда его капитуляция покажется Эдуарду искренней, пусть и вынужденной.

— То, что вы слышали, — правда. Чуть более месяца назад Роберт отплыл из Антрима с графом Ольстером. Я встречался с ним и вашим братом в Каррике, — сообщил он Томасу и Найаллу. — Они оба отправились в Англию вместе с посохом.

— Эдвард сказал, что собирается навестить нашу сестру в Маре, — невыразительно заметил Томас, по лицу которого было видно, что он не поверил ни единому слову сенешаля.

— Это я посоветовал ему не говорить вам правду. Я опасался, что вы сможете убедить его и Роберта остаться. Я решил, что так им будет легче сделать то, что они задумали.

— Что произошло в Ирландии? — пожелал узнать Атолл. — Что заставило Роберта так поступить? И почему, во имя Господа, вы не остановили его?

Александр выглядел так, словно его терпение на исходе. Кристофер, похоже, был настолько ошеломлен услышанным, что, подобно Томасу, никак не мог примирить происходящее с тем Робертом, которого знал.

— У Роберта своя голова на плечах, Джон, и, думаю, вы знаете его достаточно хорошо, чтобы понимать: он бы не решился на подобный поступок, не имея на то веских оснований. Вам уже наверняка известно, что Баллиол вознамерился вернуться на трон с помощью короля Филиппа. Если это случится, Роберту не будет места в Шотландии. Так что у него не было выбора.

— Не было выбора? — Голос Александра эхом прокатился по зале. — У него был тот же самый выбор, что и у всех нас: отдать свои земли и состояние ради борьбы за свободу королевства, сколь бы высокой ни была цена! И увидеть на троне законного и достойного короля. — Тон его стал жестче. — И он поклялся, что станет таким королем. Или он счел принесенные нами жертвы, когда мы поддержали его, недостаточными, и потому сам не смог решиться на них?

— Брат, — начал Кристофер и положил руку ему на плечо, — у Роберта наверняка были свои причины. Я не верю, что он поступил так без достаточных на то оснований.