Красный терминатор. Дорога как судьба, стр. 72

— Марина куда-то подевалась. Она должна была насчет спирта узнать…

— А, насчет того самого? Жаль вагончика, конечно, если пропал. Я пока здесь остаюсь и коммерцию сворачивать не собираюсь… А может, и сверну. Если на все это золотишко, какое мы за ночь вытряхнули, спирту накупить, то Москва-река три дня одним спиртом текла бы.

Часть пятая

КОНЕЦ ПУТИ

Назаров еще раз потрогал кобуру на поясе — приятно сознавать, что маузер после недолгого отсутствия опять вернулся на место.

Марина и оба ее незадачливых миленка остались в музейной камере. Расхрабрившийся Цезарь Петрович указывал на Митино ранение, кричал об антигуманном поступке. Сосницкий, сжалившись, наврал им, что через час их освободят.

Перед тем как расстаться с недружелюбной барышней, Федор спросил ее о том, почему в доме такое веселье. Марина рассказала о великом пире Ивана Григорьевича, на который собраны все его старые друзья, «Ерофеи Силантьичи» — так назвала она их всех. Хозяин, видать, решил соблюсти все московские купецкие традиции, поэтому она в зале отсутствовала. Впрочем, это было и к лучшему — пока судьба вагона со спиртом не прояснилась, Марина предпочитала не показываться Мяснову на глаза.

— Под вечер в дом сам Князь пожаловал, — добавила она. — Зачем — не знаю. И с ним большая ватага его ребят. Но в зал вместе они не прошли. Я удивилась. Когда Князь прежде заходил к нам, то брал с собой только двоих. И то они в лакейской оставались. Сосницкий решил, что он свое по пояс обнаженным отходил и надобно приодеться. Ничего более подходящего, чем сюртук Цезаря Петровича, поблизости не наблюдалось, но интеллигент-любовник, видя, куда дело клонится, бросился в дальний угол комнаты пыток и принес оттуда забытый Васей пиджак. Таким образом, сюртук был спасен от разрыва по швам, а Сосницкий — от неудобств ношения тесной одежды.

Напоследок товарищ Назаров расспросил Марину о внутренней планировке дома. Девушка ответила, что коридором, выходящим из подвала, можно подняться либо на черную лестницу, по которой спускался Сосницкий, либо выйти к основанию лестницы правого крыла. Этот ход обычно был на запоре, лишь иногда Иван Григорьевич показывал особенно милым сердцу гостям свою замечательную камеру. Однако сейчас вход был открыт, им недавно воспользовалась Марина.

Судя по всему, она не соврала. Назаров и Сосницкий вышли к основанию лестницы. Освещение отсутствовало напрочь. Как объяснила им Марина, хотя Мяснов и провел электричество по требованию жены, но старался им не пользоваться. Слуги ходили с лампами, а в таких случаях, как нынешний прием, горницы освещались свечами.

Достигнув второго этажа, они остановились. Отсюда можно было отчетливо услышать голоса и шаги.

— Топай быстрее, шкура. Последний остался.

— Пошевеливайся, недоенная коровушка. Сейчас перышком подгоню.

Кого-то, видимо, и вправду подкололи ножом. Раздался крик и смех. Назаров сделал несколько шагов вперед и увидел тусклое пятно света, видимо отсвет газовой лампы. Мелькнули три силуэта: двое тащили третьего. Потом хлопнула дверь, снова закричали, грохнула мебель.

— На пирушку не похоже, — заметил Сосницкий.

— Это точно, — согласился с ним Назаров. — Товарищ Сосницкий, тебе в армейской разведке служить не доводилось?

— Я и на фронте-то не был, — ответил Сосницкий. Не будь в коридоре кромешной темноты, Федор увидел бы, как покраснели его щеки. — Просто я..

— Потом расскажешь. Стой на месте. Я схожу посмотрю, какие у них там московские развлечения.

Назаров мгновенно разулся, аккуратно поставил сапоги у стены и медленно направился в дальний конец коридора, к источнику света.

На полпути он остановился. Впереди слышались неясные голоса. Федор задумался: с такого расстояния он без труда разглядел бы человека, вступившего на освещенное место. Но углядит ли этот человек его самого, вздумай тому остановиться и всмотреться в темноту? Сам Назаров, пожалуй, разглядел бы. А фронтовые годы, да и некоторые прежние приключения приучили его уважать неизвестного врага. Каким бы ты мастером ни был, но если встретился с противником впервые, считай его равным себе.

Размышляя таким образом, Назаров провел рукой по правой стенке. Ладонь наткнулась на дверную ручку, которая подалась от легко нажатия. Негромко скрипнула дверь, впрочем, в полной тиши и этот скрип показался солдату недопустимо громким.

Назаров бочком протиснулся в щель. После абсолютно беспросветного коридора комната, освещенная отблеском луны, показалась чуть ли не залом офицерского собрания в бальный вечер. Впрочем, по своим размерам комната и вправду напоминала зал.

Посередине комнаты стоял широкий стол, а вдоль стен — огромные шкафы. Назаров подошел к одному из них, провел рукой — книги. Наверное, библиотека. Купцы заводят их по примеру помещиков. Но те книги читают, а купцы — не всегда. И здесь купец не поскупился — библиотека была огромной. Солдат взглянул на противоположную стену и увидел тоненький лучик света, выбивающийся из щели.

На цыпочках приблизившись к стене, Назаров услышал голоса. Он присел возле щели, оказавшейся крупной замочной скважиной, и на миг зажмурил глаза — так ярко был освещен соседний кабинет. В кресле небрежно развалился мужчина лет сорока с длинным вытянутым лицом и короткими усами. Его глаза, казалось, ощупывали и тискали собеседника в кресле напротив. Тот — дородный дядя лет на десять постарше, с добротной бородой, сидел прямо, а смотрел затравленно. За креслом стоял высоченный детина, время от времени сжимавший кулаки. Уж на него-то затравленный тип точно боялся взглянуть.

Чуть в стороне, возле стола, положив руку на точеную спинку высокого стула, стоял пожилой мужчина с еще более добротной бородой. Особенно примечательной в нем была не борода, а одежда — что-то похожее Назаров видел когда-то в опере «Жизнь за царя», а еще раньше в детских фильмах-сказках. Похоже, бородача не интересовало происходящее, он то и дело поглядывал в темное окно, гордо вскидывая голову. Рядом с ним стояла пара молодых людей в таких же старинных одеждах и с расстегнутыми кобурами на ремне. Эти двое явно смотрели на происходящее с недоумением. А вот другая пара, возле двери, выходящей, вероятно, в коридор, чувствовала себя уверенней, хотя своими повадками не напоминала ни слуг, ни хозяев.

— И это все, Савелий Андронович? — спросил усач.

— Все, — устало ответил собеседник. Похоже, он хотел одного — лишь бы разговор прекратился.

— Верю, голубчик. И что все капиталы твои в банке от большевиков погорели, и что вся наличность твоя — полтораста империалов под порогом в людской. Утешу тебя, голубчик: я до тебя и так бы добрался на днях. Так что не сердись на хозяина, считай, тебе повезло. Хоть икорки напоследок поел. Дылда, он больше мне не нужен.

Дылда ухватил купца за шиворот и вытащил из кресла — так портовый кран легко поднимает тяжеленную грузовую увязку. Двое ребят, стоявших у двери, подхватили его, выволокли в коридор. При этом они столкнулись с тремя такими же типами, пытающимися войти в кабинет. Трое пришедших приблизились к усачу и победно на него взглянули. Однако рта не раскрывали, ждали приказа говорить.

— Каков улов, голубчики? — спросил тот.

— Империалов штук двести да золотишка чуть больше пуда. Керенки мы даже не считали, а по третьему адресу взяли еще какие-то акции — они с деньгами лежали. Решай, Князь, оставить их или на самокрутки?

— Решу. А «керенки» чего не считали? Вдруг я у вас в кармане насчитаю чего?

Веселья у ребят чуть поубавилось, однако они продолжали улыбаться, видно, чувствуя, что в такую фартовую ночь им с рук сойдет почти все.

— Прости, Князь. Ей-богу, ни одной бумажки не прикарманили, — сказал один.

— Я если бы и взял, так золотишко, — добавил второй. — С бумажкой-то чего возиться.

— Ладно, голуби, отдыхайте. Только товар сюда занесите. Дождемся грузовика и двинемся. Эй, Иван Григорьевич!

Мужчина, стоявший у окна, медленно обернулся к ним, как будто не понимая, кто же мог его позвать.