К востоку от Эдема, стр. 127

— Что с вами, мистер Гамильтон? Вам нехорошо?

Уилл ощущал свою кровную связь с другими Гамильтонами, но, по правде говоря, плохо понимал их. А они со своей стороны относились к Уиллу так, словно в нем и понимать-то нечего. И вот появляется паренек, которого он понимает, ощущает в нем что-то свое, близкое, родное. Именно такого сына он хотел бы иметь, будь у него сын, или такого брата, или отца. Стылый ветерок воспоминаний переменился, и откуда-то изнутри поднялось и подступило Уиллу к груди теплое чувство к Кейлу. Он заставил себя вернуться к разговору с ним. Кейл сидел выпрямившись и терпеливо ждал.

Уилл не знал, как долго он молчал.

— Задумался вот… — произнес он нерешительно, но тут же спохватился и сказал строгим голосом: — Ты пришел ко мне за советом. Я человек деловой и даром ничего не делаю.

— Я понимаю, сэр. — Кейл не спускал с Уилла глаз, хотя чувствовал, что тот настроен к нему доброжелательно.

— Прежде чем давать советы, я должен кое-что знать. Причем только правду. Ты готов говорить мне правду?

— Не знаю, — ответил Кейл.

— Вот это по мне — толково и честно! Ты же не знаешь, что я спрошу, верно? Отлично. Итак, у тебя есть брат — отец его больше любит, чем тебя?

— Арона все любят, — спокойно ответил Кейл. — Все до единого.

— И ты тоже?

— И я тоже. Во всяком случае… да нет, конечно, люблю.

— Что значит — «во всяком случае»?

— Иногда он глупо себя ведет, так мне кажется, но все равно я его люблю.

— А отца?

— Очень.

— А отец, значит, больше любит брата?

— Не знаю.

— Итак, ты хочешь заработать денег и возместить отцу его потерю. Зачем тебе это нужно?

Обычно Кейл смотрел настороженно, чуть-чуть прищурившись, но сейчас глаза его были широко раскрыты и, казалось, видели Уилла целиком и насквозь. Кейл чувствовал в нем близкую, родную душу — роднее не бывает.

— Мой отец — он хороший, — сказал Кейл. — Я хочу, чтобы он не огорчался, хочу порадовать его. Сам-то я плохой.

— Но если ты порадуешь его — разве ты тоже не станешь хорошим?

— Не стану, — сказал Кейл. — Я о людях плохо думаю.

Уиллу еще не приходилось встречать человека, который так прямо говорит о самом сокровенном. Ему было почти неловко от этой прямоты, и он понимал, что именно открытость делала Кейла неуязвимым.

— И последнее, — сказал он. — Не хочешь, не отвечай, не рассержусь. Я и сам бы, может, не ответил… Допустим, ты заработаешь эти деньги и отдашь отцу — тебе не приходит в голову, что ты пытаешься купить его любовь?

— Да, сэр, приходит. Так оно и есть.

— Все, хватит вопросов!

Уилл уткнулся вспотевшим лбом в ладони, в висках у него стучало. Он был потрясен. У Кейла от радости забилось сердце. Он понял, что добился своего, но вида не подал.

Уилл поднял голову, снял очки, протер запотевшие стекла.

— Пошли прокатимся, — сказал он.

Уилл ездил сейчас на огромном «винтоне»с длинным, как гроб, капотом, из-под которого раздавалось мощное глухое урчание. Они выехали из Кинг-Сити по главной дороге округа и взяли на юг. Кругом набирала силу весна. Скворцы разлетались от автомобиля и с посвистом рассаживались по проволочным оградам. К западу вырисовывалась на фоне неба Белая гора, увенчанная тяжелой шапкой снега, а поперек долины шли ветроупорные полосы эвкалиптов, серебрящихся молодой листвой.

Не доезжая до проселка, ведущего в лощину, где стояла ферма Трасков, Уилл съехал на обочину и остановил автомобиль. На всем пути от Кинг-Сити он не проронил ни слова. Негромко урчал отключенный мотор.

Глядя прямо перед собой, Уилл сказал:

— Кейл, хочешь стать моим компаньоном?

— Еще бы, сэр!

— Если уж брать компаньона, то с деньгами, а у тебя… Правда, я мог бы одолжить тебе, но начинать с этого…

— Я раздобуду денег.

— Сколько?

— Пять тысяч.

— Пять тысяч? Ни в жизнь не поверю.

Кейл молчал.

— Ну ладно, верю, — вздохнул Уилл. — В долг возьмешь?

— Да.

— Под какой процент?

— Ни под какой.

— Ловко! И где же ты их раздобудешь?

— Этого я вам не скажу, сэр.

Уилл тряхнул головой и рассмеялся. Он был доволен.

— Может, я как последний болван поступаю, но вот верю я тебе и все. Да и не болван я вовсе. — Он включил было сцепление и тут же отключил. — Слушай меня внимательно. Ты газеты читаешь?

— Читаю.

— Со дня на день мы в войну вступим.

— Похоже на то.

— Люди знают, что говорят. Так вот — тебе известно, почем сейчас фасоль? Ну, сколько в Салинасе за сотню мешков можно выручить?

— Точно не знаю, но думаю, фунт цента по три идет, по три с половиной.

— А говоришь, не знаешь. Откуда тебе цены известны?

— Так, слышал. С отцом готовился поговорить, чтобы он мне на ферме разрешил хозяйничать.

— Понятно. Но незачем тебе в земле ковыряться. У тебя голова на плечах есть. Вашего арендатора Рантани зовут, верно? Итальянец он, из Швейцарии приехал. Толк в земле знает. Почти пятьсот акров у вас на участке распахал. Если ему обещать по пять центов за фунт да еще семян взаймы дать, он фасоль посеет. Соседи то же самое сделают. Одним словом, можно запросто договориться, что купим весь урожай с пяти тысяч акров.

— Фасоль же сейчас по три цента идет, а мы пять заплатим… — сказал Кейл. — А, понял! Но какая у нас гарантия?

— Компаньоны мы или нет?

— Да, сэр, компаньоны.

— Говори: «Да, Уилл!»

— Да, Уилл!

— Когда раздобудешь пять тысяч?

— К среде.

— Тогда по рукам!

Мужчина-здоровяк и смуглый худощавый паренек торжественно пожали друг другу руки. Держа Кейлову руку в своей, Уилл сказал:

— Поскольку мы теперь заодно, я тебе вот что скажу. У меня контракт с Британской заготовительной компанией. Да еще приятель в Интендантстве имеется. Мы этой фасоли сушеной сколько хочешь сбудем, ручаюсь. По десять центов за фунт, а то и больше.

— И когда вы начнете продавать?

— Начну, и безо всяких договоров… А что если нам на ферму заглянуть? Сразу бы и потолковали с Рантани?

— Идет.

Уилл включил вторую скорость, и тяжелый зеленый автомобиль с ревом въехал на проселок.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Война всегда начинается где-то в другом месте, а не у нас. В Салинасе твердо знали, что Соединенные Штаты — самая большая и самая могущественная страна в мире. Каждый американец — прирожденный стрелок и в бою с десятком иностранцев справится, а то и с двумя десятками.

Экспедиция Першинга в Мексику и его стычки с Панчо Вильей ненадолго развеяли один из наших любимых мифов. Мы были убеждены, что мексиканцы и стрелять-то как следует не умеют и к тому же глупы и ленивы. Когда с границы вернулся изрядно потрепанный наш славный городской Третий эскадрон, ребята рассказывали, что байки насчет тупоголовых мексиканцев — брехня собачья. Стреляют они — дай тебе боже! И лошади у Вильи быстрее наших да и выносливее. Месячная подготовка — по два вечера в неделю — не сделала из городских пижонов закаленных бойцов. К тому же мексиканцы перехитрили Черного Джека Першинга, заманили его в западню. А уж когда к ним на помощь пришла дизентерия, наши вообще свету божьего невзвидели. Иные потом долго не могли прийти в себя, целый год поправлялись, а то и дольше.

Когда мы прослышали о немцах, мы почему-то позабыли про мексиканцев и снова оказались во власти самообольщения. Один американец двадцати германцев стоит. А раз так, надо потверже действовать, приструнить кайзера. Пусть только попробует вмешаться в нашу заморскую торговлю — а он взял и вмешался. Пусть только полезет на нас и вздумает топить наши пароходы — а он полез и стал топить их. Глупость и наглость с его стороны, и тем не менее ничего другого нам не оставалось, как дать ему отпор.

Сначала на войну пошли какие-то чужие, не знакомые нам люди. Мы же, то есть я сам, мои родные, наши знакомые, словно расселись на галерке и с любопытством глазели на захватывающее зрелище. Раз воюют другие, значит, и погибают другие. Матерь божья, до чего же мы были наивны! Мало-помалу в город начали приходить похоронки, то чей-то брат погиб, то сын. Так оно и вышло, что шесть с лишним тысяч миль, которые отделяли нашу землю от Европы, не спасли нас от побоища.