Алмазная колесница. Том 2, стр. 73

Асагава, сменивший тесную европейскую одежду на тонкую юкату, сидел на подушке и блаженно смотрел, как хлопочет Эмико – посыпает горячую лапшу порошком из сушёных водорослей, наливает из кувшинчика подогретый сакэ. Коленкоровая папка с документами была спрятана под расстеленный тюфяк.

Она не ушла и после того, как инспектор, поблагодарив, принялся шумно всасывать обжигающую соба, то и дело подхватывая палочками из отдельной плошки свою любимую маринованную редьку. Судя по румянцу на щеках Эмико, по опущенному взгляду, было понятно, что она пребывает в любовном томлении. Хоть Асагава смертельно устал, да и до рассвета следовало хоть сколько-то поспать, обижать женщину было невежливо. Поэтому, закончив трапезу чашкой превосходного ячменного чая, он произнёс фразу, которая имела для них обоих особенный смысл:

– Какая ты сегодня красивая.

Эмико вспыхнула, прикрыла лицо широким рукавом. Прошелестела:

– Ах, зачем вы такое говорите…

А сама уже развязывала шнурок, которым был закреплён пояс кимоно.

– Иди сюда, – протянул к ней руки инспектор.

– Нехорошо. Посетители ждут, – лепетала она глухим от страсти голосом и одну за другой тянула шпильки из волос.

От нетерпения даже не размотала до конца пояс. Высвободила одно плечо, другое, порывисто стянула кимоно через голову, самым неграциозным образом. Такой-то она ему больше всего и нравилась. Жаль, что сегодня любовь ему не в радость.

– Ждала всю прошлую ночь… – прошептала она, переползая на четвереньках на ложе.

Асагава покосился – не торчит ли из-под тощеватого футона папка – и лёг первым.

Когда Эмико со стоном опустилась на него сверху, в позвоночник впился жёсткий угол, и довольно ощутимо, но делать нечего, пришлось терпеть.

Но вот долг вежливости был исполнен и хозяйка упорхнула, Асагава, кряхтя, растёр вмятину на спине и задул лампу. По неизменной с самого детства привычке лёг на бок, положил под щеку ладонь и немедленно уснул.

Через бумажные перегородки доносились всевозможные звуки: в харчевне галдели клиенты, по лестнице скользили служанки, в соседнем номере храпел сосед, торговец рисом. Весь этот шум был обычным и спать не мешал, хотя сон у инспектора был чуткий. Когда с потолка на циновку упал таракан, Асагава сразу открыл глаза, и рука сама собой нырнула под деревянную подушку, где лежал револьвер. Во второй раз инспектор проснулся оттого, что задребезжала крышка на маленьком фарфоровом чайнике, который он всегда ставил рядом с изголовьем. Землетрясение, но совсем маленькое, сразу понял Асагава и опять уснул.

После третьего пробуждения заснуть уже не довелось.

В лапшевне творилось нечто из ряда вон выходящее. Кто-то орал истошным голосом, трещала мебель, а потом донёсся пронзительный крик хозяйки:

– Асагава-сан!

Значит, нужно спуститься – по пустякам Эмико тревожить его не стала бы. Должно быть, снова буянят иностранные матросы, как в тот раз. В последнее время повадились шляться по туземным кварталам – там выпивка дешевле.

Инспектор со вздохом поднялся, натянул юкату. Револьвер брать не стал, незачем. Вместо огнестрельного оружия прихватил дзиттэ – железный штырь с двумя закорючками по бокам. В прежние времена таким отражали удар меча, но дзиттэ годился и чтоб отбить нож или просто стукнуть по башке. Этим орудием Асагава владел в совершенстве.

Папку в комнате оставлять не стал, сунул сзади за пояс.

К облегчению инспектора, буянили не иностранцы, а двое японцев. По виду обыкновенные тимпира, шантрапа самого мелкого пошиба. Не якудза, а так, крикуны. Но сильно пьяные и в кураже. Стол перевёрнут. Разбито несколько мисок. У старого корзинщика Лиги, который часто засиживается допоздна, расквашен нос. Других посетителей нет, видно, разбежались. Только в углу сидит какой-то рыбак с медно-бурой, прокопчённой ветрами мордой. Этому хоть бы что, знай тянет палочками лапшу, по сторонам не смотрит.

– Это Асагава-доно, главный начальник полиции! Ну, теперь вы за все ответите! – крикнула Эмико, которой, кажется, тоже досталось – причёска съехала на сторону и рукав надорван.

Подействовало.

Один тимпира, с красной повязкой на голове, попятился к двери.

– Не подходи! Мы не местные! Уйдём – больше нас здесь не увидишь!

И выхватил из-за пазухи нож, чтоб полицейский не совался.

– Как «уйдём»? – взвизгнула Эмико. – А кто платить будет? Сколько посуды перебили! И стол пополам треснул!

Кинулась на обидчиков с кулаками, бесстрашная.

Но второй буян, с глубокими оспинами на лице, наотмашь врезал ей по уху, и бедняжка грохнулась на пол без чувств. Старый Яити, вжав голову в плечи, кинулся вон из харчевни.

Асагава и так не выпустил бы мерзавцев, но за Эмико решил проучить их как следует.

Первым делом подбежал к двери и загородил проход, чтоб не удрали.

Те двое переглянулись. Красный поднял нож на уровень плеча, рябой вытащил оружие посерьёзней – короткий меч вакидзаси.

– А ну, разом! – крикнул он, и оба одновременно бросились на Асагаву.

Только где им было тягаться с мастером дзиттэ. Удар ножа он отбил попросту, локтем, а клинок меча зацепил крюком, рванул, и вакидзаси отлетел в дальний угол.

Не теряя ни единого мгновения, Асагава приложил красного железным концом по запястью, выбил нож. Рябой ретировался к стойке, упёрся в неё спиной. Другой тимпира прижался к нему. Больше не шумели, руками не размахивали, рожи у обоих посерели от страха.

Асагава не спеша направился к ним, помахивая своим орудием.

– Прежде чем вы отправитесь в участок, я немного поучу вас, как нужно вести себя в приличных заведениях, – сказал он, свирепея от мысли, что выспаться так и не получилось.

Тем временем медномордый рыбак допил из миски остатки бульона, вытер рот рукавом. Наклонившись, поднял с пола вакидзаси, взвесил на ладони и вдруг, безо всякого замаха, метнул.

Клинок вошёл в спину инспектора чуть выше коленкоровой папки.

Асагава обернулся, лицо его было сердитым и недоуменным. Покачнулся, с трудом удерживаясь на ногах.

Тогда тимпира в красной повязке молниеносным движением выхватил из-под одежды короткий прямой меч. Легко, будто отмахиваясь от мухи, дёрнул рукой слева направо, и голова инспектора соскочила с плеч, весело покатилась по полу.

Даже слетев с плеч,
Несколько секунд ещё
Живёт голова.

Фотокарточка жены

В слове «Булкокс», если писать его слоговой азбукой, получалось шесть букв: бу-ру-ко-ку-су. В кружочке, расположенном в центре таинственной схемы, значка было только два. Впрочем, это ничего не значило: японцы любят сокращать слишком длинные иностранные слова и фамилии, причём как раз до первых двух слогов. Стало быть, в кружке написано «бу-ру».

Доктор положил на стол ещё с вечера приготовленную тетрадь – записи пятилетней давности, посвящённые истории японских ниндзя. Секретная азбука клана профессиональных убийц была именно там, тщательно скопированная из одного старинного трактата.

Мирно сияла зелёная лампа, по углам кабинета густели уютные тени. Дом спал. Обе дочки, Бет и Кэт, уже помолились, легли спать. По давно заведённому обычаю, которым Твигс очень дорожил, перед сном пришли поцеловать отца – Бет в правую щеку, Кэт в левую.

Старшая превратилась в настоящую красавицу, вылитая покойница Дженни, подумал Твигс (эта мысль приходила к нему каждый вечер, когда он желал дочкам доброй ночи). Кэт пока была гадким утёнком и, судя по широченному рту и длинному носу, красоткой не станет, но за неё он тревожился меньше, чем за старшую. Та молчунья, ей бы всё романы читать, а эта живая, весёлая, молодым людям такие нравятся. Уже несколько раз повторялось одно и то же: появится у Бет какой-нибудь ухажёр, а потом, глядишь, взял и переметнулся к младшей сестре – с ней проще и веселей.

Средневековые ниндзя для тайной переписки использовали не общепринятые иероглифы, а особую азбуку, так называемые «буквы синдай», очень древнее письмо, напоминающее следы, какие оставляет проползшая по мокрому песку змея.