Сын теней, стр. 86

— Сын Джона должен был вырасти в прекрасного мужчину, — сказала Сорча, испытующе глядя на меня. — В достойного, доброго человека.

Я кивнула, чувствуя, как от слез щиплет глаза.

Отец встал.

— Мы утомили тебя, — сказал он. — Тебе надо поспать, вам обеим надо поспать. Вы отлично поработали сегодня. Сильные мои женщины! — И когда они повернулись к выходу, он тихо добавил: — Если мой внук — внук Джона, я буду очень доволен, дочка. Джон тоже бы порадовался. Я бы многое дал, чтобы встретить отца этого малыша. Надеюсь, однажды мне это удастся.

Но я лишь кивнула, а потом вернулась Жанис с едой для меня, и я обнаружила, что зверски хочу есть.

— Подожди пока придет молоко, — усмехнулась Жанис, устраиваясь у очага со своей кружкой эля. — Ты тогда будешь лопать, как не в себя.

Позже я уснула с малышом на груди, а свеча в окне так и горела всю эту ночь.

Глава 21

В Семиводье съезжались мои дяди. Я чувствовала, это не чтобы посмотреть на новорожденного, а по более серьезной причине. Мама стремительно слабела, будто действительно только рождение малыша задерживало ее последнее прощание с Семиводьем.

Я не спускала ребенка с рук. Мне не нужна была никакая кормилица, я сама кормила его, сама за ним ухаживала. Носила его, гладила, пела ему песенки. По настоянию отца, мне прислали девушку-помощницу, но у нее было мало работы. Моему сыну не было еще и месяца, а он уже услышал полный пересказ сказания о Бране Путешественнике. Много ли он понял, осталось загадкой.

Теперь мама почти целыми днями лежала в постели, или на ложе, устроенном для нее в укромной части сада, где в хорошую погоду она могла лежать на воздухе, вдыхая запах целебных трав. Ей нравилось, когда рядом с ней устраивали Джонни, тогда она перебирала его мягкие кудряшки, слушала его тихое воркование и шепотом рассказывала ему сказки. Вокруг с мрачным видом слонялся отец, не спускавший с нее глаз ни днем, ни ночью. Лайам послал за Шоном, неизвестно зачем уехавшим на север.

Первым, неслышно, как все обитатели леса, явился молчаливый Конор в белом балахоне, и с ним еще несколько друидов. Они устроились в доме с таким видом, словно обосновались надолго. Конор сразу прошел к матери в спальню и некоторое время разговаривал с ней один на один. Потом он поднялся ко мне взглянуть на ребенка.

— Я слышал, — заметил он, наблюдая, как я купаю сына в неглубоком медном тазу — женщины чуть не подрались за право принимать эти роды. Об этом ребенке много говорят в округе. Любая была бы счастлива помочь ему появиться на свет.

— Правда? — спросила я, поднимая мокрого малыша и заворачивая его в нагретую у очага простыню.

— Думаешь, слишком много толков? — глаза дяди смотрели серьезно, противореча тону.

— Их история объясняет то, что они не могут или не захотят понять, — сказала я, прижимая плотно спеленутого Джонни к плечу. — Иногда принять правду слишком сложно.

— Некоторые истории созданы именно для этого, — согласился Конор. — Но не все.

— Конечно, нет. Помнишь, как-то раз ты сказал: «Cамые лучшие истории в устах талантливого рассказчика пробуждают в слушателях потаенные страхи и желания. Каждый слышит свою историю. Каждого она трогает чем-то своим. Слова предназначены для ушей, но истинный смысл истории проникает прямо в душу».

Дядя серьезно кивнул. Потом непринужденно спросил:

— А почему ты назвала мальчика именем бриттов?

Я так устала лгать. А отец, наверняка, уже успел рассказать ему эту часть истории. Безусловно, он не усмотрит никакой связи с Крашеным.

— Он назван в честь своего отца, — ответила я, поглаживая влажные кудряшки малыша и надеясь, что Конор уйдет до того, как мне надо будет его кормить.

— Понятно, — похоже, новость его не взволновала.

— Несмотря на все мое уважение, дядя, даже главному друиду не может быть понятно все на свете. Но мальчика зовут так, а не иначе.

— А какие у тебя планы на будущее, Лиадан?

— Планы?

— Ты собираешься встретить свою старость здесь, ухаживая за стареющим отцом и Лайамом? Ты хочешь занять ее место?

Я посмотрела ему в лицо. Он выглядел спокойным и очень серьезным, наша беседа приобрела подтекст, едва мне понятный.

— Никто не сможет занять ее место, — тихо ответила я. — Мы все это знаем.

— У тебя бы, наверное, получилось, — сказал Конор. — Люди бы тебя за это уважали. Они уже благоговеют перед твоим ребенком, и ты всегда была любимой дочерью этого дома.

— Любимой. Да, я знаю. Вы повели себя очень жестоко, когда услали Ниав прочь. Жестоко и несправедливо.

— Именно так тебе и должно было казаться, — с тем же спокойствием ответил Конор. — Но поверь, у нас не было выхода. Бывают секреты, которые никогда не должны обсуждаться, некоторые истины слишком ужасны, чтобы их открывать. Теперь она погибла, и ты хочешь возложить на нас вину за ее трагическую судьбу. Но ведь не брак стал причиной ее смерти! И мне кажется, нельзя просто взять и обвинить твоего отца, Лайама или меня. Речь идет о гораздо более древних вещах.

Я пришла в ярость, но ответить ему не могла, меня связывали обещания. Мне становилось все сложнее удерживать мысленные щиты. А он явно пытался прочесть, что я думаю, в этом я не сомневалась. Он прощупывал меня очень осторожно, но я все равно чувствовала.

— Прости, пожалуйста, — сказала я, повернувшись к нему спиной. — Мне нужно кормить малыша. Возможно, мы увидимся позже, за ужином.

— Думаю, он может еще подождать. Похоже, пока ему гораздо интереснее грызть собственный кулак. Ты сильная девушка, Лиадан. И очень эффективно охраняешь свои мысли. Немногие могут противостоять мне.

— Я тренировалась.

— Сложно хранить столько секретов, а? Я хочу сделать тебе предложение, обдумай его, пожалуйста.

Я промолчала.

— У тебя… исключительные способности. Ты уже отменно владеешь собственными мыслями, у тебя великолепная логика, ты умеешь спорить. А ведь в тебе заложены и другие таланты, их ты лишь начала развивать. Погоди, пока мальчик немного подрастет, перестанет сосать грудь, начнет ходить. Может, годик. А потом приходи к нам в лес и бери с собой сына. Мы бы смогли использовать и развивать твой дар. Дома ты растратишь свои способности впустую. А Джонни… кто знает, что из него выйдет при должном обучении? Все, что о нем говорят, может оказаться правдой.

Я резко обернулась к нему и поглядела прямо в его мудрые глубокие глаза.

— Вы уже сделали выбор за Ниав, и он оказался настолько плох, что вы даже не можете себе представить. Возможно, вы пытаетесь заменить Киарана, своего лучшего ученика… Полагаю, это для вас большая потеря. Но определять мое будущее за меня, повторять то, как поступили с Ниав, вы не будете. Мы с Джонни сами поймем, что делать. Нами не нужно руководить.

Казалось, его совсем не обидели мои резкие слова, словно он только их и ждал.

— Не отвечай сгоряча, — ответил он. — Предложение остается в силе. Ребенок должен остаться в лесу. Что бы ты ни решила, не забывай этого.

***

Через несколько дней прибыл другой дядя, причем как всегда, по-своему. Несмотря на сидящую на плече говорящую птицу, сопровождение трех матросов и хорошенькой девушки, часовые Лайама не заметили его, пока он не приблизился к самой границе деревни. Это вывело Лайама из себя, но радость встречи заглушила остальные чувства. Обветренная кожа Падриака, мерцающие синие глаза, ямочки на щеках, когда он улыбался, и длинная коса выжженных солнцем каштановых волос так и притягивали к нему женские взгляды, а ведь ему уже минуло тридцать шесть. Его спутница тоже вызвала немало толков и удивленно приподнятых бровей. Она была гораздо моложе дяди, с кожей цвета мятного чая, с кудрявыми, как овечья шерсть, черными волосами, заплетенными в ряды тугих косичек. Она носила разноцветные, бело-красно-зеленые бусы, а темные ноги под полосатой юбкой были босы. Падриак сказал, что ее зовут Самэра, но не уточнил, кто она — жена, подруга или просто спутница. Самэра молчала. Только сверкала белозубой улыбкой, пробуждая во мне болезненные воспоминания об Альбатросе. У меня до сих пор не было о них никаких вестей. Сестра, и правда, исчезла, а вместе с ней и ее спасители. Бесследно, будто все они ушли из этого мира.