Мечи Ямато, стр. 64

Тройка во главе с Артемом выскользнула в коридор. Артем шел первым и нес фонарь-гандо. Держались друг за другом. Так дошли до поворота.

Из-за поворота выскочил человек в распахнутом кимоно. В руке он держал катану. Увидев перед собой людей в черных одеждах, ни мгновения не раздумывая, бросился на них.

Артема сильно толкнули в плечо — он отлетел к стене, едва не выронив фонарь. Навстречу самураю вылетел Касаи. Он подставил под катану (высота коридора позволяла замахнуться мечом) о-но-гама.

Лезвие катаны вышибло искру из серповидного кастета и изменило траекторию, но задело плечо Касаи. Яма-буси, словно бы не заметив ранения, крутанулся на месте немыслимым образом и всадил полумесяц о-но-гама в живот противника. Самурай, подломившись в коленях, выронил катану и упал на пол.

«Почему он не кричал? У него же было время», — с недоумением подумал Артем. Наверное, самурай посчитал позорным кричать во весь голос и звать на помощь. Или же попросту не сообразил, что нужно делать.

А из-за поворота выбежал Такамори. Увидев лежащего на полу, остановился.

— Хвала богам! — с облегчением выдохнул он. Раз нарушает режим молчания, значит, с теми покончено, догадался Артем. Но все же спросил:

— Как?

— Теперь все. Этот, — Такамори показал на человека в коридоре, — последний. Огуро убит.

«Огуро убит, — машинально повторил про себя Артем. — Двенадцатилетний пацан. Я же говорил Такамори — нельзя брать детей!» Но это для Артема он был ребенком. В глазах яма-буси ребенок, которому двенадцать, считается уже вполне взрослым и самостоятельным. К тому же, если клану будет нужно, Такамори и семилетнего бросит в бой. И дело не в бессердечии. Нет детей, нет женщин, стариков и больных, когда дело касается выживания клана.

— Как ты? — спросил Артем, поднося фонарь к Касаи.

Тот держался за раненое плечо.

— Глубоко, но кость цела.

— Я взгляну, — сказал, подходя, Такамори. Посмотрел, раздвинув пальцами разрезанную ткань. — Плохо. Очень глубоко. Вытечет много крови. Надо перетянуть.

— Останешься здесь, — принял решение Артем. — Все равно кому-то оставаться.

«Хотя Касаи нам будет чувствительно недоставать», — подумал гимнаст.

— Сумеешь справиться сам?

— Да, — ответил Касаи.

— Присматривай за дверью в женскую половину, — напутствовал Артем раненого. — Если попытаются вырваться, останови. Ну, мы пошли...

В центральную трехэтажную часть замка, где располагались покои даймё Нобунага, вела очень крутая деревянная лестница...

Опаньки! Вход на следующий этаж перекрывала узкая дверь. И Каишаку Ли уже колдовала над этой дверью. Одним из своих хитрых инструментов чуть расклинив зазор между дверью и косяком, миллиметр за миллиметром она сдвигала засов. Остальным ничего не оставалось, как терпеливо ждать, когда она закончит работу.

Конечно, было бы неплохо прямо сейчас послать кого-нибудь отпирать ворота замка, что послужит сигналом остальным яма-буси, дожидающимся в ближайшем лесу (а часть из них уже должна была перебраться поближе к мосту). Подмога им сейчас ох как бы не помешала. Только вот никак нельзя этого делать. Отпереть ворота бесшумно практически нереально, а перебуди оставшихся самураев во главе с даймё — они забаррикадируются на последнем этаже и выкурить их оттуда будет занятием архитрудным, а самое главное — очень и очень долговременным.

Каишаку Ли потянула на себя дверь, убедилась, что она открывается, но распахивать не стала. Сперва приложила палец к губам, призывая всех к абсолютному молчанию. Потом погасила потайной, умещающийся в ладони фонарь, которым подсвечивала себе во время работы над засовом, и сделала знак Артему, чтобы тот затушил фонарь-гандо. Артем затушил.

Сперва Каишаку Ли раскинула руки в стороны, показывая всем за своей спиной, чтобы не двигались. Затем Каишаку Ли отвела дверь от косяка так плавно и неторопливо, будто дверь та не из дерева, а из хрупкого хрусталя. Затем Каишаку Ли опустилась на четвереньки, принялась что-то ощупывать пальцами во тьме, походя в этот момент на сапера, откапывающего мину.

Артем вглядывался поверх Каишаку Ли в темноту и понемногу начинал что-то различать. Сразу за дверным порогом начиналось довольно просторное помещение. Высокие потолки, толстые потолочные балки, на стенах белеют длинные полосы какэмоно, в углу груда... что же это? Похоже на свернутые соломенные маты. Виден небольшой столик на коротеньких ножках, висящие на стене доспехи. Это явно нежилое помещение, больше прочего оно смахивает на тренировочный зал...

Каишаку Ли выпрямилась, сделала шаг назад, наклонилась к Артему и прошептала:

— «Поющие полы».

Это, наверное, было худшее из того, что Каишаку Ли могла сообщить. Не удивительно, что даймё спал спокойно в свой башне и когда-то распорядился убрать из замка собак, которые будили его по ночам. «Поющие полы» оберегали его покой надежнее всяких собак. Собак можно отравить, убить, отвлечь, прикормить. Над «поющими» же полами можно только пролететь, не касаясь их, — только в этом случае ты минуешь их, не растрезвонив о своем прибытии по всему дому. И никто — будь он трижды ниндзя и четырежды яма-буси — не способен пройти по этим полам без того, чтобы они не «запели». Любое сильное давление на доски — и они издавали громкое, долго не смолкающее гудение. Звук сей с пением имел мало общего, зато много общего имел с автомобильной сигнализацией, только в отличие от последней с брелочка не отключался.

— Влипли, — прошептал Артем...

Глава тридцать вторая

НОЧЬ ОСТРЫХ КЛИНКОВ

Невозможно было сказать, весь первый этаж был выложен голосистыми досками или только часть пола, примыкающая к двери. Но даже если часть... что с того, как обойдешь эту часть?

По сути, у них было два варианта. Выходить из замка, забираться по стене и пытаться проникнуть через окна. Только где гарантия того, что и под окнами не лежат «поющие» доски. Даже если и не лежат — окна, думается, с секретом. Или того проще — они закрыты не только на наружные, по еще и на внутренние ставни — этого вполне достаточно, чтобы до рассвета провозиться с одним окном.

Второй вариант — пройти над «поющими полами». Как это сделать? Ну, вообще-то есть способ.

В замке даймё, как и во всех японских жилищах, потолочные балки оставляли открытыми, ничем не заделывали. Добраться до них нетрудно, особенно тем, кто давеча одолел тридцатиметровую крепостную стену. Начать с дверных брусьев, в которую шипы асико войдут, как иголки в мягкую подушку, с дверной «коробки» перебраться на каменную стену. Словом, альпинистский маршрут не высшей категории сложности. Тут проблема в другом — балка может заскрипеть, особенно под большим весом. И если где-то в этом помещении ночуют самураи, а наверное, хоть кто-то здесь да ночует... В общем, незачем договаривать. Но ничего другого, более толкового, на ходу не придумать, не переть же напролом в самом деле.

Артем подозвал к себе Омицу — у нее должно получиться. На ухо объяснил задачу. Она выслушала, кивнула, ни о чем не спросив. После чего сняла с себя заплечный мешок, разобрала и уложила в него лук, надела на ноги асико, на руки — сюко.

Хорошо, что прихватили с собой тонкую веревку из конского волоса примерно десятиметровой длины. Прихватили они ее на тот случай, если придется карабкаться по стенам к окнам верхних этажей. (Длинную веревку с завязанными через равные промежутки узлами оставили висеть на стене замка — сворачивать ее и забирать с собой не было ни времени, ни нужды. Тем более вдруг потребовалось бы отступать этим же путем и тогда каждая секунда была бы равна чьей-то жизни.)

Омицу пошла. И опять — не в первый раз за сегодняшнюю ночь — потянулись минуты ожидания. Несколько раз до Артема доносились негромкие скрипы и тихий, какой бывает, когда в дерево вворачивают шуруп, хруст — от этих звуков мог пробудиться лишь человек с болезненно некрепким сном или человек, специально натренированный просыпаться от малейшего нарушения тишины. Потом и вовсе ничего не доносилось. А спустя несколько секунд в приоткрытом дверном проеме показалась веревка, ее конец достал до пола и свернулся на полу петлей.