Сын теней, стр. 56

— Достаточны, чтобы отвоевать острова обратно без всяких интриг, как я уже говорил, — вставил Лайам.

— Нет, дядя. Ты сам в это веришь не больше меня. Нортвуд сможет собрать любые силы, и он достаточно умен, чтобы разгадать наши планы задолго до того, как мы отчалим. Нам требуются две вещи. Во-первых, превзойти его в искусстве морского боя, а значит научиться плавать так хорошо, как никто и никогда в этой части страны. Какие-нибудь корабли, которые тихонько подошли бы к островам под покровом темноты и причалили там, где это считается невозможным. Люди, которые способны незаметно пробраться в лагерь бриттов. Сила, которая сумеет оказаться посреди его гарнизона раньше, чем он поймет, что происходит. Союзник, способный обнаружить и разрушить сеть информаторов.

— А во-вторых? — Сердце у меня забилось. Я уже знала, что он скажет.

— Чтобы добиться первого, нам необходимо сделать второе. А второе — отбросить щепетильность. Нам необходимо прибегнуть к услугам Крашеного, кем бы он ни был.

Мама ахнула. Ибудан нахмурился. Лайам еще крепче сжал губы. Он, без сомнения, уже слышал об этом раньше.

— Я кое-что разузнал, — продолжал Шон. — Среди его банды есть один, странный черный человек, который владеет мореходным искусством гораздо лучше, чем мы можем себе представить. Там есть и другие, норвежцы и пикты, вместе они способны обучить нас всему, что нужно знать. Я слышал такие истории об их подвигах, что в них невозможно было бы поверить, если бы не факты. Их командир может нам многое предложить. Он настоящий эксперт в области обмана. Мне говорили, он может обхитрить любого самого талантливого стратега. С помощью этого человека и его банды нам не грозит поражение.

— Он никогда на это не пойдет, — вырвалось у меня. На меня с любопытством посмотрели четыре пары глаз. — Эамон, — быстро добавила я, моргнув и сжав иголку, — он никогда не пойдет на сотрудничество с… с Крашеным. Вы же помните, что он сказал: «Если этот человек еще раз ступит на мою землю, он покойник». Или что-то в этом духе. Ты никогда его не переубедишь.

Воцарилось недолгое молчание.

— Я понимаю сомнения Лайама, — спокойно произнес Ибудан. — Возможно, ты возлагаешь на этот поход большие надежды. Я тоже слышал, что об этом разбойнике говорят со смесью ужаса и восхищения. Возможно, все, что говорят о его способностях, — правда. Но такому человеку нельзя доверять, поскольку, собственно, часть его достоинств проистекает из его способности предавать и из отсутствия верности. Этот человек обманщик без чести и совести. Он способен сделать твой поход успешным. Или все испортить. И до самого последнего момента ты не будешь знать, что он выберет.

Лайам кивнул.

— Он может взять деньги и просто испариться. И, кстати, может слишком дорого запросить.

— За такое, — яростно воскликнул Шон, — не жалко отдать ничего!

И тут накатила тень. Комната вокруг меня растворилась, и вместо нее я увидела двух сцепившихся в схватке мужчин. За ними высились темные столбы с вырезанными на них чудищами: крылатым драконами, остроклювыми грифонами… Мужчина в зеленом крепко захватил рукой горло другого и все сжимал, сжимал. У мужчины в зеленом был квадратный подбородок, на глаза ему свисал непослушный клок каштановых волос. Я узнала Эамона. Похоже, он побеждал в этой битве. Тогда почему же он задыхается? Почему лицо у него бледное, как пепел? Тень пролетела над дерущимися, сцепившимися в смертельном объятии. И я увидела кинжал, воткнутый глубоко в зеленую тунику. Кинжал крепко сжимала рука, испещренная сложным узором из перекрещивающихся кругов и спиралей. Мне не нужно было смотреть в его лицо, чтобы узнать. Но я посмотрела. И видение тут же расплылось и изменилось. Лицо одного мужчины стало лицом другого, искаженным ненавистью настолько, что я уже не могла сказать, кто есть кто. Я тихо вскрикнула, и тень отступила, отпустив меня обратно в залитую светом очага комнату. Наверное, я упала со стула, поскольку теперь полулежала на полу, а Шон обнимал меня за плечи. Лайам и мама смотрели друг на друга так, будто увиденное было им хорошо знакомо. Отец принес мне воды, я попила. И скоро совсем оправилась, во всяком случае, с виду. Но я не собиралась рассказывать им, что увидела.

— Шон достаточно хорошо защищает свою точку зрения, — продолжил отец. — Ее нужно всесторонне рассмотреть. Может быть, он и прав. Вполне возможно, уже довольно проливать кровь.

— А ты думаешь, Крашеный не станет проливать кровь? — спросил Лайам, недоверчиво приподняв одну бровь. — Да у него руки в крови по локоть! Ты же слышал рассказ Эамона.

— Всем нам случалось убивать. И мало ли на свете рассказов. Я не поддерживаю ни одного из вас. Я просто предлагаю не отмахиваться просто так от идеи Шона. Можно высказать ее нашим союзникам, когда они все соберутся здесь. Я бы не стал обсуждать все это в Таре, но здесь, в Семиводье такое вполне безопасно. Переговори с ними перед поездкой на большой сбор. Ты поймешь, как они настроены.

Лайам молчал.

— Надо спросить у Конора, — сказала мама. — Он приедет сюда завтра. Спроси его, мудро ли действовать вопреки пророчеству.

— Конор! — Тон Лайама был холоден. — Мнению Конора больше нельзя доверять.

— Это несправедливо, — вмешался Ибудан. — Все мы отчасти виновны в том, что случилось с Киараном. Ты не можешь во всем обвинять только брата.

— Я знаю, бритт, — рявкнул дядя. — Распущенность твоей дочери тоже сыграла свою роль.

Отец медленно поднялся. Он был на целую голову выше Лайама. Сорча рядом с ним потянулась и зевнула, прикрывая рот рукой.

— Уже поздно, — промурлыкала она. — Думаю, пора спать. Лиадан, тебе нехорошо. Пойдем, я помогу тебе лечь. Рыжий, ты не мог бы принести свечу? — Она встала и подошла к сердитому брату. — Доброй ночи, Лайам. — Потом поднялась на цыпочки и поцеловала его в обе щеки. — Пусть богиня пошлет тебе сладкие сны и ясную голову с утра. Доброй ночи, Шон.

Мужчины притихли, гнев исчез из их глаз. Одной Дане известно, как они смогут общаться, когда мамы не станет.

Глава 14

На рассвете следующего дня мы все стояли под огромным дубом в чаще леса, готовые к ритуалу Ман Фоуэр. Конор и его собратья тоже стояли здесь, но на этот раз среди них не было рыжего ученика в снежно-белых одеждах. Мы держали в руках плоды последнего — необычайно богатого урожая. Мы выбрали все самое лучшее. Бесподобное яблоко, отличный, крепкий кочан капусты, горсть золотистых зерен, фляжки с медом и сидром, свежие травы. Мои пальцы сжимали великолепный желудь, надежно спрятанный под глянцевой шкуркой, крепко сидящий в своей чашечке. Мы стояли вокруг древнего дуба и дрожали от порывов предрассветного ветра. Лайам был серьезен и бледен, рядом с ним держался Шон — его юная копия. Отец, ни во что подобное особо не веривший, неподвижно застыл у гигантского ствола, обнимая мать за плечи. Она была очень тепло одета. Никто не смог убедить ее остаться дома и отдыхать. Кухарки и воины, конюхи и лесничие, фермеры и домашние слуги — все стояли тихо-тихо, плечом к плечу. Нам очень повезло, что Фионн и его люди до сих пор не приехали. Он, конечно, знал, что наша семья придерживается старых обычаев, но мудрее было не подчеркивать, какую огромную роль они играют в нашей жизни, поскольку это плохо сочеталось с христианским укладом его собственного дома. Нам было остро необходимо уговорить его вступить в военный союз, а в таком деле нельзя делать неверных шагов.

Конор тихо говорил, а холодные рассветные лучи начинали постепенно прорезать осенний балдахин листвы над нами, и все мы потихоньку подходили и клали наши приношения у искореженных, извивающихся корней одного из старейших обитателей леса, прикасались к шершавой коре, кланялись и шептали слова благодарности. На этот раз не было волшебного огня, и вообще никаких фокусов. Дядя говорил просто, от всего сердца.

— Наша благодарность неизмерима. Прими ее, о голос, что слышится нам под дубами. Прими ее, о животворящее солнце, примите ее, хранители наших лесов, следящие за порядком здесь от начала времен, присматривающие за всем живым от рождения до смерти и далее. В вас — мудрость веков. Мы благодарим вас и приносим эти прекраснейшие плоды уходящего щедрого лета, поскольку мы тоже живем здесь, мы тоже — народ Даны, хоть и смертный. И мы следуем путями, которые вы открываете для нас — от первого до последнего вздоха и после него.