Алмазная колесница. Том 2, стр. 103

Почтительно приподняв соломенную шляпу, он сказал:

– Мистер Фандорин, не угодно ли выпить чаю? – И показал на вывеску «English & Japanese Tea Parlour» [53].

Пить чай в намерения Эраста Петровича не входило, но обращение по имени произвело на вице-консула должное впечатление.

Осмотрев невысокую, но стройную фигуру японца и особенно отметив его спокойный, чрезвычайно серьёзный взгляд, какой нечасто бывает у юношей, Фандорин спросил:

– Вы – Дэн? Студент-медик?

– К вашим услугам.

«Чайная гостиная» оказалась заведением смешанного типа, каких в Йокогаме было немало: в одной части столы и стулья, в другой – циновки и подушки.

В английской половине в этот ранний час было почти пусто, лишь за одним из столов сидели пастор с женой и пятью дочерьми, кушали чай с молоком.

Провожатый провёл титулярного советника дальше, раздвинул бумажную перегородку, и Эраст Петрович увидел, что на японской половине посетителей ещё меньше – собственно, всего один: сухонький старичок в линялом кимоно.

– Почему здесь? Почему не на холме? – спросил Эраст Петрович, садясь. – Там «чёрные куртки», да?

Глаза дзёнина испытующе задержались на каменном лице титулярного советника:

– Да. Откуда ты знаешь?

– Не получив донесения, Дон понял, что его второй отряд тоже уничтожен. Ждёт возмездия, сел в осаду. А про холм, откуда п-просматривается весь дом, ему подсказал Сирота. Скажи лучше, как ты догадался, что я поеду в Блафф с этой стороны?

– Никак. На дороге, которая ведёт от ипподрома, ждёт твой слуга. Он тоже привёл бы тебя сюда.

– Значит, в дом не п-попасть?

– Я долго сидел на дереве, смотрел в гайдзинскую увеличительную трубку. Совсем плохо. Цурумаки не выходит наружу. Вдоль всей ограды часовые. Месть придётся отложить. Возможно, на недели, на месяцы, даже на годы. Ничего, месть – это блюдо, которое не протухнет. – Тамба не спеша раскурил свою маленькую трубочку. – Я расскажу тебе, как отомстил обидчику мой прадед, Тамба Восьмой. Один заказчик, могущественный даймё, решил не платить за выполненную работу и убил синоби, явившегося к нему за деньгами. Это были очень большие деньги, а даймё был жадный. Он решил, что никогда больше не покинет пределов замка. Не выходил из своих покоев, и к нему тоже никого не пускали. Тогда Тамба Восьмой велел своему сыну, девятилетнему мальчику, устроиться в замок на кухню. Мальчик был старателен и постепенно продвигался по службе. Сначала он подметал двор. Потом – задник комнаты. Потом стал поварёнком для прислуги. Учеником княжеского повара. Долго учился растирать пасту из мочевого пузыря акулы – это требует особого мастерства. Наконец, к девятнадцати годам, он достиг такого совершенства, что ему дозволили приготовить трудное кушанье для князя. Это был последний день в жизни даймё. На расплату ушло десять лет.

Выслушав колоритную историю, Фандорин подумал: десять лет жить со стиснутыми лёгкими? Ну уж нет.

Возникла, правда, и другая мысль: а что если и месть не поможет?

Вопрос был оставлен без ответа. Вместо него Эраст Петрович задал другой, вслух:

– Видел ли ты в свою увеличительную трубку Сироту?

– Да, много раз. И во дворе, и в окне дома.

– А белую женщину? Высокую, с жёлтыми волосами, заплетёнными в длинную косу?

– В доме нет женщин. Там одни мужчины. – Дзёнин смотрел на собеседника с всё большим вниманием.

– Так я и думал. Готовясь к обороне, Сирота переправил свою невесту в какое-нибудь б-безопасное место… – Эраст Петрович удовлетворённо кивнул. – Нам не нужно ждать десять лет. Мочевой пузырь акулы тоже не понадобится.

– А что нам понадобится? – тихо-тихо, словно боясь спугнуть добычу, спросил Тамба.

Его племянник весь подался вперёд, не сводя глаз с гайдзина. Тот отвернулся и через открытое окно смотрел на улицу. Кажется, его чем-то заинтересовал висевший на столбе синий ящик с двумя перекрещёнными почтовыми рожками.

Ответ состоял из одного слова:

– Почтальон.

Дядя и племянник переглянулись.

– Который носит письма? – уточнил дзёнин.

– К-который носит письма.

Полная сумка
Любви, радости, горя
У почтальона.

Настоящий акунин

Срочная городская почта, одно из удобнейших достижений девятнадцатого столетия, в Сеттльменте появилась недавно, и оттого жители прибегали к её услугам чаще, чем того требовала истинная необходимость. Почтальоны доставляли не только официальные письма, скажем, адресованные из торговой фирмы на Мэйн-стрит в таможенную контору на Банде, но и приглашения на файф-о-клок, рекламные листки, интимные послания, даже записки от жены мужу с сообщением, что пора идти обедать.

Не прошло и получаса после того, как Фандорин бросил конверт с пятицентовой маркой «молния» в щель под перекрещёнными рожками, а уже подъехал на пони молодец в щегольском синем мундире, проверил содержимое ящика и зацокал вверх по булыжной мостовой – доставлять корреспонденцию адресату: Блафф, №130.

– Что в конверте? – в четвёртый раз спросил Тамба.

Первые три попытки результата не дали. Лихорадочное оживление, с которым Фандорин надписывал конверт, сменилось апатией. Обращённых к нему вопросов гайдзин не слышал – сидел, безучастно глядя на улицу, время от времени начинал хватать ртом воздух и потирать грудь, словно жилет был ему слишком тесен.

Но старый Тамба был терпелив. Помолчит-помолчит – и снова спросит. Потом ещё.

Наконец, дождался ответа.

– А? – встрепенулся Эраст Петрович. – В конверте? Стихотворение. Как только Сирота его прочтёт, сразу сорвётся. И проедет вот по этой улице, через м-мост. Один.

Про стихотворение Тамба не понял, но расспрашивать не стал – не имело значения.

– Один? Очень хорошо. Мы его схватим, это будет нетрудно.

Наклонился к Дэну, быстро заговорил по-японски. Племянник кивал, повторяя:

– Хай, хай, хай…

– Не нужно его хватать, – вмешался в деловой разговор Фандорин. – Достаточно, если вы просто приведёте его сюда. Сможете?

* * *

Сирота появился очень скоро – Тамба едва успел подготовиться.

Раздался частый стук копыт, и из-за поворота вылетел всадник в шляпе-панаме и светло-песочном костюме. Бывшего письмоводителя было не узнать – так элегантно, даже франтовато он выглядел. Под плосковатым носом чернела щёточка прорастающих усов, на лице вместо стальных очочков сверкало новёхонькое золотое пенсне.

Судя по раскрасневшейся физиономии туземного джентльмена, по бешеному аллюру лошади, Сирота ужасно торопился, но перед мостом ему пришлось натянуть поводья – наперерез верховому бросился сгорбленный нищий в запылённом кимоно.

Ухватился за уздечку, заклянчил противным, фальшиво жалостным дискантом.

Сдерживая разгорячённого коня, Сирота обругал попрошайку, дёрнул поводья – но бродяга вцепился в них насмерть.

Эраст Петрович наблюдал эту маленькое происшествие из окна чайной, стараясь держаться в тени. Двое-трое прохожих, в первый миг привлечённые криками, уже потеряли интерес к столь малоинтересной сцене и отправились своей дорогой.

С полминуты всадник тщетно пытался высвободиться. Потом, наконец, сообразил, что есть способ побыстрее. Бормоча проклятья, порылся в кармане, выудил монетку и бросил старику.

И точно – нищий немедленно выпустил уздечку. В порыве благодарности схватил благодетеля за руку и прижался к ней губами (должно быть, видел, как это проделывают какие-нибудь гайдзины). Потом отскочил назад, низко поклонился и засеменил прочь.

Удивительное дело: кажется, Сирота забыл о том, что торопится. Он помотал головой, затем потёр висок, словно пытался что-то вспомнить. И вдруг, пьяно покачнувшись, завалился вбок.

Он непременно упал бы и, скорее всего, жестоко расшибся о булыжники, если бы, по счастью, мимо не проходил молодой туземец очень приличного вида. Юноша успел подхватить сомлевшего всадника на руки, а из чайной на помощь уже бежали хозяин и пастор, покинувший своё многочисленное семейство.

вернуться

53

«Английско-японская чайная гостиная» (англ.)