Женщины президента, стр. 20

Мать писала раздражающие бесконечными ошибками — в родном городке «каждый пишет, как он слышит», — полные любви и ласки длинные письма, на все лады радовалась и гордилась дочерью, самой умной и удачливой своей средненькой… Братья-погодки собирались в военное училище. Старшие сестры благополучно вышли замуж и жили на соседних улицах. Сестренки никуда не рвались и не стремились, только ублажать по вечерам мужей-водителей (мать сосватала) горячим супом, а ночью — в согретых верностью постелях да растить детей, Круглых троечников, постоянно хватающих то бронхит, то ветрянку, то грозные учительские замечания в дневниках.

И вот теперь возвращаться домой после учебы в академии?! Да на какую роль?! В качестве кого?! Что она будет делать в любимом городе с таким дипломом?! Повесит его на стенку в деревянной рамочке, любовно купленной матерью, и пойдет в ту же самую мэрию любоваться каждый день на Славкину кирпичнозадую жену и принимать вечно недовольных своим жильем горожан? А как можно быть им довольным?! Этими разваливающимися под слабым волжским ветерком домами-конурками, где подчас в замызганные клетушки набивалось по семь-восемь человек?.. Они еще просят чего-то!.. Поменьше бы рожали!.. Наплодили детишек — не продохнешь!

А теперь всюду строят лишь одно элитное, дорогое жилье для приезжих с Кавказа. Иначе любой городской бюджет лопнет по швам.

Жанна всерьез забеспокоилась. Она не мечтает возвращаться на свою малую родину Ну ее в болото!..

— От скромности я не умру! — любила честно характеризовать себя Жанна.

Самым счастливым ее воспоминанием остался серый, спроектированный и слепленный когда-то на скорую руку страшно торопящимися архитекторами и строителями, кривоватый по жизни и рассыпающийся сейчас от времени и долгих лет безремонтного существования вокзал ее родного городка. Тот незабываемый, забросанный окурками и обертками от конфет, с вечными лужами перрон, где робко помахивала крепкой, несмотря на возраст, ладошкой невеселая мама в платочке немыслимого цвета. Тот проваливающийся, опасный, грозящий дырами и ямами перрон, от которого наконец лениво, неохотно оторвался поезд, навсегда увозивший Жанну в Москву. Навсегда — это безвариантно, именно так, и никак иначе… Это поезд давал ей последний шанс…

Как бы так извернуться и остаться в столице, найти здесь работу, снять жилье!.. Помочь вызвался один из преподавателей, видный экономист, плененный умом и достаточно яркой внешностью Жанны, у которой в Москве появился даже некоторый вкус. Не просто вкус к жизни — он у нее всегда имелся, но и небольшой, вполне пристойный вкус в одежде и макияже. Хотя слишком придирчивый знаток и ценитель отметил бы слишком жирную подводку глаз, чересчур густые тени, неумеренную зализанность прически, демонстрирующей излишнюю строгость… Но это не каждый разглядит.

Экономист мягко посоветовал Петровой соглашаться пока на любую работу — позже она разберется, что к чему! И через Настиного отца направил Жанну к Тарасову.

Так они познакомились.

Жанна сняла не очень дорогую однокомнатную квартиру в Текстильщиках и продолжала завоевывать столицу, а теперь еще и своего президента. Со столицей дело обстояло куда проще.

11

Девятнадцатилетие Юли Артем решил отпраздновать в ресторане.

Утром ей преподнесли от фирмы роскошный, чуть ли не с нее ростом, букет, который не помещался ни в одну вазу, и пришлось срочно искать большую банку. В два часа президент увез Юлю с собой на машине.

— Если что, звоните на мобильный, — сказал он Жанне. — Я до завтра работаю с клиентами.

Жанна кивнула и понимающе улыбнулась. Свои сотовые они все равно через час дружно заблокируют. Как бы ей половчее разбить этот междусобойчик? Она высокая, статная, длинноногая… И должна быть удачливой в любви. Но на любого мужчину она не согласна…

Жанна приехала в Москву с единственной целью: подчинять и властвовать. И столица на первых порах буквально осыпала ее своими дарами. За эту запросто доставшуюся ей победу Жанна презирала большой, бестолковый город. Подсознательно ей хотелось унизить его, как унижают человека, терпеливо сносящего любые оскорбления. Этот город по частям распродавали, забрасывали пустыми коробками, грязными газетами, разорванными пакетиками презервативов и рекламными листовками, предлагающими снежно-белые зубы, элитные дома и месть злыдням-разлучницам, отважившимся увести законного мужа «от жены, от детей»… Его отдавали на откуп откормленным владельцам и строителям новой богатой жизни, а заодно киллерам и их друзьям из ближнего зарубежья.

Жанна не любила Москву и не знала ее, просто не желала знать. Она никогда не бродила узкими, изогнувшимися лентами старыми улицами — а вы еще помните, как шелковые банты цепко держались на тугих косах столичных выпускниц, неслышно ступающих тут июньскими недремлющими ночами после выпускных балов? Когда-то очень давно и совсем недавно… Юноши и девушки разбредались от Красной площади по двое, стремясь укрыться именно в этой блаженной, многовековой тишине…

Нитками извивались маленькие переулочки, измученные пылью и страдающие от иномарок, которые смотрелись здесь как стиральные машины «Занусси» в чуме коренного жителя полуострова Ямал… В этих закоулочках майская трава без всякого труда, нежно и ласково, в короткие часы пробивала асфальт, чтобы настойчиво заглянуть в серо-зеленые лица прохожих, озабоченных неотложными делами, и безуспешно попытаться заставить обратить на себя внимание, В этих двухметровых в ширину переулочках стояли бывшие особняки — каменные и деревянные. Они еще кое-где сохранились, молча и преданно навсегда впечатавшие в свою память образы, лица, звуки…

Слова и движения, детский смех, поцелуи и отчаянный, надрывный женский плач…

Но Жанна не интересовалась подобной сентиментальщиной. Как и многие другие. Она не дурочка из переулочка…

Зато она хорошо знала все рынки Москвы — жить-то надо! Один раз поплавала летом по реке на катерочке и погуляла в Парке культуры. И в Большом театре была, и в Ленкоме — даже два раза! И наблюдала Москву с высоты Воробьевых гор, не подозревая, как осенью колдовски-медленно, в ритме танго, кружатся в холодеющем, жестком воздухе кленовые, маскирующиеся под песок листья, опускаясь на дорожки, разбегающиеся под площадкой, густо облепленной туристами. Как пахнут эти листья — горечью и прохладой отгоревшего лета, коротенького, как детская память, но всегда упрямо возвращающегося, словно имя твоей первой любви…

Но наполеоны всех мастей, возрастов и народов никогда не интересовались красотой завоеванного города. Он пал — и да здравствует завоеватель!..

Город… Подумаешь!.. Что это такое?.. Жанна усмехалась.

Впрочем, сначала он ей даже понравился. На какое-то короткое время влюбил в себя и затянул в суету и непривычный ритм, избаловал поездами метро и вкусным мороженым на каждом углу Жанна лизала вафельные стаканчики и осматривалась вокруг. И довольно быстро хорошо осмотрелась, Грязные дома да пыльные проспекты… Разбитые мостовые… Настырная реклама… Опасные темные дворы и подъезды… А еще казино, бары, рестораны, парковки дорогих, искрящихся округлыми боками авто и крутенькие молодые бизнес-мужи… К сожалению, мужи чужие. Хотя нацеливались на них многие. Это действительно лакомый кусок, который ой как нужно отломить для себя!

Недавно новая иногородняя менеджерша Нина умоляла найти ей мужа-москвича с квартирой. Ниночка была крупноглазая девочка с большой, красивой грудью, всегда выставленной напоказ в боевой готовности — товар надо показывать лицом! — но странно и нехорошо контрастирующей с бесцветной мордашкой. Пышная Нинина грудь могла растревожить души многих, но, видимо, не настолько, чтобы отдать в Ниночкино распоряжение столичную жилплощадь, выраженную в строго определенных квадратных метрах. Нина страдала от непонимания и мучилась от личной нереализованности. Жанна тоже.

— Девочки, мне все равно какого! — твердила Нина. — Лишь бы можно было к нему прописаться!