Крестник Арамиса, стр. 43

— Черт возьми! Вы с ума меня сведете!.. Такая покорность судьбе, такое терпение!..

Вивиана коснулась пальцем его губ:

— Молчите!.. В те несколько мгновений, что нам осталось провести вместе, давайте не будем говорить о настоящем. Поговорим о прошлом, о будущем и подождем, мой друг. Господь великодушен, а мы заслуживаем счастья. Оно нам улыбнется.

Вечер наступил неожиданно. В пухе белых облаков зажглись звезды, стало прохладно, и у дороги шумели деревья.

Вивиана склонила голову, и довольно было легкого ветерка, чтобы ее нежные локоны коснулись губ барона, который не мог отвести глаз от своей возлюбленной.

Вдруг постоялый двор оживился — в окнах замелькали огни, послышались голоса.

— Это ищут меня, — сказала Вивиана. — Мне пора.

— А граф? — спросил крестник Арамиса.

— Граф сейчас у короля Филиппа. Мы встретимся с ним завтра в лагере генерала де Вандома.

Из гостиницы послышался голос:

— Сеньора, вы в саду?

— Я здесь, — ответила Вивиана.

Она вырвалась из рук господина де Жюссака и бросилась к дому.

Через несколько минут носилки отправились в Бриуэгу — зазвенели бубенцы мулов, захлопали бичами погонщики.

— Ну вот, — сказал себе лейтенант, — пора и мне отправляться искать Тресарди и моих гренадеров.

В это мгновение в сад вышли два человека. Оба были в облачении святых отцов — на них были подрясники из грубой шерсти с разрезами на бедрах, холщовые штаны, прямые мантии с накрахмаленными брыжами, ниспадавшими на грудь, а на головах — необъятные шляпы, такие, как у дона Базилио в комедии Бомарше, — головной убор, поистине сделавший знаменитым этого автора.

Крестник Арамиса вовсе не желал быть замеченным у Пабло Гинеса в то время, как он должен был входить в Гвадалахару со своим маленьким войском, поэтому он выскользнул из беседки и притаился за олеандрами, чтобы подождать, пока преподобные пройдут. Но те остановились совсем рядом.

— Итак, — произнес один из этих замечательных французов с явно германским акцентом, — вы уверены, что он приедет?

— Настолько уверен, — ответил другой, — насколько можно быть уверенным в слове, данном дворянином женщине.

Голос последнего показался барону знакомым.

— Он придет сюда завтра? — спрашивал первый падре.

— Да, ваше превосходительство, вечером.

— Один?

— Один и, вероятно, переодетый в кавалериста или драгуна.

Его превосходительство потер руки.

— Великолепно… Вот кампания и закончена… Благодаря вам, сударь, и вашей ловкости… Его императорское величество обязательно узнает, насколько хорошо вы и маркиза служите своему делу и как выполняете свой воинский долг.

— Мы надеемся на это, — ответил другой холодно. Немного помолчав, он спросил: — Ваше превосходительство, вы позаботились о том, чтобы принять все необходимые меры по поводу обоза с деньгами, который должен прибыть в Гвадалахару, как я сообщал?

— Будьте спокойны. Я послал за ним полковника Фалькенштейна во главе пятисот кавалеристов.

Элион почувствовал, как сердце екнуло у него в груди. Это тот самый обоз, который он должен сопровождать и защищать в случае нападения!

Нельзя терять ни минуты! Любой ценой он должен соединиться с горсткой людей, которым приказано оказать сопротивление эскадрону врагов и умереть, защищая сокровище, доверенное им, или отбить, если оно уже захвачено.

Пригибаясь и прячась за кустами, барон пробрался в дом.

— Лошадь, живо! — закричал Элион Пабло Гинесу, который, не изменяя своим привычками и на пользу гостинице, скручивал очередную сигарку, тонкую, как гитарная струна. Занимаясь этим важным делом, астуриец не заботился о том, чтобы положить в бумажку как можно больше табака.

— Сеньор, — ответил трактирщик важно, — конюшня здесь, налево. Там вы найдете своего коня.

Господин де Жюссак побежал в конюшню, вывел Ролана, вскочил в седло и помчался к Гвадалахаре.

Показалась луна. Одинокий всадник словно призрак скользил по бескрайней равнине. Только тяжелое дыхание взмыленного коня оглашало его путь. Из ноздрей в ночную свежесть вырывались широкие струи пара.

— Нужно доехать, и я доеду, — твердил молодой барон, вонзая багровые от крови шпоры в измученное тело Ролана.

Но вот Элион почувствовал головокружение. Точно сквозь сон он слышал выстрелы и взрывы, грохот и гул. Лошадь хрипела и изнемогала, несясь из последних сил.

Склонившись к шее животного, наш герой задыхался. Волосы его растрепались, шляпа уже давно была потеряна, и барон походил на фантастического всадника, летящего на какой-то шабаш.

У старого римского моста через Энарес лошадь споткнулась на все четыре ноги, и крестник Арамиса упал.

Оглушенный, он попытался подняться и вдруг увидел, что навстречу ему бегут гонимые страхом люди, растерянные, с искаженными лицами. Это были солдаты Королевского полка.

Элион попытался их остановить.

— Куда?.. Перед лицом врага!.. Перед лицом врага, несчастные!

Они не слышали и, казалось, не видели его. Барон выхватил шпагу из ножен.

— Назад!.. Трусы!.. Трусы!.. — И, схватив за воротник сержанта, прокричал: — Еще шаг, и ты погиб!

Тот смотрел на него, вытаращив глаза и ничего не понимая.

— А, это вы, лейтенант! — воскликнул беглец, опомнившись. И разозленный, добавил: — Надо было остаться с нами… Тогда бы вы бы знали, что мы сделали все возможное… Но их слишком много, этих разбойников!

Элион отпустил его.

— А деньги? — спросил он тревожно. — А капитан? А остаток полка?

— Деньги у германцев… Остаток полка перебит… А капитан, вон, видите его?

По мосту четыре гренадера несли кого-то на скрещенных ружьях.

Господин де Жюссак бросился туда.

— Тресарди! Капитан! Друг мой!.. — он не мог говорить и упал на колени перед старым офицером.

Тот с усилием приподнялся и грустно улыбнулся.

— Я знал, барон, что вы вернетесь, — прошептал он. — К несчастью, слишком поздно. Обозы уже были в руках врага, когда мы вошли в город… Один против десяти… — Он показал на свою окровавленную грудь. — А у меня две пули внутри…

Элион обнял его.

— Вы не умрете… — отчаянно закричал он. — Мы вас спасем…

Раненый покачал головой.

— Нет, знаю… Это конец… Всевышний уже начал перекличку там, наверху, и мне только остается ответить: Здесь!

Крестник Арамиса ломал себе руки:

— О! Нет!.. Я хочу умереть!.. Я должен умереть!..

Тресарди приподнялся. Глаза его вспыхнули на мертвенно-бледном лице.

— Жить! — скомандовал он. — Вы должны жить, лейтенант, чтобы отомстить за меня… отомстить за всех честных людей, которые остались там…

Глаза Тресарди подернулись дымкой, он запрокинул голову. Его добрая душа готова была расстаться с измученным телом.

— Вашу руку… — собравшись с силами, прошептал он. — Вашу руку, господин де Жюссак… Передайте товарищам, что в последние минуты я думал только о них, о полке, о знамени, о Франции… И последние мои слова: Да здравствует король!

IV

ПРИГОВОР

По приказу командования на маленькой площади Бриуэги собрались командиры частей и высшие офицеры. Под барабанный бой на трибуну вышли генерал де Вандом, господин д’Аламеда и господин де Виньон, армейский судья.

У домов вперемежку с солдатами теснились горожане. С озабоченными лицами они ждали, что будет происходить дальше. Все слышали неприятную новость о похищенных деньгах, о том, что отряд, который должен был защищать обоз, уничтожен, а лейтенант, командир этой небольшой группы войск, непостижимым образом покинул свой пост. И эти люди, сильные и слабые, добрые и злые, мужественные и трусливые, так же как и солдаты, считали его поступок бесчестным.

Арамис дрожал от гнева, и не столько оттого, что злился по поводу потери значительной суммы денег или осознавал страшную ответственность, тяжким грузом лежащую на его подопечном, но скорее оттого, что жестоко обманулся — он, которого все признавали таким проницательным! И, быть может, поэтому бывший мушкетер не мог подавить в себе сомнения относительно виновности барона.