Отступник, стр. 35

— Замолчите все!

Резкий, скрипучий голос прокатился над поляной. Толпа притихла и расступилась, пропуская в первый ряд невысокого жилистого человека в черной сутане. Руки Уильяма Ламбертона, епископа Сент-Эндрюсского, были перепачканы кровью — он оказывал помощь раненым и отпевал погибших. На лице его застыло непреклонное выражение, а в странных глазах — один из которых был льдисто-голубым, а другой — белым, как жемчуг, — горел холодный огонь. Он встал между Кэмпбеллом и Комином, который уже наполовину вытащил меч из ножен.

— Как быстро от борьбы с англичанами мы переходим к борьбе друг с другом! Когда же мы поймем, что наша сила — в единстве, а не в разделении? — Голос его звучал страстно, как во время его яростных проповедей. — Сегодня вечером мы одержали победу, сэр Джон, — заявил он, поворачиваясь к Атоллу. — Не забывайте об этом в погоне за следующей. Подойдите ко мне. — Он жестом поманил графа. — Пожмите руку человеку, который принес нам эту викторию. Своему соотечественнику.

На скулах у Атолла заиграли желваки, но под тяжелым и непреклонным взглядом Ламбертона он шагнул вперед и неохотно протянул руку.

Комин долго пожирал графа взглядом, а потом с силой загнал наполовину вынутый меч обратно в ножны. Мужчины обменялись коротким рукопожатием, глядя друг другу в глаза, после чего разошлись.

Ламбертон обвел взглядом остальных, подмечая в лицах и позах неуверенность и внутреннее напряжение.

— Уничтожение Лохмабена позволило нам выиграть время, в течение которого мы должны решить, что делать дальше. Руководствуясь здравым смыслом, — добавил он, глядя на Атолла. — Восстановление Джона Баллиола на троне пока еще не состоялось. Мы с епископом Вишартом отправили гонца в Париж, чтобы выяснить, что требуется нашему королю для окончательного возвращения на престол. Давайте подождем его ответа и не станем принимать скоропалительных решений, ведь это запросто может изменить ход войны.

Вишарт и остальные согласно закивали головами, но Комин заметил, что Атолл задумался, словно эти известия его совсем не обрадовали. Было очень странно сознавать, что у них, оказывается, все-таки есть нечто общее.

Когда толпа начала расходиться — Джон Атолл ушел вместе с Нейлом Кэмпбеллом, а Вишарт отвернулся, чтобы продолжить разговор с лордом Баденохом, — Комин направился к тому месту, где оставил своего коня и снаряжение, не обращая внимания на оклики своих людей. На вершину холма все еще выходили последние отставшие от своих и уцелевшие воины, но большинство солдат уже рассеялись по склонам, чтобы передохнуть самим и дать отдых лошадям, прежде чем шотландская армия уйдет глубже в Лес, на свою базу. Комин миновал группу лучников, подсчитывающих оставшиеся стрелы. Закаленные люди из Селкиркского леса, их муштровал и готовил к боям еще Уильям Уоллес, когда был единоличным хранителем королевства.

Уоллес. Баллиол.

С тех пор как слухи о грядущем возвращении короля, подобно степному пожару, начали распространяться и шириться среди повстанцев, эти два имени стали преследовать его, словно в кошмарном сне. В отсутствие бывшего предводителя мятежников и низложенного короля он, Джон Комин, стал подлинным лидером Шотландии, завоевав это положение при поддержке своей семьи. Но теперь даже его честолюбивый отец с восторгом отзывался о реставрации своего зятя, короля. Он не уставал повторять, что Коминам всегда и неизменно лучше всего удавались закулисные интриги. «Король — это всего лишь инструмент, а играем на нем мы». Но Комину нравилось быть на виду и купаться в лучах славы, и он не желал уходить в тень другого человека.

Он остановился на краю опушки, где склон холма терялся в темноте. В нескольких милях к югу он разглядел багровые отблески пламени, пожиравшего Лохмабен. Перед его внутренним взором вдруг всплыло лицо Баллиола, и Комина охватила ярость. Его дядя оказался никудышным королем. Он не сумел противостоять требованиям Эдуарда, и потому знатным дворянам, таким как его отец, пришлось самим взять бразды правления королевством в свои руки и восстать против англичан. Баллиол бежал с поля брани во время вторжения Эдуарда и провел несколько недель в скитаниях, прежде чем позорно сдался на милость победителя. Он стоял чуть ли не на этом самом месте, покорный и смиренный, как ягненок, позволив сломать большую печать Шотландии и сорвать со своей мантии королевский герб. Неужели люди, которые столь радостно приветствуют его возвращение, забыли об этом? Его отец прекрасно видел слабость Баллиола в управлении страной и не единожды упоминал о том, что и сам имеет право претендовать на трон.

И его сын не забыл об этом.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В кошмарах он видел огонь и лед. Его преследовала туманная и расплывчатая фигура, лица которой он не мог разглядеть, как ни старался. Часто он оказывался в тупике, иногда в залах и переходах замка, которых не узнавал, или же на открытом пространстве, но всегда лежа на спине, чувствуя, как его, промокшего до костей, прижимают к земле невидимые руки. И жуткая фигура неизменно находила его. Медленно поднимался арбалет, за которым приходила боль; плоть испытывала адские муки, когда железный наконечник пробивал кожу и устремлялся вглубь, разрывая ткани и сухожилия, вены и мускулы. Боль обжигала и ослепляла.

Иногда он кричал, но собственный голос казался ему чужим. Он пытался проснуться, отогнать кошмар, но стоило ему вынырнуть из забытья, как на него набрасывалась боль. Подобно злобной твари, она вонзала клыки в его плоть, и он опять проваливался в черную бездну беспамятства.

Роберт.

Собственное имя отозвалось в темноте новым звуком, знакомым, но неожиданным, словно друг, которого не видел долгие годы. Он пошевелился и потянулся к нему.

— Роберт.

Лежа с закрытыми веками, он ощутил мягкое свечение. Боль оскалила зубы, но он упрямо двигался вверх, к источнику своего имени. Он помнил, что этот голос принадлежит кому-то, кого он очень хотел увидеть. Из расплывчатого пятна свет превратился в столбик кровати, край стола и далекую дверь, озаренную пламенем свечи. Кто-то подошел и остановился над ним. При виде тянущейся к нему руки его охватила паника. Он попытался сесть, но тварь в плече проснулась и завыла, едва не отправив его обратно в беспамятство.

— Лежи смирно.

Снова этот знакомый голос. Стиснув зубы, чтобы не закричать от боли, он вновь открыл глаза. Лицо мужчины расплывалось перед ним, но вот черты его прояснились и обрели четкость. Это был Джеймс Стюарт, высокий сенешаль Шотландии.

Роберт попытался заговорить, но с губ его сорвался лишь сдавленный хрип.

— Вот, — сказал Джеймс, взяв со стола кубок и кусок ткани. Когда он обмакнул его в сосуд, тот покраснел. — Вино с медом, — пояснил старший товарищ, смачивая влажной материей губы Роберта.

Сладковатый привкус оказался на удивление приятным. Он сделал глотательное движение, чувствуя боль в пересохшем горле.

— Джеймс? — прохрипел он. — Где я?

— В замке Данлюс.

Услышав это название, Роберт вновь попытался сесть. Данлюс был одной из цитаделей графа Ольстера — могучая крепость, выстроенная на краю утеса и господствующая над северным побережьем Ирландии. На лбу у него выступил холодный пот.

— Как я попал сюда?

Джеймс наклонился, чтобы помочь ему, и подоткнул подушки, помогая выпрямиться.

— Ты совсем ничего не помнишь?

Сенешаль хмурился, опускаясь на стул, который, как видел теперь Роберт, стоял у кровати. Со своего места в изголовье, приподнявшись, он разглядел и двух мужчин, расположившихся по обеим сторонам двери, почти на самой границе круга света, отбрасываемого свечой. В глаза ему бросились красные повязки у них на рукавах и гарды мечей в виде поперечины.

— Я… — начал Роберт. — Я почти ничего не помню. — Опустив глаза, он увидел, что рану на плече закрывает плотный полотняный лоскут, который удерживали на месте повязки, туго перекрещивающиеся на спине. Лоскут побурел от засохшей крови. Роберт уловил горьковатый аромат. Что это, какие-то травы? Кожа на плече и груди была синевато-багрового оттенка. Он вспомнил дождь и кровь на лезвии своего клинка. Он вспомнил мужчину и поднимающийся арбалет. — На меня напали. Но кто это был, я не могу вам сказать. Равно как и то, как я попал сюда.