Львиный престол, стр. 42

— Проще не придумаешь, — хмыкнул я и отхлебнул из кубка. — Авантюрист.

— Каков уж есть, — рассмеялся двойник. — Сделаешь?

— Да, — коротко ответил я, отставил бокал и поднялся с кресла. Ничего себе — Мораддин, граф Эрде, стал мальчиком на побегушках у какого-то самозванца! Да я и настоящему Конану отказал бы в подобной ситуации! Клянусь своей честью, здесь что-то нечисто… — Я могу идти?

— Иди, — милостиво согласился двойник. — Пакет с посланием Нимеду подготовят до третьего колокола. Отдыхай, набирайся сил… Можешь повидаться с Рингой. Однако помни — если ты совершишь поступки, о которых рано или поздно пожалеешь, месьор Хальк и твоя супруга будут очень огорчены.

Я уже выходил из комнаты, намереваясь сразу отправиться в дворцовый сад. Надеюсь, там я увижу Рингу. Самозванец вдруг остановил меня вопросом:

— Эй, Мораддин! Может быть, ты знаешь что-то, чего не знаю я?

— Представления не имею, о чем ты говоришь, — я выдавил мрачноватую улыбку и пожал плечами. — Увидимся ближе к вечеру.

Один из внутренних дворов Тарантийского королевского дворца занимал обширный, заросший самыми удивительными теплолюбивыми деревцами садик. Мастера-аквилонцы сумели накрыть двор ажурным сплетением металлических прутьев, меж которыми было установлено лучшее «хрустальное» стекло. Эдакий купол, поддерживавшийся тонкими деревянными колоннами. Это очень красиво — несколько тихо журчащих фонтанов, маленький искусственный водопад, сложенный из мрамора, бассейны с золотыми рыбками, вечнозеленые стигийские пальмы, папоротник из Киммерии и багровые островки вереска. Устроитель сада наверняка задался целью совместить несовместимое, что ему блестяще удалось. Растения с полудня и полуночи, на ветках сидят многоцветные дарфарские попугаи, соседствующие с серенькими, но громкоголосыми соловьями из Аквилонии. Выложенные цветным камнем дорожки, павлины из Иранистана… Управитель дворца Хорса не жалеет денег на развлечения короля и его приближенных.

А вот это существо кажется чужим в роскошном до отвращения саду. Прямо мне навстречу, уныло опустив голову, повязанную черной тряпицей, брел рыжевато-коричневый грифон. Львиный хвост с кисточкой волочился по земле. В дополнение этой удручающей картины какой-то безумец повязал Энунду на хвост голубой бантик и одел на грифона кожаный ошейник с колокольчиком.

— Энунд, — тихонько позвал я. — Привет…

Зверь выпрямил шею и косо, по-птичьи, глянул на меня единственным желтым глазом. Второй скрывался под повязкой из черного шелка.

— Ого! — у него очень характерный металлический голос. — Явился! Ты знаешь, что здесь творится?

Меня всегда удручала манера Энунда называть вещи своими именами без какого-либо стеснения. Поэтому я прижал палец к губам и постарался придать своему взгляду наибольшую многозначительность. Однако Энунд меня не понял.

— Конан здоров, надеюсь? — осведомился грифон. — Как ваши приключения?

— Все хорошо, — тихо, почти шепотом сказал я. — Не ори.

— Начнешь тут орать! — сварливо и столь же громко пожалобился грифон. — Я все больше начинаю не любить людей. Этот говнюк…

— Тихо! — рявкнул я. Зверь раздраженно дернул хвостом. — Потом поговорим. Ты давно выздоровел?

— Две седмицы, — проворчал Энунд. — Крыло зажило, могу летать. Только глазница побаливает. Представлю, какую кличку мне теперь присвоят в клане! Энунд Одноглазый… Ты, как погляжу, все знаешь?

— Не все, но какую-то часть, — полушепотом сказал я.

— Эта тварь — не Конан, — как бы невзначай заметил грифон. — Я говорю, а мне никто не верит… Даже Эви. Хотел улететь домой, в Ямурлак, но вас дожидался. Знал, что вернетесь…

— Ты случайно не знаком с Рингой, графиней Эрде? — я погладил Энунда по голове. Жесткие, однако, у него перья.

— Графиня сидит в гамаке и злится на весь мир, — отрапортовал грифон. — Проводить?

Я нагнул голову и Энунд, развернувшись, пошел в глубину сада. Я принял это как приглашение последовать за ним.

Мы миновали купу сплетшихся ветвями зеленых кустов можжевельника и карликовых сосен, прошли мимо фонтана в виде русалки, сидящей на камне, и вывернули к созданной садовниками беседке из тонких лиан. На вершине этого образца садоводческого искусства сидели два белых попугая с встопорщенными хохолками и оживленно переговаривались.

— Ринга? — я поднял бровь.

— Наконец-то!

Госпожа графиня, как и сказал Энунд, томно возлежала в сплетенном из зеленых шелковых канатиков гамаке, штудируя толстую, оплетенную в кожу книгу. Я успел прочесть надпись на обложке: «Мэтр Бебедор Немедийский. Трактат об эманации небесных тел». У моей жены всегда были очень странные литературные вкусы…

Мы поняли друг друга с полувзгляда. Всего в нескольких шагах ошивались широкоплечие дворцовые служки, чье предназначение «следить за птичками в саду» отлично совмещалось с незаметной работой на пользу тайной службы Аквилонии. Энунд даже зашипел на одного из этих красавцев.

Ринга недаром является самым опытным конфидентом Вертрауэна. Я видел в ее глазах нешуточную тревогу, но все равно Ринга, используя свои актерские способности, быстро разыграла трогательную сцену встречи, расцеловала «возлюбленного супруга» и начала щебетать о каких-то незначащих мелочах наподобие «новых перьев на дамских шляпках». Может быть, она и переигрывала, но…

— Ах, ты знаешь, дорогой, — Ринга произносила эти слова невинным голоском привыкшей к дворцовой жизни аристократки. — Я тут недавно повстречала одного знакомого. Ну, ты помнишь, мы вместе с ним однажды путешествовали… лет десять или пятнадцать назад. Он настолько изменился! Совсем другой человек! Раньше он мне нравился гораздо больше…

— Брось, какая ерунда, — я принял окончательное решение, формировавшееся в голове со времени завершения беседы в оружейной комнате, обнял жену, зарылся лицом в ее волосы и едва слышно прошептал на ухо: — Это не он. Мы имеем дело с двойником. Понимаешь, что нужно делать?

Я погладил Рингу по руке и будто случайно задел ее перстень с темно-желтым камнем, потеребив его указательным пальцем.

— Я не сомневалась, что ты навестишь меня, — как ни в чем не бывало проворковала возлюбленная супруга. — Я до сих пор благодарна тебе за этот подарок. Мне так нравятся желтые бриллианты…

Она поднесла правую ладонь ко рту и, мило улыбаясь, поцеловала перстень. Как всегда, Ринга услышала мои мысли.

Потом мы говорили еще о чем-то — о последних новостях из Бельверуса, о модах и сплетнях о жизни высоких особ… Лишь косой и чуточку ехидный взгляд Энунда, разлегшегося у наших ног, давал мне понять — грифон с его наблюдательностью и умением понимать, распознал наш замысел.

Смотрители дворцового зимнего парка по-прежнему околачивались неподалеку, делая вид, что рассматривают многоцветных громкоголосых птиц.

Глава шестая

ЭЙВИНД, ВТОРОЙ РАССКАЗ

Тарантия, столица Аквилонии.

11 день первой зимней луны 1288 г., утро и далее.

«…Разумеется, король-варвар занимающий трон просвещенной и цивилизованной страны не мог не вызвать ненависти среди определенной части своих подданных. Нынешний король не имел никакого отношения ни к одному семейству, претендующему на родство с легендарным основателем королевства — святым подвижником Эпимитриусом, или первыми королями Аквилонии; мало того — он даже не был аквилонцем по рождению, являясь, что называется, самым настоящим „человеком со с стороны“, осуществившим с помощью пуантенцев насильственный захват королевской власти. Конечно, подобное случалось и раньше, однако короли-захватчики с полным основанием усаживались на трон — в их жилах текла хоть капля крови Эпимитреев и они успешно могли доказать это любому дотошному знатоку генеалогии и геральдики.

Однако за недолгие луны своего правления новый монарх сумел приобрести доверие обывателей, военной аристократии и части дворянства. Теперь попытка заговорщиков покончить с владыкой королевства насильственными методами могла привести к вспышке гражданского неповиновения и расколу внутри страны. Тем не менее, они не приняли этого в расчет, глубоко убежденные, что сам факт нахождения на троне безусловного наследника Эпимитреев примирит жителей Аквилонии со столь внезапной сменой власти…»Азумеется, Р