Штурманок прокладывает курс, стр. 103

Луна то показывалась, то снова исчезала. Туман стлался понизу, скрывая берег. Подводная лодка уже исчезла в тумане. Шум наката нарастал. Всмотревшись вперед, я увидел белую линию прибоя. Шелагуров приказал четким, командирским голосом:

— На руле! Круче к волне! Убрать обороты!

Волна подхватила шлюпку, швырнула ее вперед, и заскрежетала под килем галька. Шелагуров первым прыгнул за борт. Анни выпрыгнула в воду вслед за ним, и волна тут же накрыла ее, потянула назад в море. Я бросился к ней, но она уже вскочила, побежала вперед по пояс в пене.

Мы вытащили шлюпку на берег. Последняя волна прошла по нашим ногам. Скинуты комбинезоны. Гуськом, по одному, пригибаясь, как под выстрелами, мы двигались вдоль берега. Прибрежные кусты скрыли нас. Веточки буксуса цеплялись за одежду, шумел накат, и шелестели под ветром кусты.

Правее, за открытым пространством, снова полоса кустов. Оттуда идет дорожка к сараю, в котором рыбаки сушат сети. Ползу по-пластунски вперед. Жесткая, каменистая земля. Дыхание Анни рядом со мной... Вот и сарай с навесом. Здесь должен ждать Жорж. Ветер трется о влажный толь. Остов старого барказа. Резкий запах водорослей. Сухая рыбья чешуя под ногами.

Жоржа нет. Через час подводная лодка уйдет...

Через пятьдесят пять минут... Через пятьдесят...

Легкий посвист в ушах — ветерок под стропилами или полет времени?

Кусты прозрачны. За ними тень кипариса лежит на земле черной стрелой. Тень удлиняется, ползет в тонких линиях кустов. Человек!

Я постучал по столбу навеса: раз. Раз-два... И раз!

Такой же стук камешков в кустах: раз. Раз-два… И раз!

Тень сгустилась, выделилась из сетки кустов. Агент Жорж вошел под навес. Я сделал несколько шагов навстречу. Луна осветила меня. Он подошел вплотную. Рыбачья куртка висела, как на вешалке, на узких плечах. Голова вытянулась из воротника, всматриваясь в тень у барказа, где стояли прибывшие со мной.

— Все тут? — спросил он.

— Все.

— А фрау Ирма?

— Здесь.

— Слава богу! Вот фотопленка. Чертежи — в сигаретах...

— Давайте сюда! Что-нибудь передадите на словах?

За узкой спиной Жоржа, в тех самых кустах, откуда он выполз, я увидел сразу несколько теней. А за сараем, сзади... Это не ветер, не шум наката. Сквозь шепот Жоржа мне послышался едва уловимый звук шагов по песку.

— Время связи прежнее, — шептал Жорж. — Было очень трудно, но раз тут фрау Ирма... Надо идти. Фрау Ирма!

Анни вошла в квадрат, освещенный луной. За ней остальные. Жорж внезапно сжался, как улитка, втянул голову в плечи:

— Это не фрау Ирма! Мы с ней в Новороссийске...

Я схватил его за руку, опущенную в карман куртки:

— Ни с места!

Мой пистолет — у его лица.

За сараем — команда по-русски:

— Вперед! Не стрелять!

Ковров закричал:

— Предали!

А Пелевин кинулся на меня сзади с ножом. Анни бросилась между нами...

Выстрел!

Рухнула задняя стенка сарая, и мгновенно, как из-под земли, спереди, сзади — матросы в бушлатах, вскинутые стволы автоматов, яркий свет фонарей.

Пелевин лежал на земле среди рыбьей чешуи. Шелагуров поставил пистолет на предохранитель и сунул его в карман. Двое матросов с зеленой окантовкой на погонах уже держали Жоржа, а Ковров бросил оружие на землю и закрыл лицо руками.

Ко мне подошел капитан первого ранга. Наш разговор был краток. Коврова и Жоржа уже увели.

— Можете работать спокойно, — сказал начальник разведотдела. — В установленное время штаб «Цеппелин» будет получать шифровки от «группы Ирмы». А мы будем ждать ваших вестей из Констанцы, товарищ Штурманок.

Мы с Анни вышли из-под навеса. Меньше минуты оставалось быть вместе.

— Анни, — сказал я. — В пятнадцати километрах отсюда живет моя мать. Домик в Сухуми, у виноградника, на склоне горы Баграта. Ты придешь к моей матери и скажешь, что я по-прежнему в партизанском отряде на Украине. А на этом берегу я не был. Я не могу прийти, пока идет война, потому что я один из нашей семьи воюю. За отца и за брата.

— А я? — спросила Анни. — Разве я не из вашей семьи?

— Ты... К чему говорить? Но я хочу, чтобы ты знала, Анни. Ты не связана никаким долгом передо мной. Ты дала мне так много, что мне хватит на всю жизнь. На тысячу лет, и на год, и на день, и на последний час.

— Ты глупый, — сказала она. — Где бы ты ни был — на воде или под водой, на этой земле или на другой, даже под землей, — я буду ждать, потому что ты непременно вернешься ко мне. Помни! Я жду всегда!..

Растворились, скрылись в тенях кипарисов матросы. Вместе с ними ушла Анни. Только один Шелагуров остался со мной. Мы постояли молча перед тем, как расстаться надолго, может быть навсегда. Он был такой же, и волосы не почернели, и не сгладились чудом морщины, и не стали молодыми глаза, но в них снова светился тот самый живой огонь, который всегда отличал его. Голос его был твердым и рука не дрожала при прощании.

Мой первый командир, мой штурман провожал меня в мере. Он снял с руки часы:

— Возьми! Приносят счастье!

— Жду вас в Констанце, — сказал я, — флот и тебя.

Я отошел уже далеко, обернулся, прежде чем войти в тень прибрежных кустов. Предутренний бриз повеял с берега, донес до меня еще раз голос Шелагурова:

— Счастливого плавания... Крепить по-штормовому!

Я шел к морю, и луна уходила в море. Всё ниже, ниже...

Ночь кончается. Кончается ночь.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Североморск. Вице-адмиралу Ш-ву.

Дорогой друг Александр Николаевич!

Поздравляю тебя с двадцатипятилетием нашей Победы!

А вот с твоей собственной полусотней не поздравил. Прости, был далеко.

Когда расставались в ноябре сорок третьего на мысе Кодор, думалось: останемся живы — будем видеться каждый день, а получается, что месяцами не пишем друг другу. Что поделаешь — служба! У тебя — твои подводные ракетоносцы, у меня — свои дела. Здорово написали в «Красной Звезде» о последнем походе твоих моряков! Хорошо бы подробней, да понимаю — нельзя. А о моих нынешних походах и вовсе не принято говорить. Но о том, что было в войну, мне давно хотелось написать. Это нужно не для нас с тобой, а для тех молодых, которые выходят сейчас на свой жизненный курс. Надо им знать, какой ценой этот курс проложен.

Посылаю тебе рукопись моей книги. Посмотри ее верным штурманским глазом. Ты найдешь там много знакомых. И себя самого под фамилией Шелагурова, и меня, как Дорохова. Словом, все события — подлинные, а фамилии — вымышленные.

В этой книге я не писал о том, как ушел назад в Констанцу на подводной лодке и целый год провел на немецком флоте, до того самого момента, когда наши торпедные катера и тральщики ворвались в гавань Констанцы. Об этом стоит написать отдельную книгу. Никогда не забуду 30 августа сорок четвертого года — тебя, и всех наших, и наши корабли у того самого пирса, куда высадили нас с румынского барказа после гибели лидера «Ростов»!

Жду твоего отзыва на мою книгу. Прочти сам и дай почитать флотской молодежи — матросам и офицерам. А если они спросят о судьбе наших боевых друзей, расскажи им прежде всего, как геройски погиб Вася Голованов в день освобождения моего родного города. Недавно я был там у моей матери. Города не узнать. На месте бывшего польского кладбища, где повесили Катю, теперь парк, а рядом — площадь Космонавтов: асфальт, стекло, свет неоновых фонарей. А та башня, что так нравилась мне в детстве, стоит по-прежнему, вся в отметинах пуль, как памятник уже далеких и славных лет.

Тот, кто прочтет мою книгу, может спросить и о судьбе врагов. Тут стоит упомянуть троих. Готфрид Динглингер не вернулся из Тегерана. Майора Лемпа, уже во Франции, немцы расстреляли за связь с английской разведкой. А фон Ригер преспокойно живет в ФРГ, хотя и внесен в список военных преступников. Это не мешает ему получать дивиденды в промышленном концерне, который строит подводные лодки.