К востоку от Эдема, стр. 89

Адам открыл рот от удивления.

— Кэти, что ты такое говоришь?

— Меня зовут Кейт. А ты слушай, милый, и припоминай. Сколько раз я позволила тебе лечь со мной?

— Ты была больна. Изувечена.

— Один разок позволила. Один-единственный.

— Тебе было плохо беременной, — воскликнул он. Ты не могла…

— Однако брата твоего смогла принять.

— Брата?

— У тебя же есть брат Карл, ты что, забыл?

Адам рассмеялся.

— Ну и бесовка же ты. Но зря думаешь, что я тебе поверю насчет брата.

— Хоть верь, хоть не верь, — сказала Кейт.

— Ни за что не поверю.

— Поверишь. Задумаешься, потом засомневаешься. Вспомнишь Карла — все о нем припомнишь. Карла я бы могла полюбить. Он моего пошиба.

— Нет.

— Ты припомнишь, — сказала Кейт. — Вспомнишь когда-нибудь, как напился горького чаю. Выпил по ошибке мое снотворное — помнишь? И спал крепко, как никогда, и проснулся поздно, с тяжелой головой.

— Ты была больна — ты не могла задумать и выполнить такое…

— Я все могу, — ответила Кейт. — А теперь, любимый, раздевайся. И я покажу тебе, что я еще могу.

Адам закрыл глаза; голова кружилась от выпитого. Открыл глаза, тряхнул головой.

— Это не важно, даже если правда, — проговорил он. Совсем не важно. — И вдруг засмеялся, поняв, что это и правда не важно. Рывком встал на ноги — и оперся на спинку кресла, одолевая головокружение. Кейт вскочила, ухватилась за его рукав.

— Я помогу тебе, снимай пиджак.

Адам высвободился из рук Кейт, точно отцепляясь от проволоки. Нетвердой походкой направился к двери.

В глазах Кейт вспыхнула безудержная ненависть. Она закричала — издала длинный, пронзительный звериный вопль. Адам остановился, обернулся. Дверь грохнула, распахнувшись. Вышибала сделал три шага, боксерски развернулся и нанес удар пониже уха, вложив в него всю тяжесть тела. Адам рухнул на пол.

— Ногами! Ногами его! — крикнула Кейт.

Ральф приблизился к лежащему, примерился. Заметил, что глаза Адама открыты, смотрят на него. Неуверенно повернулся к Кейт.

— Я велела — ногами. Разбей ему лицо! — В голосе ее был лед.

— Он не сопротивляется. Уже успокоен, — сказал Ральф.

Кейт села, хрипло дыша ртом, положив руки на колени. Пальцы ее судорожно корчились.

— Адам, — произнесла она. — Ненавижу тебя, впервые ненавижу. Ненавижу! Слышишь, Адам? Ненавижу!

Адам попытался сесть, снова лег, потом все-таки сел.

— Это не важно, — сказал он, глядя на Кейт снизу. Совсем не важно. — Встал на четвереньки. — А знаешь, я любил тебя больше всего на свете. Больше всего. Долго тебе пришлось убивать эту любовь.

— Ты ко мне еще приползешь, — прошипела она. — На брюхе приползешь молить, проситься будешь!

— Так ногами прикажете, мисс Кейт? — спросил Ральф.

Кейт не отвечала.

Адам очень медленно пошел к дверям, осторожно ставя ноги. Провел рукой по косяку.

— Адам! — позвала Кейт.

Он тяжко повернулся. Улыбнулся ей, словно далекому воспоминанию. Вышел и без стука затворил за собою дверь.

Кейт сидела, глядя на дверь. В глазах у нее было пустынное отчаяние.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Возвращаясь поездом из Салинаса в Кинг-Сити, Адам Траск сидел точно в облаке зыбких видений, звуков, красок. А мыслей не было никаких.

По-моему, в человеческой психике есть механизмы, с помощью которых в ее темной глубине сами собой взвешиваются, отбрасываются, решаются проблемы. При этом в человеке порой действуют нутряные силы, о которых он и сам не ведает. Как часто засыпаешь, полон непонятной тревоги и боли, а утром встаешь с чувством широко и ясно открывшегося нового пути — и все благодаря, быть может, этим темным глубинным процессам. И бывают утра, когда кровь вскипает восторгом, все тело туго, электрически вибрирует от радости — а в мыслях ничего такого, что могло бы родить или оправдать эту радость.

Похороны Самюэла и встреча с Кейт должны были бы вызвать в Адаме грусть и горечь, но не вызвали. В потемках души зародился восторг. Адам почувствовал себя молодым, свободным, полным жадного веселья. Сойдя в Кинг-Сити, он направился не в платную конюшню за своей пролеткой, а в новый гараж Уилла Гамильтона.

Уилл сидел в своей стеклянной клетке-конторе, откуда мог следить за работой механиков, отгородясь от производственного шума. Живот его солидно округлился. Он восседал, изучая рекламу сигар, регулярно и прямиком доставляемых с Кубы. Ему казалось, что он горюет об умершем отце, но только лишь казалось. О чем он слегка тревожился, так это о Томе, который прямо с похорон уехал в Сан-Франциско. Достойней ведь глушить горе делами, чем спиртным, которое сейчас, наверное, глушит Том.

Адам вошел — Уилл поднял голову, жестом пригласил сесть в одно из кожаных кресел, смягчающих клиентам жесткость счета за купленный автомобиль.

— Я хотел бы выразить соболезнование, — произнес Адам, садясь.

— Да, горе большое, — сказал Уилл. — Вы были на похоронах?

— Был. Я хочу, чтобы вы знали, как я уважал вашего отца. Никогда не забуду, чем я ему обязан.

— Да, люди его уважали, — сказал Уилл. — Больше двухсот человек пришло на кладбище — больше двухсот.

— Такой человек не умирает, — сказал Адам и почувствовал, что не кривит душой. — Не могу представить его мертвым. Он для меня как бы еще живей прежнего.

— Это верно, — сказал Уилл, хоть сам этого не чувствовал. Для Уилла Самюэл был мертв.

— Вспоминаю все, что он, бывало, говорил, — продолжал Адам. — Я не очень прислушивался, но сейчас слова всплывают в памяти, я вижу выражение его лица.

— Это верно, — сказал Уилл опять. — И со мной то же самое происходит. А вы возвращаетесь к себе?

— Да. И решил — дай-ка зайду, поговорю насчет автомобиля.

Уилл слегка и молча встрепенулся.

— Мне казалось, вы последним во всей долине раскачаетесь, — заметил он, прищурясь на Адама.

Адам рассмеялся.

— Что ж, я заслужил такое мнение, — сказал он. А переменился благодаря вашему отцу.

— Как же он этого добился?

— Я вряд ли смогу объяснить. Давайте лучше о машине потолкуем.

— Я с вами буду без хитростей, — начал Уилл. — Скажу прямо и правдиво, что не успеваю выполнять заказы на автомобили. У меня целый список желающих.

— Вот как. Что ж, тогда впишите и меня.

— С удовольствием, мистер Траск, и… — Уилл сделал паузу. — Поскольку вы нам близкий друг, то если кто-нибудь из очереди выбудет, я поставлю вас повыше, на его место.

— Спасибо, — сказал Адам.

— Как желаете оплачивать?

— То есть?

— Можно ведь в рассрочку — понемногу ежемесячно.

— Но в рассрочку как будто дороже?

— Да, добавляются разные проценты. Но некоторым так удобнее.

— Я сразу расплачусь, — сказал Адам. — Чего уж оттягивать.

— Немногие клиенты с вами согласятся, — сказал Уилл со смешком. — И я когда-нибудь начну предпочитать рассрочку, она мне тоже выгодней.

— Я об этом не подумал, — сказал Адам. — Но все таки запишете меня?

Уилл наклонился к нему.

— Мистер Траск, я вас поставлю во главе списка. Первая же поступившая машина пойдет вам.

— Спасибо.

— Для вас я это с радостью, — сказал Уилл.

— Как ваша мама? Держится? — спросил Адам.

Уилл откинулся в кресле, улыбнулся любяще.

— Она удивительная женщина, — сказал Уилл. — Она как скала. Мне вспоминаются все наши трудные времена, а их было достаточно. Отец был не слишком практичен. Вечно в облаках витал или в книжки погружен был. Мать — вот кто держал нас на плаву, без нее бы Гамильтоны в богадельне очутились.

— Славная женщина, — сказал Адам.

— Мало сказать славная. Сильная она. Крепко стоит на ногах. Прямо твердыня. Вы с похорон зашли к Оливии?

— Нет, не заходил.

— С похорон туда вернулось больше ста человек. И мама сама всю курятину нажарила и всех насытила.

— Сама?

— Сама. А ведь не кого-нибудь утратила — мужа.